учительницы, замученной бесчисленными абортами, но прикрывавшейся справкой о девственности, выданной ветеринаром в позапрошлом году.
Клуб отметился аншлагом. Хотя аншлаг в селе был дрейфующим: из коровника – в сельмаг, из сельмага – в коровник. По пути – и в клуб затянет.
Все были настолько уверены в завтрашнем дне, что жить завтрашним днём никому не хотелось.
Светлое коммунистическое будущее, на которое уповали члены Политбюро, замерло буквально в двух шагах и дразнило народные массы, вслушиваясь в очень правильные решения внеочередного Пленума ЦК КПСС. «Вот оно, светлое завтра, только руку протяни». Но объективные причины – помощь дружественным народам Африки, Азии, Южной Америки и почётное исполнение интернационального долга в Афганистане сильно мешали настичь коммунизм и осесть в нём прочно.
Гражданская, финская,… корейская, вьетнамская войны и конфликт на оккупированной Израилем территории Газы выгрызли из бюджета Советского Союза значительные запасы золота. А после Великой Отечественной войны кормилица Мать-Родина вообще чуть было не осталась без одной груди.
Таков был скрытый смысл, 25-й кадр, если хотите, сверхидея, вбитая негнущимся стержнем в литературно-музыкальную композицию: «А раны от войны ещё болят».
Над сценарием трудились комсомольцы трёх низовых советов четырёх строительных участков. Затем сценарий был откорректирован освобождёнными секретарями Комитета Комсомола треста, одобрен парткомом и отправлен на утверждение сталинским соколам Первого отдела и доработку – в редакцию газеты стройтреста «Мастерок».
Там Ботов впервые узрел. Так проникся высокохудожественной патриотической идеей, зарытой глубоко в недра литературно-музыкальной композиции.
А что не сумел понять сразу, по причине идеологической недоразвитости своей, то всей партийно-комсомольской организацией разжевали, в рот положили ему и ладонью прижали, чтоб не срыгивал. Создатели и одновременно исполнители сценария, вымученного ими в боях с Музой, особенно гордились тем, что спектакль удалось растянуть аж! на 24 минуты 18 секунд. И это - без учёта организационного момента.
Итак, фигура первая:
Девочки вышли в красных косынках, мальчики повязали косынки вокруг шеи. Мальчики отдали зрителям честь, девочкам отдавать было нечего.
Фигура вторая:
Девочки зашли мальчикам за спину и положили руки на плечи – каждая по одной на плечо, ( как написано в сценарии, утверждено и доработано высшим партийным руководством стройтреста). Лица у девочек при этом должны быть строгими и справедливыми, а у мальчиков – сквозь улыбку проявлять готовность отдать честь ещё не один раз.
Фигура третья:
Пионеры подросли и стали мужьями девочек (условно), сняли галстуки и, скрутив их в банданы, повязали на головы, готовые к труду и обороне.
Лица у девочек остались такими же строгими, но деловитыми, будто говорившими мужьям: «Поели? Пора и честь знать! Все – на охрану государственного имущества!»
Из строя вывалился один отщепенец с кривой банаданой на голове, с сивушным запахом и жестикуляцией отъявленного негодяя. Он крадучись подобрался к святому баяну и быстро-быстро сыграл джазовую композицию Цфасмана на слова комсомольского вожака пятой автоколонны УМР Юрия Безлошадного:
Кулакам закон не писан,
Надо Пашку удавит.
Лучше рожь отсыпать крысам,
Чем СовДепию кормить
Трупик Пашин я зарою
Сверху звёздочкой накрою.
Спи покойно, сорванец,
Верный ленинец.
Вновь молиться богу стану,
Если сам в живых останусь,
Если всенародна месть
Не сломает мою честь…
При этом отщепенец-баянист не отрываясь смотрел в потолок и ждал второго пришествия Христа. Христос не пришёл, баянист затаился под фуфайкой.
Фигура четвёртая:
Война подкралась незаметно. Мальчики уползли в окопы за сцену, девочки остались с баянистом, который бандану повязал на руку и стал злым полицаем. Из глубины сцены слышались интернациональные голоса: «Я, я, натюрлих, алес, шнеля, вас из дас? Сам ты задница немецко-фашистская. За Родину! Ура! Нихт шиссен, товарищ! Капут нам и нашему херу Гитлеру капут!
Повели на казнь Зою Космодемьянскую, которую должна была играть Зоя Кисина, но категорически отказалась – и правильно сделала – по причине, что режиссёр хотел видеть её героический образ только раздетой, ну, хотя бы, в ночной, но обязательно просвечивающей рубашке.
После долгих упрашиваний согласился сыграть партизанскую поджигательницу прапорщик войсковой строительной части 62851 Арчел Давтанидзе, не уступавший по основным параметрам, а по специфике волосяного покрова и мстительному кавказскому характеру даже превзошедший народную героиню Великой Отечественной войны.
Так, на случайное, но едкое замечание, брошенное полицаем, баянистом, кулаком и предателем:
« А не объелось ли вчера свеклы мурло не русской нации?
Кровавый след за нею тянется от буйной менструации». – Зоя Космодемьянская отреагировала неадекватно: расшвыряла конвоиров, насадила баян на голову полицаю, прищемив основательно ему мехами уши, плюнула обидчику в лицо, высказала множество замечаний и недовольств на армянском, лишь затем спокойно и уверенно вернулась к ушибленным ею конвоирам и смело просунула голову в петлю.
Дальше война шла без отклонений от сценария. Партизанка умирала достойно, успев сквозь удушье выкрикнуть:
- Всэх нэ пэрывэсишь, бладский папа! – трижды дрыгнула ногой, тускнеющим взглядом обвела зрительный зал и философски добила свою кончину репликой: - Мру за мыр во всом мырэ! Молодая такая, ышо нэ испорчэная!
Заплакала доярка во втором ряду, имевшая на Арчела Давтанидзе виды, чем вызвала незапланированную паузу.
Ботов, может быть, тоже бы поплакал с дояркой вместе, но ему, как было уже сказано, заранее перевели сложносочинённую символику политико-воспитательного действа на сцене: Трижды Зоя Космодемьянская дрыгнула ногой не просто так, но напомнила колхозникам, что Сталин, отец народов, умер в пятьдесят третьем году, а с ним ещё тридцать миллионов единиц на полях сражений, на колхозных полях и просто в бескрайних полях и просторах любимой Родины канули. Ушли и не вернулись.
Модный дух диссидентства нет-нет, да вонько проносился по «закомплексованным» головам комсомольских активистов, порождая невероятно сложные символы, которые они использовали в лучших воспитательных традициях на сцене.
Фигура пятая:
Мальчики из окопов вернулись не все, но полицай с распухшими ушами, перевязанными банданой, незаметно присоединился и активными показателями в труде стал смывать с себя позорное пятно кулацкого прошлого.
Девочки смотрели в глаза зрителям строго, но устало, как старые колхозные лошади, запряженные плугом. Мучили и мешали их работе по оздоровлению села – холодная война, гонка вооружений, огромная шпионская сеть, опутавшая братские страны – Венгрию, Румынию, Чехословакию, Польшу; колорадский жук, откомандированный в СССР с Аргентинским фуражом; антинародный, разлагавший культуру и традиции рок-н-ролл.
Образчиком враждебной поп-культуры явил себя штатный массовик-затейник стройуправления Геннадий Татарский. Он спел под гитару песню Поля Маккартни «Джанк» - в переводе с английского на нормальный язык «Мусор», что не противоречило мнению трудового народа обо всем зарубежном искусстве.
Заплакала доярка во втором ряду, заимевшая виды и на Геннадия Татарского.
Фигура шестая:
Комсомол шагает по стране. Девочки и мальчики, взявшись за руки, наворачивают круги по сцене с песней: «И Ленин всегда молодой, и юный Октябрь впереди!» Партия, в лице неожиданно постаревшего Родько напутствует молодёжь и толкает, в буквальном смысле, на свершение новых трудовых подвигов. Из девочек строится пирамида, на её вершину взбирается Родько и, выкинув руку, указывает направление, выбранное партией и правительством. Но неожиданно постаревшее лицо партии предупреждает:
- Не всё ещё в стране так гладко
Есть дырка, но на дырку есть заплатка, - и указывает в левый от зрителя угол, где, якобы, смывший с себя позорное пятно прошлого кулак с распухшими ушами учил жизни своего сына, прячущегося за кулисами:
- Сын родной, ты не верь комсомолу
Похмеляйся капустным рассолом,
Не впрягайся ты к ним в кабалу
Береги себя смолоду.
Ну а если попросят, ты, милый,
Для страны послужи, но вполсилы…
И после этих слов Ботов был насильственно выдавлен на сцену группой спортсменов, не участвовавших в литературно-музыкальной композиции, а потому не вызывавших ранее у него никаких опасений.
Надо сказать, что Ботов ждал всегда подлости от комсомола. Но не знал размеров, места и условного времени её успешного осуществления.
За 25 лет жизни в этой милой стране, слегка лишь траченной энцефалитным клещом, геморрагической лихорадкой, гепатитом, триппером и глистами, он научился спокойно относиться к превратностям судьбы и неожиданные сюрпризы воспринимать как расплату за спокойное отбывание наказания в социализме, когда теплится надежда, что к старому сроку не припаяют ещё один – пожизненный.
С пузырьком прополиса на спирте – в одной руке и гитарой – в другой, Андрей предстал перед жиденькой публикой невинным барашком.
Униженный и подавленный тем, что ему комсомольцы определили роль кулацкого сына, стараясь не испортить представления и не сломать ритм пьесы, просипел в адрес Родько:
- Болею я, но не могу забыть,
Что с Вами обещанием повязан…
Сверху пирамиды Родько властным голосом тут довершил мысль Ботова:
- Здоровым можешь ты не быть,
Но с песней выступить обязан!
Однако, вместо запланированного исполнения «Мещанского вальса» - ловко всё же комсомольцы авторскую песню обозначили культовым жанром кулацко-полицайского сословия – Ботов аккуратно опустил на пол гитару, подошёл к Зое Кисиной, которая в пирамиде не была задействована как деталь, но отдавала команды, как мастер на стройке, и дыхнул прополисной отрыжкой ей в лицо:
- Могу я взять твою руку…
Зоя не определила сразу: было это глумливым требованием или озвученной мечтой похотливого кобеля? Поэтому долго не решалась отдать руку и с тревожным клёкотом сглатывала слюну.
Оказалось, всё значительно проще и скучнее. Ботов, рухнув на колени, повис на Зоиной руке и стал выкручивать ей пальцы:
- Могу я взять твою руку,
Недрогнувшею рукою.
Могу на тебя, не глядя,
Рядом с тобою быть,
Могу, как простой знакомый,
Кивнуть тебе головою,
Но не могу забыть, - читал отчаянно Ботов, когда-то
