Пылевой Столп.

 1.




   В одно прекрасное мартовское утро, полное солнца и предчувствия скорого тепла, Виктор Петрович Лыков был выгнан из дому, в котором прожил более двух лет. Был выгнан справедливо и в одночасье собственной тещей и ее дочерью. Правда, мотивы изгнания до сих пор не совсем ясны Виктору Петровичу, в деле фигурируют только догадки, а объяснять и уточнять детали бывшие родственники почему-то постеснялись.

  Лидия Епифановна, женщина конкретная и кривоногая, в сопровождении дочери щедро одарила его «четвертным» и указала такой же, как она сама, адрес. Она культурно сказала: « Вали-ка, ты, отсюда на все четыре стороны! Деньги вернешь бандеролью!» - и открыла дверь, обитую дерматином. Между прочим, Виктор Петрович сам обивал эту дверь  и замок вставлял сознательно на века, так сказать, потому что по недомыслию считал, что обосновался в данной квартире прочно. А прочными бывают только египетские пирамиды, и то - лишь  на открытках.
 
  Странное дело, себя он вел тихо, скромно и пришибленно. По утрам уходил на работу, где отдыхал от дома, вечером возвращался без опозданий домой, где отдыхал от работы, и  стеснительно подмечая недостатки окружающей среды, скромно молчал весь день. Вот…
  Даже тогда молчал, когда другой какой – нибудь из профсоюза, бухнув  пока при памяти, лишний раз демонстрировал своей жене мощь и напористость кухонного боксера.

   У него же не хватало решимости, не будились в нем все звери сразу, потому что Виктор Петрович значился субъектом воспитанным и работал в редакции заводской многотиражной газеты « За ком. Труд». Специализировался на подклишевках  - (фотоснимок, а под ним подпись: « Имярек выдает 130%  плана» или, для большей убедительности, для широкой демонстрации правды жизни:
  « Имярек, рассякой передовик, с честным отношением к труду, отличными показателями в 130%  плана встретил свой конец месяца».
   В трудовую книжку он был вписан инженером соц. соревнования отдела труда и заработной платы.
 
 За период деятельности в многотиражке Лыков совершил лишь две незначительные ошибки. Нарек «передовика» нехорошей кличкой, упустив из слова вторую гласную и , тем самым, превратив героя труда в больного метеоризмом (недержанием газов), и однажды написал подклишевку о другом передовике, который  выдал 140% плана. Но оказалось, что тот передовик утонул полгода назад.

   Редактор сказал ему: « Конечно, нехорошо, что у нас утопленники план перевыполняют, но не стоит сильно отчаиваться, вон еще, сколько на заводе передовиков не утонуло, трудятся и в ус себе не дуют, знай – пиши!» С тех пор Виктор Петрович зарекся давать кому-либо льготы,  и больше  чем на 5%,  установленной им нормы, перевыполнений плана  через печатный орган не завышал.

   Словом, был он журналистом высокой квалификации и регулярно платил взносы в Союз за членский билет в кармане и значок  на лацкане пиджака.
   По пути домой с сослуживцем , который специализировался на спортивно – культурно – бытовых массовых зарисовках,  Виктор Петрович заглядывал в кафетерий и неизменно заказывал « сто двойного и погуще, но чтобы не под завязку» - кофе, конечно, а сослуживец добавлял:
  « И домашний адрес – для желанных гостей!» Такой у него был спортивно – массовый юмор. Он любил проявлять массовый юмор, но часто массы сослуживца не понимали, и фортуна воротила от него морду. Лишь позже она глянула стремительным оком, когда встав на четвереньки в центре города, сослуживец обессилено тявкал и кусал прохожих за ноги – и погнала его по карьерной лестнице вверх – до пухлого московского журнала, где он успешно продолжал тявкать и  кусать за ноги со страниц изданий международного масштаба своих оппонентов. За что и держали.
 
 Вяло тащилась привычная жизнь Виктора Петровича. И слава богу!
  Поэтому, более чем странное и опрометчивое решение вызрело вдруг в голове Лидии Епифановны. Необъяснимое решение, точно премиальные за экономный расход человеческого фактора.

   Лидия Епифановна подпихивала  внешней стороной стопы чемоданы Лыкова и мелодично вышептывала:
   - Вали, вали отсюда, тихо, по-английски вали, будто на работу, вали, но с работы не возвращайся.
   - Позвольте, Лидия Епифановна, хотя бы намекните – за какой-такой нафиг?
   - Спокойно, тихорись, не так громко. Не надо у-су-гу-блять. Проводы – ведь дело не простое. Хватит, пожили семейственно, натерпелись.  Не мычишь ты, товарищ, не доишься. И денег не несешь. Жрешь много. После себя не смываешь и не брызгаешь « Тойлексом». И вообще, товарищ, ты испортил всю молодость моей дочери. В доску.
   - Мама, ты забыла, - самонадеянно вставляла дочь, – и девственность тоже!
   - Вот уж здесь позвольте с вами поспорить, кто кому – тоже…
   - Мама, не позволяй ему, он отчаянно хитрый, коварный и верченый, как бельевая веревка. Может охмурить, – кидала из-за спины Лидии Епифановны  натяжные реплики дочь.
   - Видишь, товарищ, сколько ты всего напортил, если разобраться конкретно, по- человечески, между нами, в отсутствие присяжных, без уточнений.
   - Лидия Епифановна, не надо у-су-гу…как там у вас? – нежно, почти с сыновьей преданностью говорил Виктор Петрович, но надежд зацепиться, хотя бы за косяк двери, не было никаких.

   Все-таки жалко и обидно, до тахикардии обидно было покидать этот тихий, жилой уголок в 60 кв. метров: с длинными и надутыми, как пожарная кишка, коридорами и аппендиксами комнат, насыщенными хрусталем в проемах ковровых стен. Мейд ен Париж, мейд ен Нью-Йорк, мейд ен черт знает где и что.

   А вот что: не выдержал экзамена Виктор Петрович , не оправдал надежд, не стал достойной заменой главе семейства, чей портрет был выставлен в центральной комнате  –  Зале Славы папы Шуры  –  святыней и скорбящим укором так и не оперившемуся поколению.

  Бывший глава семейства, бывшая шея, ноги, усы, живот, бывшие в употреблении руки, бывший зад и перед  «папа Шурик»  –  недосягаемая высота для Виктора Петровича. Он был зачат, родился , рос и умер директором рынка, в укор и на зависть всем семейным иерархически зависимым от него «ступенькам», особенно -  Виктору Петровичу.

  Папа Шура был всегда недоволен своим нищенским положением в номенклатурной прослойке и стремился выше. Это было его единственное пролетарское заблуждение, поскольку выше директора рынка может быть, сами знаете, лишь директор конкурирующего рынка, да и то – в рамках СЭВ. Он этого не знал и горбатил дай бог как, о-го-го, на жену и дочь, ошибочно считая, что укрепляет тем самым свой семейный авторитет. На самом деле его эксплуатировали жена и дочь в хвост и гриву, точно застоялого коня, и доили, точно рекордсменку Зорьку, подпинывая  кормильца под статью УК.

  По природе своей он был идеально сформированным добытчиком, при перманентном состоянии неутолимого голода на госимущество и госжратву. Брал папа Шура много, но и оставлял взамен, отрывал от себя… добрые пожелания и различные блага руке щедрой, протянутой свыше.

  Слово « купить» у него имело единый и неделимый смысл. Например, из последних сил, не сумев взять приступом и нахрапом, он купил всех членов райисполкома за несколько десятков кругов сухой колбасы «Салями». За эти самые круги они ему продались и вручили квадратные метры жилой площади на восьмом этаже, с лоджией, по периметру которой можно прогонять колонны Первомайской демонстрации с лозунгами, транспарантами, выпивкой.

   Как-то взглянув на свое хозяйство и пройденный им базарно-тернистый путь с трепещущей душой, папа Шура заказал себе 4 кв. метра недалеко за городом, оставив в наследие ко всему нажитому портрет с усами, пять любовниц и одну подпольную семью, которые всем гуртом не замедлили попытаться поделить между собой завещание директора рынка. Не тут-то было. Лидия Епифановна, горько убиваясь по кормильцу, отсекала на корню любые попытки завладеть дорогим памятью личным имуществом усопшего.
   Быть может, в число «отсеченных», в немилость милой тещи и попал Виктор Петрович?...

   Вот о чем он думал, шлепая тем утром к зданию ж/д вокзала, размеренно, как верблюд, шел он, по ходу пережевывая свои переживания.

   На мосту Виктор Петрович остановился и немного поплевал вниз, на скользящие крыши вагонов, потому что он всегда с этого места плевал на железную дорогу: когда возвращался с работы и особенно, когда шел на нее.

  Часы на башне вокзала показывали половину одиннадцатого, он продвинулся на несколько шагов и еще раз плюнул вниз. С левой стороны этой же башни на часах было 5 ч. 42 минуты. С торца здания стрелки замерли на четверти седьмого, но плевать уже не хотелось, во рту стало сухо. Виктор Петрович суммировал зафиксированное время, разделил на количество башенных часов, отнял количество стрелок, умножил  на остаток от времени, указанном на четвертом механизме и понял, что кассы откроют через десять минут. Подсчеты он провел привычно молниеносно, походя, как сторожил города.

   Возле газетного киоска на рабочее место выполз «обездоленный» Тимоня. Расстелив индийский коврик из грубой шерсти, он уже половину  утра протягивал прохожим фуражку и напевал:
   - Уважаемые проходимцы, не оставьте Лауреата премии Ленинского комсомола в беде, дайте полрубля на спортлото!- Тимоня зацепил пятерней брючину Лыкова и волевым движением, притянув к себе, обвил змееподобно его ногу. Когда-то так же непринужденно, но требовательно Тимоня вытрясал из карманов сокурсников по « фазанке» комсомольские взносы.
   - Эй, ты, жмот, посочувствуй полтинником - на покушать! Чего-нибудь умное скажу! – приказал Тимоня.
   - У меня таких мелких нет. А крупные ты брать не станешь – посадят за кражу или вымогательство.

    Но змея сдавливала сильнее.
   - Тогда купи, – решил Тимоня.
   - Чего?
   - Да хоть трусы. У меня, знаешь, какие трусы? Пять человек в них умерло. Я – шестой. И еще ни одной заплаты. Трусы из бельтинга. Материя – что надо! Еще мой прадед перед Первой Мировой носил. Он, знаешь, кем был? Пожарником. Из куска материи от пожарного рукава и сшиты. А пожарные рукава в то время были что надо! Задарма отдаю! Давай взносы, бери трусы!
   - Ну ты  и наглеешь, Тимоня! Я же вчера тебе подаяние кинул. Забыл?

   Хватка немного ослабла: - Вчера было другое. Вчера я просил на поездку, на международный симпозиум « Против актов вандализма над коренным населением альпийского хребта». Поездка, как видишь, не состоялась, вандализм на хребте продолжается.
   Виктор Петрович, усекая момент, резко выдернул ногу и отскочил за безопасную черту:
   - Я передам от тебя привет коренному населению!
   - Стой, балбетка ты разэтакая! Не хочешь трусы, купи совет!
   Виктор Петрович повернулся к Тимоне соответствующим местом и потянул следом  чемодан.
   Тимоня вдруг завизжал голосом милой тещи:
   - Сто-ой, жмот! Отдай деньги и кати на все четыре стороны! Только не в город Прудовск! Слышишь – не в Прудовск!.. Деньги вышли заказной бандеролью! – и уже спокойнее, с хрипотцой: - Лучше послушай моего совета, все равно тебе не быть директором рынка.
  - Тьфу  на тебя три раза – не моя зараза! – огрызнулся через плечо Лыков.

   Юродивые знают много больше, чем следует, поскольку не они двигаются вокруг сюжета суетной жизни, а жизнь топчется вокруг них. Поэтому и гадают