принёс?
- Конечно. Вы же знаете, я – человек обязательный. Вот и вот, пожалуйста, – он протянул, труся к столу Фрудко, газету и клочок бумаги грациозно, будто тореадор красный плащ, но на подносе.
Фрудко хапнул клочок и замер.
- Человек переводил надёжный. Английский знает, как не знаю кто. Так что, Валерий Вильевич, текстовку гарантирую. И молчать умеет – тоже немаловажно, – тараторил вкрадчиво А.Я. Бундык.
- Так, посмотрим, чего ты здесь навертел, – и Фрудко стал декламировать громко и чётко, отбивая победным маршем каждое слово:
- Статья. Новые проделки… Пролетая над одной из территорий нейтрального государства, пассажирский самолёт Боинг – 747 нечаянно сбросил бомбу в 20 килотонн в тротиловом эквиваленте. По предварительным показаниям второго пилота стал очевидным факт, что это проделки Кремля. Пилот явственно видел, как рука Кремля на лету подлезла под брюхо самолёта и отцепила бомбу.
После тщательных поисков, бомбу удалось обнаружить. Она упала у порога фермерского дома и, не взорвавшись, вошла в землю на два метра, оставив на поверхности своё смертоносное оперение. Фермер незамедлительно использовал его в качестве решётки для обтирания грязной обуви.
В настоящее время ведутся переговоры с хозяином фермы, который не желает возвращать прикипевшую к его душе бомбу её действительным хозяевам, ссылаясь на то, «что, мол, упало, то пропало». И это лишний раз доказывает, что без Кремля здесь дело не обошлось.
Соответствующие органы проводят скрупулёзный анализ тонко продуманной операции Кремля. Подробности читатель узнает в следующем номере.
Покупайте противоударные часы фирмы «Квадрофения», по ним вы сможете узнать точное остаточное время до конца света.
Фрудко выдохнул весь воздух и затих в тяжких мыслях об империалистической пропаганде.
- Да-а-а, – наконец сказал он, – это впечатляет.
- Я тоже был просто поражён, просто ошарашен, – втесался А.Я. Бундык.
- Так, Можайский на месте?
- Нет.
- А Мариец?
- Был. Я видел.
- А Инга Анатольевна?
- Дай бог ей силы, здоровья и многих лет руководства.
Фрудко цыкнул, оттянув в усмешке к вискам струны губ:
- Не лукавь. Знаю я твою гнилую сущность, Анатолий Янович. Да ладно уж, живи. И помни мою доброту. Ничего не скажу Инге Анатольевне. Всё – во мне, дальше пока не выйдет.
Дело в том, что однажды А.Я. Бундык обидно и незаслуженно «влетел», и на всю жизнь остался в неоплатном долгу у Фрудко. Ляпнул языком по неосторожности. А слово – не автомобильный сигнал, если сказал, обязательно найдётся тот, кому надо услышать.
Так вот, Инга Анатольевна Кричалина среди прочих особенно выделялась габаритами. Выделялась, выделялась! Нечего утаивать! И выделяется. Но ведь это надо только приветствовать! Хорошая упитанность – яркий признак благосостояния и разнообразия многонациональной кухни. Надо отдать должное и её папе. Он был хорошим кулинаром, если смог на двух яйцах такое замесить.
Как обычно, в тот роковой для Бундыка час, она двигалась вслед своему необъятному бюсту, подминая под себя пространство. Она барражировала в тёмно-зелёном платье с розовыми рюшками по плечам, подбородку, обратной стороне подбородка и спине, похожей на стадион «Маракана» в 200 тыс. зрителей, и разбрасывала точно монетки приказания по обе стороны челяди, образовавшейся с тыла её крестного хода.
- Бундык, - швырнула она между прочим, – спустись-ка, голубчик, вниз и принеси мне сумку.
А.Я. Бундык ринулся вниз, с третьего этажа, обгоняя лифт на своих больных и стоптанных ногах. На первом его поймал Валерий Вильевич:
- Что за спешка, Бундык? Скромнее надо быть! – отчитал его Фрудко.
И тут, то ли попижонить вздумалось Бундыку, то ли избегался парень в корень, до отчаяния, но непроизвольно вырвалось:
- Да-а, тут меня эта «ряшка с рюшками» за сумкой послала.
- Кто-о-а? Как ты назвал всеми уважаемую женщину-товарища?
Бундык понял, как Штирлиц шестым чувством, что это провал. Он завилял, защенячил перед Фрудко.
Старые, мол, сослуживцы и он всё для Фрудко сделает, только чтобы – между ними. Бывает же , с каждым может произойти. Он, Бундык, себе готов вырвать язык и гланды и всё, из чего произрастают лживые звуки. Он в вечном долгу будет, он будет так обязан, так обязан.
- Хорошо, Бундык, смотри мне, помни мою доброту, – отрезюмировал Фрудко, тут же поднялся к Кричалиной и принципиально, как подсказывал ему долг чести и совести нашей эпохи пересказал Инге Анатольевне всё, что о ней думает и распространяет А.Я. Бундык, элемент крайне ненадёжный в отношение слабого, заезженного работой пола.
Когда А.Я. Бундык торжественно внёс в кабинет сумку, у Инги Анатольевны дозревала месть. Она, пощипывая рюшки на платье, томно посматривала и завлекающе мурлыкала:
- Спасибо за расторопность. Кстати, как ты, Бундык, относишься к моде? Мне кажется ты во вкусах очень силён. Посему у меня есть предложение – ходатайствовать перед администрацией, чтобы послать тебя на три буквы СГС – строительство городского свинокомплекса. Ненадолго – на месяц. Там нужно взбодрить массы и досрочно закончить возведение. Ответственное задание. Как ты на это смотришь?
Бундык на это смотрел, ни о чём не догадываясь. Он так ничего и не понял.Откуда прилетело?
Ну и слава богу, а Фрудко прочно хранил тайну вкладов. Пожалуй, никто так мастерски в тресте не умел вкладывать, как он, и затем хранить тайну этих вкладов.
Говорить не торопясь, вдумчиво, с расстановками в речи знаков препинания, затяжными паузами( специально для стенографисток и переводчиков) – тоже искусство. Тончайшая, невесомая паутина дипломатического говорка. Валерий Вильевич знал цену этому искусству, взял его с жизнью, а не с генами, долго учился у старших, будучи на счету у них полудурком, вбирал, всасывал в себя, точно раковую шейку. И одолел-таки.
В кабинет Инги Анатоьевны он вошёл гордо, отцокивая цирковой кобылой каждый шаг – тоже, как и речь, с расстановкой – но, между тем, и с преданным в глазах послушанием вассала.
- Добрый день, Инга Анатольевна! Как ваше настроение, семья как? – немного панибратства, но в рамках допустимого подсыпал он в бисер своего приветствия:
– О-о! Какое бы у Вас настроение не было, Вы всегда очаровательны, на Вас можно только взглянуть – и уже гарантировано приятное настроение. Кстати, эти серёжки очень, очень подходят к Вашему платью.
Инга Анатоьевна томно скользнула взглядом, точно зарядила и наставила морское дальнобойное орудие и завлекающее ответила:
- Добрый день, Валерий. Что у нас нового?
- В общем, мало что нового, хорошего – ещё меньше.
Фрудко выдернул из-за спины газету:
- Вот, только что доставили вражескую газетёнку, называется «У.С. Нуис анд ворлд рапорт». Я тут, пока к Вам шёл, глянул и одну статейку перевёл по ходу. Забавная вещица. Новые клеветнические извращения про самолёт, бомбу, фермера и одну руку. Перевожу, если угодно?
- Угоди, Валерий, порадуй идеологический фронт.
Инга Анатольевна ёрзнула на стуле, тот простонал от натуги и затих, придавленный большой мышечной массой.
Среди работников треста прочно застоялось мнение, что Фрудко в совершенстве владеет не менее десятком языков. Уже поэтому, смело давая сто очков вперёд, можно сказать, что он был крайне нужным работником и лучшим по профессии.
Кричалина в полудрёме, но внимательно выслушала Фрудко. Задумалась на долго: статья действительно впечатляла. Спрут военно–промышленного комплекса не дремал и наглел на глазах. Надо было срочно принимать контрмеры. Прежде всего, ударить по врагу повышенными соц.обязательствами, несколькими рацпредложениями и ответить подлой загранице развёрнутой проблемной статьёй: «Наглядная агитация – мощь наших резервов». Заголовок к статье, как всегда, родился сразу, под настроение.
- Это многотиражная газета? – спросила она, указывая на свёрнутый и выпачканный рулон в руках Фрудко.
- Да, почти. В общем, районного значения.
- А в каком районе?
- Где-то в Новоорлеанском, Техасском или Массачусетском. Могу уточнить.
- Уточни, Валерий. Идеологическому фронту нужны точные адреса и конкретные лица. Они ответят нам за гнусный поступок.
Развязно вмешался телефонный звонок. Кричалина сгребла его к груди и раздражённо крикнула в трубку:
-Чего надо?! Чего-чего? А-а, понятно. Это тебя, Валера, перехвати трубу!
Фрудко взял трубку. Зашуршал подленький голосок:
- Мундирчик-то не просох ещё? Позвонил бы жене, узнал. Тимоня беспокоится, всё-таки. Будто у Тимони других дел нету-ти. Звякни, душа моя, узнай, – и озадачил короткими гудками.
«Что за идиотизм? Кто ещё в рабочее время над ним хохмит? Опять происки жены? Голосок знакомый. Тимоня? Что за чёрт?»
- Да, кстати, Валерий, - оборвала его рассуждения Кричалина, – политика - политикой, а мораль – моралью. Я слышала, вас сегодня из троллейбуса выпнули за бесплатный проезд. Не замарает ли это хозяйство репутацию управленческого аппарата?
«Значит, уже в курсе? Донесли?! Вот, свиньи!»
- Надо, Валерий, думать, как из этой ситуации выкручиваться. А если узнает Мариец? – предположила Инга Анатольевна, – Хлопот не оберёшься! Впрочем, знаю, знаю. Надо по заслугам оценивать ценных работников.
Она отлепилась от стула. Стул облегчённо взвизгнул и расправился. Она поднялась со стула, чтобы нежно и заигрывающе, как в пору цветения, похлопать Фрудко ладонью по щеке, потрепать и погладить:
- Не волнуйся, Валерий, Марийца я беру на себя. Что нам Мариец? И не такие котомки выносили через чёрный ход. Правильно? – и загоготала неожиданному афоризму. Бывает же с ней такое: вдруг единым махом выдала золотой афоризм. Его, кстати, тоже как-нибудь кудревато-витиевато можно вписать в статью о наглядной агитации.
А Валерию Вильевичу – не до афоризмов. Он брёл, никого не видя, и прочно завязал и буксовал в своих думах. Неожиданный оборот приняло его утреннее падение. Слух рос снежным комом. Вот его уже вышвырнули из транспорта за безбилетный проезд, к вечеру, пожалуй, станет известно, что он находится в разработке уголовного розыска, скрываясь от него Фрудко и хряпнулся лицом в грязь. «При пойманном были обнаружены вещ.доки и прочая «компра».
Что-то срочно надо было предпринимать, каким-то невероятным, чудодейственным образом оправдывать себя и свои проступки. Иначе – кранты, его кредит будет исчерпан в этом прекрасном доме.
Опять его начало душить это, вроде бы замершее на время, беспокойство. В.В. Фрудко всегда прочно преследовал синдром лишнего: работника, человека, рта. Может быть ещё с пелёнок. Поэтому он с грудного возраста подсознательно старался казаться немного лучше, чем ему надлежало быть. И в пелёнки он отливал лишь по крайней нужде, когда стянутый сердечной материнской заботой по рукам и ногам, не имел возможности взять детский инструмент в неокрепшую ручонку и гордо следуя за ним, понести его к унитазу, демонстрируя свою послушность и преданность родителям. Правда, и ходить он тогда ещё не умел, а то пошёл бы. Взял и пошёл, дабы родители не заподозрили его в неуважении и не посчитали ненужным ртом в семье.
Это здоровые люди могут позволить себе не думать о
