величия. Но терпеливо выполнял все поручения Миссии и прямо вслух не высказывал своего мнения.
Мне же очень не нравился Иаков, старший брат Иисуса. Он носил золотой диск на голове, и чтобы замолить этот грех ползал на коленях, набив мозоли до размеров верблюжьей стопы.
Что было в послании Иоанну, я не знал. А в бронзовой фигурке я узнал богиню Исиду. По-моему, Иоанн коллекционировал подобную дребедень.
Мы остановились в Бубастисе, и Филипп опять на площади стал рассказывать любопытной детворе и пожилым людям об Иисусе. А зря! Потому что на том месте рассказа о тайной вечере, которую придумал Иоанн - Иисус разламывает хлеб и говорит, что это тело его, вино - это кровь его (а Филипп всегда рассказывал эмоционально, размахивая руками) - вышел старик и сказал: «Так вы и сожрали собственного бога!» - и ударил палкой по голове Филиппа.
Нас опять били беспощадно, а потом швырнули полуживых в мусорный овраг, где мы тряслись всю ночь от страха и проклинали косоголовых горожан.
В планы нашего похода не входило выступление на площади. Просто Филипп решил испробовать силу своего ораторского искусства, поскольку все мы, из Миссии, считали, что умеем убеждать не хуже Савла.
Через два дня пути нас ждало отдохновение - перевалочная база Иуды Кариотского. Это огромный, шикарный дом, нет, вилла с 12-тью лотосовидными колоннами из крапчатого мрамора, с бассейном и регулируемым фонтаном.
Посреди сада из финиковых пальм стоял огромный белый камень, заточенный сверху - что-то среднее, между Бен-Беном и полированным конусом. На него обожали взбираться детишки Иуды, соревнуясь, кто ловчее.
Сам хозяин поодаль лежал на циновке и занимался переводом какого-то древнего текста. Как потом оказалось, это были скудные иероглифы времён до песочного Египта. Он так сильно был увлечён, что от неожиданности испуганно вздрогнул, когда наши тени упали на веером разложенные каменные таблички.
- Вот,- сказал он вместо приветствия, пряча глаза, будто стыдился своего занятия, - давно мечтал узнать о происхождении Рахмариса, да всё времени как-то не хватало. Впрочем, вероятно, его никогда и не хватит? Среди мирских забот мало места для общения с душой. Мир Вам! Проходите в дом! Там Вас ожидает еда и отдых.
Иуда терпеливо молчал - ели мы долго. Иуда ждал до первой отрыжки. Потом спросил, лишив нас благолепия:
- Как здоровье Иакова?
- Не совсем здоров. Опять сильно сохнет рот, - начал Филипп, - но полон оптимизма и уверенности, что тебя отстоит, не даст в обиду.
- Дай бог ему здоровья! Впрочем, он же - ессей, терапевт, может от таких недугов себя лечить. У меня есть хорошие травы, я подберу и пошлю, если Вам не в тягость.
- Ну, что ты, брат, о какой тяжести ты говоришь? Иаков будет очень рад! Но больше бы он обрадовался, когда ты пришёл бы к нам. Может, всё разрешится? - предположил Филипп.
- Нет! Не могу! - отрезал Иуда. - Противно! Противно так же видеть Петра, Андрея, брата его, да и многих тех, которые только то и делают, что вносят вражду в Миссию. Лицемеры! Я их хорошо узнал при Иешуа Мешиахе, я не забыл ничего и сейчас! Нет! Не могу! Пусть немного уляжется!
- Ничего не уляжется! - вскрикнул Филипп: - Ты же знаешь, какую гадость придумал против тебя Пётр Симон! В уходе Иисуса он винит только тебя!
- Известный постулат: чтобы отвести от себя подозрения, обвини в подлости, содеянной тобой, ближнего твоего. И брат может стать врагом, если ты сам подлец, - Иуда попытался улыбнуться, но было видно, какую досаду в нём вызвали слова Филиппа. Вероятно, тлела в нём надежда, что время сгладит их вражду.
Иуда неоднократно писал Назарянину в Индию, жаловался, что братья в Миссии плетут интриги против него и они никогда не согласятся с тем, что Иисус передал ему паству, а не своему старшему брату Иакову, что слова Правды Учителя и Гилеля извращаются, что Учение Его и Иоанна Окунателя ученики распространяют только из корыстных побуждений.
Искал совета Иисуса.
Но тот молчал, будто отрезал себя от прежней жизни, ему льстило ощущать себя пастухом, бросившим стадо своё на заклание. Так было покойней: порвать с неудавшимся экспериментом и больше не вспоминать в той, другой жизни, которую он теперь проживал размеренно, мудро, никому более не пытаясь доказать, а просто жить с женой и близким другом. Просто жить.
- И что Пётр Симон? - спросил Иуда: - Всё отбывает жизнь снедаемый обидой, что я не даю ему денег?
- Пётр говорит, что просил деньги не для себя, а для Миссии.
Иуда усмехнулся:
- Врёт, ой как врёт Пётр. Для себя просил, поскольку и Миссия - это только инструмент для содержания Петра, укрепления его власти и возвеличивания. Тебе же известно, Филипп, что по уходу Назарянина я всю кассу передал Петру, всю, до последнего сикеля. Мне ничего не надо чужого. Не делай изумлённое лицо: именно, чужого! Потому что мне противно и чуждо всё, что связанно с новой Миссией без Учителя. С этим наигранным в любовь братством, существующим по образу, законам и жалкому подобию ессеев. Это правда, что при Учителе нас пускали в такие братства, кормили и холили. Но если разобраться, то не нас пускали, а одного Назарянина, как члена братства, как Великого посвященного и обладателя посоха царя. И кто такие были при нём мы? Попутчики. Точно сыновья Иакова, продавшего в рабство брата Иосифа и на вырученные деньги купившие сандалии, написавшие имя Иосифа на подошвах для того, чтобы быстрей стоптать его имя. Вот в чём была наша благодарность! И кто такой Пётр? Какой из него учении к или ессей, если он превратил веру в ловлю рыбы? Рыба - это и есть Храм веры для него.
- Брат, ты говоришь страшные вещи. Ты сам не веришь сказанному.
- Страшно то, о чём я молчу. А то, что говорю, в это верю. Хотя лучше бы разуверился, тогда бы не были так мучительны воспоминания.
Я знаю, что хочет от меня Пётр. Он хочет выкрасть посох учителя и затем - какой-нибудь позорной смерти для меня. Чтобы я удавился или бросился со скалы. Купить четыре локтя земли за 30-40 серебряных кесарей и схоронить меня там, как сгнивший кусок сала. И неудержимое желание его - это единственная возможность закрасить перед Миссией своё позорное предательство.
Я отказал ему в средствах, я отказался передать ему посох учителя. Надо же, а он обиделся. Но это мои средства и этот посох Учителем передан мне! Всё заработано моим горбом и заслужено моей верой в Учителя. Почему я должен делиться с праздношатающимся бездельником тем, что досталось мне взамен здоровья и молодости?
Честно говоря, разглагольствования учеников Иисуса, какие бы в них не проскальзывали откровения, всегда нагоняли на меня тоску. Иуда был не исключением.
Все разговоры и молитвы сводились к одному: кто в большей мере подвёл, предал, обидел, унизил Учителя. Была одна цель: выяснить и наказать! По чьей вине Иисус покинул Миссию?
Все они знали ответ, но боялись произнести вслух и поэтому прикрывались новыми и новыми вопросами. А ответ был прост: все они, вместе взятые, надоели Назорянину. Устал, как устаёт горшечник лепить горшки, вдруг осознав, что жизнь прожита зря, хотя когда-то, первый горшок, казался великим творением, зато последний - ещё кучка мусора в одной громадной горе черепков, наваленной им за всю свою бестолковую жизнь.
Глянуть со стороны глазами ортодоксального фарисея: во всей этой истории с новым верованием, неожиданным мешиахом, Иешуа-га-Ноцри, был только один лгун и предатель - сам Иисус, который сорвал с места рыбаков, мытарей, плотников, врачей, в общем-то неплохих специалистов и порядочных семьянинов, обнадёжил их возможностью впасть в вечную жизнь и испытать на себе дыхание Господа. Ради того только, чтобы поверили ему, что Иисус не простой пророк, но Великий пассионарий, почти Моисей? И корни его, Левитовы, не еврейские, а египетские? Не он ли последний Великий царь Великой страны двух земель, унаследовавший с посохом Адама мудрость единого Бога, а значит, овладевшего всеми таинствами, спрятанными на Сириусе и звёздах пояса Ориона? Один глаз его - солнце, другой - луна. Он - Хаара, мстящий за обиды, причинённые его отцу творцом пустыни Сэтом.
Идеальная жизнь в борьбе за честь отца. Но не совсем. Результатом такой идеальной жизни должна была стать идеальная смерть. Идеальная смерть устраняет ошибки и недоразумения жизни.
Как красиво умел мечтать Назорей и как ловко плёл паутину слов. Он всегда был выше тех, кто его слушал, и всегда оставался выше тех, кого слушал. Молчание его было капканом для говорившего. И говоривший увязал, в конце концов, в его терпеливом молчании, как в патоке.
Лишь одного человека Назарею не удалось обмануть и затащить в тенета своих слов и мудрого молчания - Иоанна Окунателя-Водолея, прозванного много позже Иоанном-Крестителем.
Иоанн догадывался, что только четыре стихии могут очистить и возродить человеческую душу. Он выбрал себе нелёгкое занятие: поливал водами Иордана грешные головы, выставлял их сушиться на огне пустынного солнца, заставлял глубоко вдыхать прозрачный воздух и посыпать себя землёй.
В конвейере того поголовья, которое склонялась под его руками ежедневно Иоанн не обратил бы внимания на Иисуса, если бы не услышал давно знакомый голос родственника. Назарей льстиво и самонадеянно заявил:
- Ты наконец-то дождался. Я пришёл к тебе, предтеча.
Скорее, это было сказано для сопровождавших его учеников, но обращался Назорей к Иоанну. Иисус рассчитал тонко. Иудеи последние годы ждали исполнения пророчества, в котором должен был возродиться Илия-пророк и стать предтечей явления роду человеческому самого Бога.
Иоанн усмехнулся:
- Если я - предтеча, то не ты ли тогда Мессия?
Кому, как не Иоанну, лучше знать, кто он. Ну, какой из него Илия-пророк? Что народ-то смешить, мозги туманить, обзывая его предтечей? Они с младенчества были друг с другом знакомы и с детства соперничали: кто из них выше на камень пописает, кто дальше плюнет, у кого больше поклонниц.
- Исполняй то, что должен исполнить, - сказал Иисус и поставил перед Иоанном царский посох.
- Это Он? - удивился Иоанн, указывая на посох: - Я думал, что он у Гилеля.
- Можешь подержать Его. Я получил Его по законному Утробному праву.
- Царь Иудейский? Верховный из Великих посвящённых? Но почему ты? Признать тебя, значит признать неизбежность своей печальной и глупой кончины. Глупо, но видимо придётся.
Один из учеников и последователей Иоанна Окунателя мне рассказал эту историю. Тот, который ходил к Иисусу за советом и помощью, когда Иоанна посадили в тюрьму. Звали его Марк.
И ещё: возникают легенды о смиренности и кротости Назарянина. Отнюдь. Это не так. Я никогда не встречался с ним, но по рассказам его старшего брата Иакова, был Иисус и смешливым, и подозрительным, и безрассудным, и даже жестоким.
В детстве у друзей он пытался заработать дешёвый авторитет на том, что, якобы, у него хранился волшебный кусок меди с текстами заклинаний его святого родственника Моисея. Заклинания имели неограниченную силу. Ими можно было умертвить или воскресить любого мальчишку.
И ведь, действительно, случалось нередко, что обидчики Иисуса вдруг умирали. Не сразу, конечно, через некоторое время, но поселенцы роптали. А
