терпеливо сносила моё присутствие лишь жена. Я был пристёгнут к семье добровольно.
Всё реже звонил Кристоф. В мае он позвонил трижды и напомнил, что его друзья на Крите оплатили все сертификаты на свою продукцию, а от меня нет известий:
«Будем мы продвигать товар?»
«Какие могут быть продвижения товара? У нас пока ещё два градуса жары! Даже энцефалитный клещ на охоту не вышел!»
«Что обозначает охота клещей?»
«Не давите на шею! Не люблю!»
«А когда можно давить?»
«Когда?»
Это «когда» через месяц нахлынула долгожданной волной ночного тёплого воздуха, пахнущего морем и опалённой степной травой. А ещё - раздражительным звоном комаров и неуёмным пьяным матом под окном. Короткая, как украденная, ночная жизнь вдруг обнаружила себя и просигналила: «Пора!»
Я сказал жене, что уезжаю на два дня, что, по возможности, буду звонить и отвечать на звонки, и вообще, никто от меня не успеет отдохнуть.
«Не такой уж неизвестный, этот неизвестный автор дневника», - думал я.
По дороге я сбил на взлёте птицу-мутанта с телом грача, а головой голубя.
Вёл машину я уверенно, будто в местах тех бывал уже не раз. Возле заброшенной турбазы поставил её на сигнализацию и ровно тем же путём, которым по описанию в дневнике удалялась векша от «Хохотальника», поднялся на гору к старому одинокому дубу. Подо мной, надо думать, было Чёртово ущелье, дальше стелился, оглушённый вечерним молчанием насекомых, Векшин лог и, вросший культивированными капустными кочками, палисадник старушки.
- Долгонько добирался, - встретила векша меня так, будто часом раньше посылала в Сельмаг за хлебом.
- Не понял, - сказал я, прошёл в дом и сел на скамью возле огромной фляги, в которую когда-то на ферме заливали молоко, - разве мы знакомы?
- Голодный? - в женской манере на вопрос вопросом ответила она.
- Собственно, я не жрать сюда приехал.
- Известно, для чего ты приехал, - улыбалась векша.
Нет, не угадал я внешность векши. По моим подсчётам она должна была выглядеть лет на сто, ну, может быть, на девяносто пять, но уж не на шестьдесят, какой я её увидел. Судя по выдержкам из дневника неизвестного, тридцать лет назад, - после всего прожитого ею, даже после усушки и утряски,- она уже выглядела глубокой старухой. Хотя любому в отрочестве и полувековые женщины запросто могли представиться древним антиквариатом.
С лица векши улыбка не сходила. Она умела говорить, улыбаясь, есть, улыбаясь и, наверное, спать с застывшей улыбкой.
«Ровные белые зубы, - отметил я. - Словно с детства чистила их полевыми травами и яблоками. И руки ухожены».
- Как поживает твой немецкий друг? - неожиданно спросила она, когда я доел похлёбку, похожую на тюрю.
- Мне надо в этом месте сильно удивиться твоей осведомлённости? - я старался казаться равнодушным и готовым к любым шокирующим вопросам: - Поживает; летает по Европе в поисках дневника.
- Лихо ты его спровадил! Я думала, пройдёт ещё не мало времени, пока ты не поймёшь, что конкретно заставило его якшаться с тобой.
- Кристоф вообще возник случайно,- признался я.
- Не случайно. И ты знаешь это не хуже меня, - она долила в тарелку ещё полковша тюри, но я не притронулся к еде, почувствовав, что она должна сказать важное: - Ты же читал и помнишь, что я рассказывала очень давно, - и после длительной паузы: - Господь живёт тем, что создаёт из мелких осколков красочное панно Вселенной.
- Чашка! Ты говорила о разбитой чашке,- я только хотел продемонстрировать осведомлённость.
- Господь мучительно ищет и создаёт совершенство. Он берёт один осколок, предположим, что это ты, прикладывает другой - твою жену, и видит, что фрагмент ещё не завершён. Тогда Он прикладывает ещё один, два, пять осколков - ваших детей. Вопрос в том, понравится Ему или нет, увидит ли Он красоту и совершенство во фрагменте. Все осколки должны создать правильный и только Ему известный узор и оттенок. Если собранное Им не соответствует Его задумке, Он легко может убрать из фрагмента жену, детей, даже тебя.
Твои друзья, немецкий друг - это тоже частицы фрагмента, создающегося под тебя. Может немец сопутствовать и дополнять собранный под тебя фрагмент, а может, и наоборот: в твоём фрагменте он - ненужная частица, а в его фрагменте только с твоим присутствием Господь провидит красоту и совершенство. И тогда то, что ты называешь своей судьбой, может резко измениться. А может - и нет, поскольку каждый осколочек живой. Каждый осколочек ежедневно меняет свой цвет, оттенок. Интуитивно пытается угадать намерения Господа и приспособиться через послушание и исполнение Его Заветов.
При всём своём всесилии и могуществе Господь не в праве указывать человеку, как ему следует жить. Он лишь в праве подсказать и даже попросить помощи в создании Его совершенного панно.
Неимоверно тяжёлый труд у нашего Господа. Десятки миллиардов осколков лежат перед Ним. И не видно завершения работы Его.
- На ночь детям я читал сказку «Снежная Королева». Поверь, Кай в образе складывавшего ледышки арктического божка у них симпатий не вызывал.
У Бога тоже есть минуты отдохновения, когда Он любуется содеянным. А потом сметает всё в ладонь.
Мне интересно знать: любовался ли Бог собой, когда выпроваживал детей из Райского сада, или хихикал им в спину?
- Нельзя так о Господе, - отрезала векша, - ты пришёл сюда не богохульствовать.
- Да, права. Я пришёл к тебе за конкретной вещью.
- Откуда ты можешь знать, что эта вещь у меня?
- Прочитал дневник.
- Не до конца прочитал, - догадалась она.
- А откуда ты можешь это знать?
- Если бы дочитал до конца, то обходил бы мой дом за сотню вёрст.
- Я знаю, что «Скитское покаяние» и рукописи Максима Грека ты тоже у себя где-то гноишь, - вдруг предположил и поверил я, что нахожусь прямо у цели моих поисков: - Я же не прошу у тебя сказочные сапоги-скороходы, волшебную дудку или скатерть-самобранку. В эти выдумки вряд ли кто-то из соответствующих органов поверит, так же, кстати, как и в ту вещь, за которой я пришёл. А вот «фрагменты» из библиотеки Ивана Грозного заинтересуют любые фискальные органы. Власть не любит, чтобы от неё скрывали то, что по праву принадлежит её бедному народу.
В таком духе взаимоуважения наша беседа могла протянуться всю ночь, но прозвучало ключевое слово «власть», и векша задумалась, слизнув улыбку с лица. Потом она произнесла по слогам:
- Это - не сим-вол вла-сти.
- А символ чего? - поправил я. - Символ денег, без которых власть зыбкая и временная? Посох был дан изначальному человеку с конкретной целью и каждый, державший в руках дерево, которого коснулся Создатель, оставил в истории яркий, властный след. Или я что-то путаю?
- Он - не для власти. Он дарован, чтобы путник в минуты усталости мог опереться на него.
- Хорошо, соглашусь. Но след от руки Создателя на нём остался? Об этом в дневнике есть несколько упоминаний. Автор видел Посох?
- Автор? - удивилась векша.
- Ну да, автор - тот, который зашифровал свои записи. Он увидел Посох и умер в двадцать пять лет?
- Но автор - это ты, - векшу, кажется, даже испугала моя бестолковость.
И было чему испугаться. У меня кровь рухнула одним огромным тромбом из головы. Я почувствовал слабость в ногах, точно такую же, как в австрийском баре, когда спёрли дневник:
- Не понял. Здесь нужны подробности, - не нашёл я чем парировать прямой хук в голову, и забормотал: - «Дневников на войне я не вёл, но тысяча четыреста…»
- Здесь нужны не подробности, а пояснения, - осторожно предположила векша и опять улыбнулась: - А ведь утюг на твою голову падал, когда тебе исполнилось двадцать пять лет.
- Не утюг, а гантель. Чиркнула по рукаву пиджака, я её даже не почувствовал и забыл тут же.
- Видишь, событие имело место, - обрадовалась она, - пусть с незначительной разницей.
- Я никогда никаких дневников не писал. Вот в чём разница.
- А я и не утверждала, что именно ты вёл дневник. Он был написан под тебя!
- В смысле?
- Ты даже все словесные обороты повторяешь за «автором».
- У меня не было друзей с именем Герасик.
- А Влад? Какая фамилия у Влада?
- Никогда не задавался подобными вопросами. Какая-то украинская.
- Герасименчук его фамилия. Ласкательное - Герасик.
- Пока ничего не объясняет. Со мной никогда не приключалось то, что происходило с неизвестным автором дневника.
- Кто-то говорил недавно: «Не такой уж он неизвестный, этот неизвестный автор дневника».
Даже сильно расстроенный, после того, как грач помял радиаторную решётку, ты не проехал мимо, а привычно свернул на полевую дорогу, самую короткую, известную только местным жителям.
Вспомни теперь, как лет тридцать назад ты разгуливал под руки с одной девушкой по дачному участку. Вы там, кажется, справляли чей-то день рождения?
Я и не забывал. Действительно. А случилось вот что. Я рассказывал тогда похабные анекдоты, а подруга долго переваривала и отвечала на них грудным широкодиапазонным ржанием. Мы решили прогуляться до лесополосы, захватили бутылку портвейна, огурцов, студенческий батон и, сигналя по округе её лошадиными всхлипами, двинулись напрямую, через соседние участки. Но когда стали выходить за ворота садового массива, я увидел краем глаза мизерное блестящее зёрнышко, которое стремительными рывками приближалось к нам. Через несколько мгновений зёрнышко превратилось в старушку. Она с укором посмотрела на меня и звонко прошептала: «Что же вы не приехали? Я ведь ждала вас». И, развернувшись, такими же стремительными рывками исчезла в лесополосе.
Я очнулся на земле. Подруга трясла меня за плечи и пьяно возмущалась: «Мударь, вы плачете и дрищете одновременно. С Вами весело, но вонько!»
- Так это ты допекала меня колдовскими трюками? Я же был не при делах! За что? - решил я своевременно обидеться.
- Задумайся! С тобой происходили те события, которые ты не дочитал в дневнике. Ты будто доживал жизнь другого человека. Тебе не приходило в голову, что ты живёшь строго по сценарию какой-то нелепой пьесы. Вдруг появляются и тут же исчезают незнакомые люди, которых ты знать не хотел и не утруждал себя запоминанием их лиц? Сколько было таких эпизодов? Наверное, если сложить, большая часть твоей жизни. Ты доживал жизнь, написанную другим. Но в твоём представлении это была только твоя жизнь, и ею ты пользовался, как закоренелый собственник. А другой день рождения или, правильнее сказать, своё перерождение ты начал отмечать с двадцати пяти лет. С того времени тебя стала душить идея овладением Посоха. Правда?
- «Осколочки», значит, не сложились гармонично с божественным проведением? «Ай, ты драгоценность в лотосе!» Уйду в буддизм, там Бога нет!
- Ничего не потеряешь, ничего не приобретёшь. Бог един для всех и атеизм один на всех, и всех возвеличивает и уравнивает одна вера.
- Особенно «Вера в истинное возрождение» с синглом «Бегом сквозь джунгли». Проехали. Ладно, про авторство я кое-что понял, а кто писал дневник под меня? Чья рука выводила на страницах иероглифы, рисовала таинственные знаки, докучала «сопротивлениями»? Неужели, сам Господь?
Векша ответила:
- Ты только что порывался уйти в буддизм. В буддизме бог равен человеку, а человек превращается в бога. Кому было выгодно, чтобы ты нашёл Посох, тот и пачкал дневник тайнописью,
Помогли сайту Реклама Праздники |