Часть 1
Глава 1.
.
В конце февраля Арктика отметилась прощальным вздохом - жуткие морозы мстили беспощадно, и ожидание ранней весны сменилось затяжным унынием.
Андрей Ботов особенно тяжело переносил зимний, сухой холод. Его пугала аллергическая реакция на мороз – болезнь, как выяснилось, наследованная от отца.
Хоронясь под двумя ватными одеялами, шерстяным пледом и тяжёлым, как стальной лист, пальто Ботов боялся пошевелиться, чтобы не расплескать настоянное телом живое тепло. Батарей водяного отопления едва хватало на обогрев подоконника.
Потрескивая, росла и набирала тяжесть наледь на стекле.
Что ещё? Кроме привычного вида сумрачной комнаты общежития с решётчатым декоративным выступом посреди, взгляду было не на чем отдохнуть.
Морозное утро за окном взывало к бездействию. Но дремота, принявшая за три зимних месяца хроническую форму, убаюкивала и оплывала, словно отёк, главную прелесть бездействия – курение в постели.
Сигареты и спички лежали под кроватью. Там же, свёрнутый в кулёк под пепельницу, лист бумаги с приветственной речью к подшефным колхозникам.
С нескрываемой издевкой над природным катаклизмом разноголосый щебет пробился сквозь ледяные наросты на окнах.
Ботов насторожился – должны прийти по его душу. Минут пять ждал, не расслабляясь, не западая в дрёму. И дождался.
- В чём дело? Ты же обещал! – вломившись в комнату, привычно пристыдил Ботова заместитель секретаря Комитета Комсомола стройтреста Илья Родько.
- Болею я сегодня, - выдал готовую фразу Андрей, - очень сильно болею.
- Чем? – в голосе Родько не было ни намёка на сочувствие, только убеждённость в правоте Ленинских идей: «Весь люд – скот, а скот живёт стадом. Стадное чувство свято. Вперед – из койки – к коммунизму!»
- Золотистым стафилококком, - пытался вызвать жалость к себе Ботов.
- Заразно?
- Конечно, золотистый же!
- Это хорошо, - подытожил верный ленинец. – Зараза к заразе не пристанет. Записался в агитпробег – умри, но пробеги! Пять минут на сборы! Автобус будет ровно в 9.30, плюс-минус – десять минут, и ещё плюс десять – ефрейторский зазор.
«Не отстанет, сволочь»,- грустно констатировал Ботов и глубже вкопался в одеяло.
Вольная жизнь иногда приносилась в жертву необузданным комсомольским прожектам. Надо было ехать в подшефный колхоз и под гитару в коровнике петь патриотические песни, от которых резко повышались надои, в основном у доярок, и производительность по убою остатков крупно-рогатого скота.
Когда в редакции трестовской газеты давал согласия на командировку, - ещё и похвастался, что сам удивит колхозников песнями собственного сочинения, - думал, что мероприятие обязательно сорвётся. Или коровы передохнут от веточных кормов, или доярки захлебнуться молоком.
В 1985 году никто серьёзно не относился к изжившему себя культурно-политическому десанту в крестьянский тыл «безграмотности и мракобесия». Десантирование проводилось инертно, так же как помощь селу по осени в сборе урожая. Собирать на селе уже было нечего, а красть стыдно. Потому, как казалось: чего бы ты не украл - всё равно, будто украл у крестьянина последнее. А последнее даже гад не берёт!
В колхозе к приезду комсомольской агитбригады готовились как к нашествию чумы. Разрушительные последствия заранее были просчитаны и по опыту известны, но многих колхозников щекотало желание к рисковому контакту с развращённой молодёжью.
Некоторые труженики села, случайно оказавшись свидетелями пьяных оргий, потом сверяли свои впечатления с передовыми статьями в центральной прессе о победном шествии и захвате селян идеологическим молодёжным фронтом и, соглашаясь, тяжело вздыхали, а некоторые, не сопротивляясь, сразу становились участниками и почитателями разгульного отдыха городской зреющей элиты. Никто обделённым не оставался. Каждый получал своё. Одни – по шапкам, другие – по морде.
Ботов натерпелся от села ещё в студенческую бытность. Высшее образование включало в себя комплексную форму обучения, в основу которого входило приобретение навыков в сборе гнилого картофеля на непроходимых от грязи полях и ещё, методы выживания - при полном отсутствии бытовых условий и отопления в деревенском клубе.
В клубе же, где он с вечера валялся на матраце в заляпанной глиной фуфайке и сильно отравленный алкогольным намесом, и произошло первое знакомство с устойными, как вековое пьянство, правилами и нормами поведения аграриев.
Как обычно, били преподавателя. Зло били и мстительно били деревенские за то, что преподаватель был мужиком, но каким-то чужим, с чуждым запахом не кизяка и неприятным интеллигентным говором, похожим на гонор.
Однокурсницы влетали в залу, визжали, запинались о Ботова и снова уносились на сцену с криками о помощи. Вступиться было некому. Мужская половина сельхозотряда, которая более стойко, чем Ботов, перенесла алкогольное отравление, ещё не вернулась с охоты за домашним гусем.
Ботова мутило беспредельно, и эта мутата, часто прерываемая рвотными спазмами, заглушала всяческий страх и инстинкт самосохранения.
С отрешённым выражением на лице и с мучительным стоном: «Мужики, вы разве не видите как мне плохо!» - он схватил пару поленьев и постучал по деревенским головам, словно по ксилофону; вернулся к матрацам; постоял в раздумье, вспоминая, из какой башки, сооруженного им экспромтом инструмента вылетела фальшивая нота, и рухнул мешком досыпать и набираться здоровья.
Сквозь сонную дымку он видел противную рожу, цветущую жирными угрями, и слышал такой же противный, будто с того света голос: - Вот придёт Вася-Мосол, он тебя втопчет в пол, он из тебя по козявкам выщиплет мозги.
Окончательно добрать сна Ботову в автобусе не давали холод и невоспитанная соседка пенсионного возраста – наверняка, уморившая не одного мужа своими занудствами и домогательствами:
- Ты впервые в агитдесанте? Ты участвуешь? Тебе нравятся наши ребята? Тебе сколько лет? Ты женат? Спишь? Не спи! Хочешь, поговорим об этом?
Отвернувшись демонстративно к окну, Андрей нашептывал слова давно забытой песни:
- … девичьи глаза мутны
Уродись я с такою мордою
Я б надел на неё штаны.
Чуть подрагивал пучок дыма за холмом. Солнце, не добравшись до верхушек деревьев, обессилено завалилось к горизонту. Снег слепил и действовал на нервы. Соседка допекала в затылок:
- А как тебе наши девочки? У нас Зоя, секретарь по идеологии, просто красавица. Ножки точённые, глазища у Зои такие, что в них утонуть не стыдно. А губки? А зубки? А стать? Как ходит, как голову держит! Конституция – залюбуешься!
- Вы сейчас о лошадях рассказывали? – не сдержался Ботов…
- В этом месте мы в прошлом году перевернулись! – восторженно объявила соседка.
По тому, как тревожно взвывали комсомольские голоса, терзая песню, не трудно было догадаться, что преодолевали памятные места.
- Вот, новый поворот,
И мотор ревёт,
Что он нам несёт? – молились, стиснув зубы, агитаторы и вожаки на мотив песенки, написанной всё ещё опальным бас-гитаристом Кутиковым:
- Пропасть или брод,
И не разберёт,
Куда тебя несё-о-о-от?!
- Лысая резина, чтоб вам в рот!
- Шофёр ругается, опять не довезё-о-о-от!
Вот, новый поворот…
Успокоились в двух километрах от колхоза. Автобус замер посреди дороги, шофёр закурил «Приму», Родько объявил:
- Входить в село будем на лыжах стройной шеренгой.
Неуёмный оптимизм Ильи начинал раздражать.
- Не успеем, - предположил Ботов, - падёж начнётся на половине пути. Не все дойдут, силы не равны, не сможем тягаться с природой.
- Будем рядиться?
- Обязательно.
- Больные и убогие могут остаться в автобусе, - пошёл на уступку Родько.
- А так же старики и нетрезвые женщины.
Порядились ещё немного. Водитель остановил автобус в зоне читаемости плаката: «Добро пожаловать всем участникам культурно-массового мероприятия, посвящённого 40-летию Победы!»
- Ждут, - растрогался Ботов гостеприимством колхозников.
- Дожидаются, - осадила соседка, с неожиданно отёкшим от предчувствия утомительного праздника лицом: - Как же! Вчера бригаду отделочников посылали сюда для оформления наглядной агитации.
- Умело оформили, ненавязчиво. Присутствие города не ощущается.
Присутствие сельских жителей тоже не ощущалось.
Больные и убогие молча двинулись к селу, фильтруя носом морозный воздух, свернули круто вправо и остановились возле транспаранта дожидаться безнадёжно отставших лыжников.
Там же, под транспарантом, грея поясницу о капот крытого брезентом газика, индевел Председатель Сельсовета. Взгляд его примёрз к далёкой шеренге спортсменов.
Ботов из сочувствия протянул встречающей стороне пузырёк.
- Что это? – не отрывая глаз от неподвижной шеренги, выдавил из себя Председатель.
- Прополис на спирту.
- Пчелиным говном не питаюсь, даже заспиртованным, - гордо отверг Председатель городской презент, так и не удосужив взглядом Ботова.
- Не уверен. На Вашем месте и генерал Дмитрий Карбышев, наверно, не отказался бы.
- Он сюда прямо из Московского Главка прикатили? – тут Председатель оглядел Ботова.
- Не знаю.
- Как не знаешь? У вас в генеральском чине только начальник Управления. Остальные генералы в Главке засели.
- Боюсь показаться назойливым, но Карбышева давно нет.
- Сняли?
- Обледенел.
- Меньше в ****оходах надо было участвовать. Их натура известна – спирту с прополисом похлебать, да девок пощипать.
Тема открывалась интересная, и Ботов попросил уточнить: «не девок ли из комсомольского актива?»
- О ваших девок пальцы отобьёшь. Наши будут помясистее и покладистее.
Председатель успокоил, значит, кормили в местной столовой добротно. Живыми ещё оставались древние традиции, когда гостей откармливали, как невест перед свадьбой, и никто из поваров не уговаривал налегать больше на хлеб, а не на мясо, потому что Аристарх Альбертович в этом месяце не в настроении.
- Кто такой Аристарх Альбертович?
- Главная достопримечательность. Всему своё послеобеденное время…
С грузными, набитыми до геморройных спазм животами, повели на экскурсию в коровник, чтобы показать на живом примере, какими стойкими и живучими, в анабиозе, могут оставаться агропромышленные комплексы, несмотря на победное шествие по стране Продовольственной программы.
Приоткрыли в закутке коровника маленькую, точно лаз в парилку из предбанника, дверцу с табличкой «Осеменаторская», а за ней, на голой панцирной сетке проржавевшей кровати сидел задумчиво утлый старичок Аристарх Альбертович и смолил «козью ножку», сконструированную им в виде иерихонской трубы.
Дума его была затяжной и вселенской, как у любого мужика, сосредоточенного на восстановлении распылённых бездарно сил.
Колхоз хотел жить и создавать видимость процветания. Для этого нужны средства и шефская помощь.
Вот и комсомольцы Треста Спец.строя их не забывают. Приехали расширенным составом, чтобы откатать новую спортивно-концертную программу для пяти ветеранов, семи механизаторов, четырёх доярок, трёх учеников начальных классов и
|
