Похититель, или 1990 год
Трагикомедия в двух действиях
Действующие лица
ФРОЛОВ
КОРНЮХИН
ВЕРА
ЖОРЖЕТТА
ТАМАРА
САНЯ
ВОРОБЬЕВА
УЧАСТКОВЫЙ
ГЛЕБ
Голос жены Фролова
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Над сценой надпись «1990 год». Охотничий домик в лесу. Обстановка самая простая: печь, сундук, стол с пишущей машинкой и дисковым телефоном, табурет, кресло-качалка, диван, тахта. Ситцевая занавеска отделяет тахту от остальной комнаты. Фролов что-то пишет на листе бумаге, комкает лист, пишет еще. Звонок телефона, Фролов неохотно берет трубку.
ФРОЛОВ. Фролов слушает… Да, документы готовы и дарственная тоже. Но я передумал?.. Как это, поздно? Передумал и все… Что значит, ты все сделал?.. Я ведь сказал, что дам подтверждение. А теперь передумал… Только без истерик, пожалуйста… Полностью связана и упакована? Вот же заставь дурня молиться… Ну хорошо, подъезжай… Только сам потащишь, я таскать не буду. (Выходит.)
Вечер того же дня. Входит Фролов с большим камнем в руках, опускает его на пол, находит веревку. Звук клаксона. Фролов выходит на порог.
ФРОЛОВ. Я же сказал: сам, сам тащи.
Входит Саня с тяжеленным тюком на плече, осторожно опускает его на тахту.
Разворачивает тюк и вот уже на тахте сидит связанная по рукам и ногам Вера.
САНЯ. И кто придумал носить женщин на руках. Шестьдесят кило живого веса. (Вере.) Я же говорил: потом пообедаешь. А ты: сейчас, сейчас, я утром только кофе пила. Кило полтора точно наела. Обжора!
ФРОЛОВ. Развязывай.
САНЯ. Ну да. Верка такой хай подымет, царапаться и кусаться будет. Я себе не враг. Слиняю, тогда уж сами.
ФРОЛОВ. И что теперь?
САНЯ. Кто тут маньяк: я или вы? Сами сказали: документы и доверенность готовы? Ну и вперед.
ФРОЛОВ. А ты не слышал, что я передумал?
САНЯ. Ага, передумал! Я старался, придумывал, а тут – передумал! За язык вас никто не тянул. Сказали – значит, надо делать! Мне назад ходу нет!
ФРОЛОВ. Хорошо, хорошо, все будет, только замолчи!
САНЯ. Вы только сразу ее отсюда не выпускайте, чтобы она мне всю малину не испортила. Мне еще успеть собраться надо.
ФРОЛОВ. Ты же сюда на машине приехал. Зачем тебе еще одна?
САНЯ. Так это ж не моя. А надо свою иметь. Где она, кстати? Я ее вокруг не заметил.
ФРОЛОВ. В городе, в гараже.
САНЯ. А ключ от гаража?
ФРОЛОВ. Да все есть. А если так: я тебе тысячу рублей даю, и ты все возвращаешь на исходную позицию.
САНЯ. Ну нет! Я так не играю. Договаривались же!
ФРОЛОВ. Хорошо, хорошо. Бывает же такой противный голос! (Он достает документы и ключи.) На, держи и уматывай.
САНЯ. Другое дело. (Вере.) Ну что, сестричка, не скучай. Все путем. Калым за тебя беру натурой, так что будь своему господину верной наложницей. Что? Не слышу бурной радости. (Вера возмущенно мычит завязанным ртом. Фролову.) Можно звякнуть? (Набирает номер.) Элка?.. Привет. Можешь меня поздравить. Исполнилась голубая мечта моего детства… А ты напрягись, изогни свою извилину… Нет, не это… И даже не это. Какое убогое воображение! Своя машина у меня, «Форд», самый настоящий… А вот так… И не надо ни за границей, ни на Севере вкалывать…
ФРОЛОВ. Ладно, закругляйся.
САНЯ (в трубку). Все тебе скажи. Почти уголовное дело, будешь много знать – придется убрать как лишнего свидетеля… Собирай шмотье, срочно уезжаем. Куда, куда? Куда надо уезжаем. Я же говорил. А вот не шутка оказалась. Собирай вещи, сказал! И жди. (Кладет трубку.)
ФРОЛОВ. Что ты матери скажешь?
САНЯ. Скажу, что она в турпоход на неделю ушла.
ФРОЛОВ. Ну, давай.
САНЯ. Верунчик, не скучай. В хорошие руки тебя всучаю. Всем пока. (Уходит.)
Фролов снимает скотч со рта Веры.
ВЕРА. Сволочи, гниды, мерзавцы!!
ФРОЛОВ. Не так громко, пожалуйста.
ВЕРА. Подонки, дебилы, извращенцы!!!
Фролов снова заклеивает рот Веры. Та возмущенно извивается.
ФРОЛОВ. Я же просил не кричать. Или вы русского языка не понимаете? Успокойтесь! Тихо, я сказал!!
Вера замирает.
ФРОЛОВ. Больше всего на свете я не люблю истерик, ни мужских, ни женских. (Берет в руки швабру, сильно бьет ею по табуретке.) Один крик и бью прямо по туловищу. Ясно? (Снова снимает с нее скотч.) Вот так-то лучше. Всегда знал, что женщины орут, только потому, что мужчины им это позволяют. А если не позволять, то они и в разумные существа могут превратиться.
ВЕРА. Мне в туалет надо.
ФРОЛОВ. Замечательно. Значит, совсем развязываю. Только учтите, если отбежите и снова начнете орать, я не поленюсь, догоню и изобью вас. Понятно?
ВЕРА. Более чем.
ФРОЛОВ. Ну и славно. (Развязывает ее.) Уборная на улице, направо. Тут до шоссе километра полтора. Думаю, после туалета вам следует ломануться прямо туда. Надеюсь, никогда вас больше не увижу.
Вера выходит. Фролов опускается в кресло-качалку и, закрыв глаза, задумывается.
Вера возвращается.
ФРОЛОВ (вздрагивая). В чем дело?
ВЕРА. А если я милицию приведу?
ФРОЛОВ. Валяйте.
ВЕРА. Не вставайте, сидите. А эту палку я заберу. (Выбрасывает швабру за дверь.) Ну?
ФРОЛОВ. Что «ну»?
ВЕРА. Я слушаю.
ФРОЛОВ. А я ничего не собираюсь говорить.
ВЕРА. Ну, конечно, дядя решил немножко пошалить, поразвлечься. С кем не бывает. Плевать, если кому-то выкручивают руки, связывают…
Фролов дотягивается до подушки-думалки на диване и бросает ее в Веру.
Та едва уворачивается.
ВЕРА. Поняла, поняла. Я само спокойствие. То же мне новый Печорин нашелся.
ФРОЛОВ. А почему Печорин?
ВЕРА. Ему Бэлу тоже брат продал, только там за коня, а у вас якобы за машину, в этом вся разница.
ФРОЛОВ. Ага. А верно. Ну шагу нельзя ступить без русской классики. В случае чего прикроюсь литературным первоисточником – он, негодный, научил.
Звук подъехавшего к дому мотоцикла.
ВЕРА. К вам кто-то приехал.
ФРОЛОВ. Похоже.
ВЕРА. Мне выйти?
ФРОЛОВ. Как хочешь.
Вера уходит за занавеску. Стук в дверь. Входит Глеб в мотоциклетной экипировке.
ГЛЕБ. Привет. Ты один?
ФРОЛОВ. Почти. А ты с кем?
ГЛЕБ. Я тоже один. На мотоцикле.
ФРОЛОВ. Как ты узнал, что я здесь? И откуда знаешь дорогу?
ГЛЕБ. А мне дядя Володя пару раз ключи отсюда давал, мы здесь с ребятами балдели.
ФРОЛОВ. А с какой стати?
ГЛЕБ. Я ему сказал, что с подругой негде приютиться. Он на такие штуки очень откликается.
ФРОЛОВ. Ну и что вы здесь делали без телевизора и музыкального центра?
ГЛЕБ. В озере купались, раков ловили, рыбу. Тут одно место есть под обрывом глубокое-преглубокое, никто из наших до дна донырнуть не мог. Я там чуть один раз в прошлом году не утонул.
ФРОЛОВ. Ты приехал только затем, чтобы мне это рассказать?
ГЛЕБ. Нет, я по делу. Мне деньги нужны, две тысячи. Новый видик хочу купить. Так что тряхни мошной.
ФРОЛОВ. Ты так уверенно требуешь?
ГЛЕБ. Потому что ты мне все равно не откажешь.
ФРОЛОВ. Вот как!
ГЛЕБ. У тебя комплекс насчет меня.
ФРОЛОВ. Какой же?
ГЛЕБ. Ну, во-первых, ты не знаешь, как со мной обращаться, а во-вторых, чувство вины за мое исковерканное детство.
ФРОЛОВ. Лихо, ничего не скажешь.
ГЛЕБ. Ты сам рос без родителей, поэтому знаешь. Лучше откупайся пока не поздно.
ФРОЛОВ. Хорошо, будь по-твоему. Только с собой у меня таких денег нет. Два дня назад я вам с матерью послал по почте всю свою движимость: две сберкнижки по три тысячи на брата. Завтра или послезавтра получите.
ГЛЕБ. А чего так мало? Я думал, ты у нас подороже.
ФРОЛОВ. Оказалось, подешевле.
ГЛЕБ. А матери зачем?
ФРОЛОВ. Можешь у нее эти деньги отобрать. Я не возражаю.
ГЛЕБ. Зачем ей деньги, если она тебя предала?
ФРОЛОВ. А ты?
ГЛЕБ. Что я? Я давно тебя предал, еще в детстве. Но я твой сын, мне все можно и все прощается. А она всего лишь твоя жена.
ФРОЛОВ. Я уже сказал, как ты можешь поступить.
ГЛЕБ. А в чем дело? Почему по почте?
ФРОЛОВ. Я уезжаю.
ГЛЕБ. Опять в загранку?
ФРОЛОВ. Нет, не в загранку.
ГЛЕБ. Ну, а все-таки, сколько себе оставил?
ФРОЛОВ. Машину продал.
ГЛЕБ. То-то я смотрю, ее нигде не видно. А почему не мне?
ФРОЛОВ. Так захотел.
ГЛЕБ. А адрес оставишь?
ФРОЛОВ. Зачем? Все равно больше денег нет.
ГЛЕБ. Я в другом смысле. Вдруг во мне проснется сыновнее чувство, а?
ФРОЛОВ. Во мне тогда умрет отцовское.
ГЛЕБ. Отличный ответ. Вот сейчас ты молодец.
ФРОЛОВ. Пошел вон!
ГЛЕБ. Матери сказать насчет твоего отъезда? С тебя же еще год алименты на мою душу причитаются. Объявим всесоюзный розыск и изыщем. Или, думаешь, шесть тысяч нам рот заткнут?
ФРОЛОВ. Это ваше дело. Мне еще раз повторить?
ГЛЕБ. Все, иду, иду.
В дверях сталкивается с входящим Корнюхиным.
КОРНЮХИН. О, у вас тут семейная встреча!
ГЛЕБ. Нет, очередное семейное расставание. (Уходит.)
КОРНЮХИН. Что, опять? Слава богу, что у меня две девки растут. А не такой архаровец. Ты меня, конечно, извини, но он у тебя пойдет по трупам.
ФРОЛОВ. Каждый получает таких детей, каких заслуживает.
КОРНЮХИН. Это что, французский афоризм? А по-русски я бы его вожжами с трехлетнего возраста. И плевать на все воспитательные книги. Если человечество шесть тысяч лет своих сыновей ремнем воспитывало, то и дальше должно воспитывать. Таков мой афоризм. Можешь записать… Ну как протекает наша вселенская хандра?
ФРОЛОВ. Твоими молитвами.
КОРНЮХИН. Я к тебе, между прочим, не один.
Вера спотыкается о камень и роняет стул.
Что это там? (Отдергивает занавеску.) Ну ты даешь! И тут опередил. Я думаю, ему тут скучно, тоскливо, а у него тут такая красавица! Корнюхин, Владимир Палыч. Для особо близких в неформальной обстановке просто Володя.
ВЕРА. Вера… Воробьева.
КОРНЮХИН (Фролову). Ты не против, если я со своими подругами минут на сорок отвлеку вас немного?
ФРОЛОВ. У тебя здесь не тайное лежбище, а проходной двор.
КОРНЮХИН. Кто ж виноват, что ты столь популярен. Сорок минут и все. (Выходит.)
ВЕРА. Я могу ничего им не рассказывать.
ФРОЛОВ. Ну я же тебя просил уйти, почему вы еще здесь?
ВЕРА. А от кого я все узнаю… Ну про эту вашу дурь.
ФРОЛОВ. Это ты точно сказала. Дурь имела место быть. Давай скажу, и ты сразу уходишь.
ВЕРА. Внимательно слушаю.
ФРОЛОВ. Увидел, понравилась, заметил, как твой брат на мою машину смотрит, предложил обмен натурой. Ну обмен и состоялся. Всё. Гуляй Вася называется.
Корнюхин возвращается с Тамарой и Жоржеттой.
Выставляют из пакетов на стол бутылки и закуску.
КОРНЮХИН. Вот, девки, знакомьтесь: Егор Фролов – второй умный человек в нашей Тмутаракани после меня, грешного, разумеется. Жоржетта, он, как и ты, любитель негритятины.
ЖОРЖЕТТА. Я не Жоржетта, а Жанна, сколько раз повторять? И никаких негров. Это итальянец был, а не негр.
КОРНЮХИН. Егор, а ну обругай ее сначала по-итальянски, потом по-зулусски. Мы проверим, какой она больше понимает.
ЖОРЖЕТТА. Тамара, ну что ты молчишь? Я не могу, когда меня все время оскорбляют.
Фролов молча выходит из дома.
КОРНЮХИН. Ну, Жоржетта, от твоего ангельского крика, кто угодно сбежит. А это Вера, она же Верочка, так же и Верунчик. Остальное расскажет сама.
ВЕРА. Я ничего не собираюсь рассказывать.
КОРНЮХИН. Замечательно.
ТАМАРА. А он что, совсем ушел?
КОРНЮХИН. Только на время нашего присутствия здесь.
ЖОРЖЕТТА. Я рада, что хоть кто-то может выразить в полной мере свое презрение к вам.
КОРНЮХИН. «И это правильно. И это отношение, мы, партийные функционеры, полностью заслужили». (Тамаре.) Ну что думаешь – разливай. Себе – нет, а остальным – да.
ВЕРА. Я не буду.
КОРНЮХИН. Значит, мы с тобой, Жоржетта, пьем одни. За твоих зулусов!
ТАМАРА. Это действительно был итальянец. Я могу подтвердить.
ЖОРЖЕТТА. Твоей защиты только не
