МОНОПОЛИЯ МОРАЛИСТА 1

изумлялся прелестям асфальтовых трещин и начинал блуждать в мозговых извилинах. Я гнался за самим собой, подчеркивая свою никчемность, нелепость и обузу для окружающих. Измученные мысли застигали меня врасплох и продолжали терзать мое израненное тело, штурмуя его изнутри. О как бы я хотел отделиться от производства себе подобных и забыть о происходящем! Я отдал бы все на свете, только бы быть подальше отсюда.
     "Сколько можно страдать и заблуждаться!? Сколько нужно любить и ненавидеть!? Когда мы научимся ставить предел беспредельному?"
     Я срывался и падал в пропасть, но тут же получал удовлетворение и возвращался...
     Я уловил звуки неуловимые, и мои члены задрожали. Ч то это? Я еще не осознал, но возбужденный разум уже работал в правильном направлении. Потянулась нудная песня, а я потерял голову.
     "Я презираю вас, неблагодарные скоты!" - молнией пронеслось мимо меня...
     Я стоял у роскошной витрины и любовался собственным отражением, и в нем угадывалась вся ничтожность человеческой натуры.
     Шагах в десяти от меня валялись человеческие кости. Я ухмыльнулся, подумав: вот он - удел рода людского, конец ждет каждого, так предписано свыше.
     Чуть дальше я заметил еще один скелет, затем еще, еще и еще...
     Интересно, к чему бы это?
     Я останавливался возле останков и подолгу изучал их, как вдруг все внутри закипело: на костях кое-где сохранилось мясо, а рядом виднелись пятна засохшей крови.
     "Вот и ветерок", - решил я, когда мои волосы зашевелились. Но я был не прав...
     Дикий ужас заставил двигаться мою шевелюру, кровь превращалась в ртуть. Я хотел позвать кого-то на помощь, но я был один.
     Из каждого окна, пугая пустыми глазницами, таращились бледные черепа. Одни размещались на подоконниках, другие подвешены на торшеры, третьи свисали с потолков на уродливых ржавых крючьях.
     Я шарахнулся в сторону, наступил на какую-то доску и с шумом провалился в глубокую яму. На меня посыпались комья земли, сухие листья и что-то еще. Я упал на самое дно, больно ударился об острый и твердый предмет и потерял сознание.
     Постепенно я обрел силы и привык к темноте. Нельзя описать, с каким проворством я вылетел из ямы, как пронесся без передышки несколько километров и замер у огромного серого камня. Город остался далеко позади, и сейчас я переводил дыхание.
     На камне проступала древняя витиеватая надпись:
     
     Кто направо пойдет,
     К океану придет,
     Кто налево пойдет,
     Тот себя сбережет,
      но кошмар обретет,
     Кто же прямо будет идти,
     Тому смерть суждено найти..."
     
     "Старо, как мир", - решил я, но последнее предупреждение меня явно не устраивало, как впрочем и первое, потому что на острове я мог бы выйти к океану, идя в любом направлении, но что делать дальше? И наконец третье: кошмар. Я прикинул: самому быть целым и невредимым, но пребывать в кошмарном состоянии? А мало ли я видел ужасов, и сколько их предстоит увидеть? Я зашагал налево и чуть уклонился, став т.о. левым уклонистом. Я брел по полям и лесам, по долинам и по взгорьям, стер свою обувь и изранил пятки, но все также не встретил ни единой души на дороге. Отсутствовали даже звери и птицы.
     Упав, там где стоял я сказал:
     "А может это и есть самый кошмарный из всех кошмаров - быть одному, чувствовать свою обреченность и не найти выход!?"
     Из ближайшего пролеска вышла женщина, одетая монахиней.
     "О, Господи! Хоть кто-то!"
     Я ринулся ей навстречу, но она никак не отреагировала на это. Из леса появились три точно таких же женщины. Однако и для них меня не существовало. Наверное я завернулся...
     Я приблизился и протянул к дамам свои изможденные руки. Тщетно. Я принялся кричать, сквернословить. Пустое. Я превратился в ничто, даже меньше. Я помнил или знал, что подобное случалось, а может быть произойдет, но...
     Троекратно усилившийся страх затянул бестолковую песню.
     "Это ли не начало конца?" - спросил я себя, - "Самый ли это кошмар или лишь впечатление от не прошенного испуга?"
     Я терялся в догадках, продолжая преследовать женщин. Я слышал их разговоры, хотя многое мне было не понятно. Я воспринимал все в целом, вороша обрывки фраз, отдельные слова, междометия...
     ...Чудовище!.. Исчадие ада!..
     ...Почти все жители...
     ...Уже много месяцев...
     ...Мертвый город...
     ...Людоед...
     ...Грех...
     ...Он мстит...
     ...Нужна кровь...
     ...Единственный город...
     ...На все воля Господа...
     ...Младенцы...
     ...Вина...
     ...Только вера...
     ...Погибнут...
     ...Спасение...
     
     Попытка комментария нарушила бы течение свежей струи, и я опускаю ее. Монахини, оберегаемые верой и молитвами, двигались в неизвестность. Они знали, что Бог во всем, и просили Его избавить людей от мучений.
     На несколько мгновений я проникся к ним определенным чувством и понял, что ненависть может отступить перед добром. Я превратился в их тень. Успокоившись, я забыл обо всем на свете.
     
     Солнце вспыхнуло пороховой бочкой, темнота ударила в лицо. Из оврага, горланя похабные солдатские песни, выбирались пьяные дембеля. В расстегнутых кителях, увешанные всевозможными значками и медалями, в тельняшках и беретах они походили на клоунов из бродячего цирка шапито. "Опять музыкальная тема!" - шептал я, а меня уже бил озноб. Машинально пересчитывая солдафонов, я представлял, чем это все может закончиться. Но что я мог сделать?
     Мои мысли застыли на определенной отметке, и все закружилось, завертелось, сбившись в огромный ком. Дикие вопли, визг, стоны, пьяный смех и женский плач, все смешалось.
     
     ...Прости их, Господи...
     ...Наставь на путь истинный...
     
     Во все стороны летели клочья одежды, дембеля слились с монахинями, и розовая масса текла по траве, извиваясь и вздрагивая...
     Я презирал и ненавидел отвратительных прямоходящих. Заслоняя ладонями лицо, я рыдал. Я принимал новую форму, переходил в иную субстанцию и умиленно похрюкивал. Я становился самим собой.
     
     =====
     
     
     ...Наконец-то мне удается по-настоящему встать на ноги и накинув куртку, я выхожу из подъезда. Ветер шевелит верхушки деревьев, и темные кусты становятся  похожими на жутких насекомых. Меня пронизывает холод. Это возбуждает мой мозг. Я перелистываю мысли, но натыкаюсь лишь на черные дыры, притягивающие меня и  засасывающие с головой. Я убежден, что выбраться отсюда нет возможности. Притяжение слишком велико. Я злюсь на себя и на всех. Меня все раздражает:  воспоминания о прошлом, не своевременные размышления, забытые слова песен и гитарные рифы, полет шмеля, крики взбесившихся ворон и лай бездомных псов, вопли шалав под окнами, плач ребенка в соседнем доме, звуки пилы и шорох женских платьев.
     Я отрезаю себя от мира и пытаюсь включить магнитофон размышлений. Неясный шум... Не то струны... Не то клавиши... Крик... Несколько громких аккордов... Еще  крик... Нет все же гитара... Ритм нарастает... Темп увеличивается, и я отчетливо улавливаю мелодию... Железная дева... Не помню название песни, но важно ли это... Я почти оглушен, вырубаюсь и бреду на автопилоте...
     Я шарю под кустом, извлекаю оттуда полиэтиленовый пакет. В нем какие-то бумаги. Я роюсь, но ничего интересного для себя не нахожу и плюю в сторону. Идти по  прямой. Скоро я выйду на Дубнинскую, а потом упрусь в Лианозово. Одно и то же. Но я свободен в выборе, и я сделал его. Значит, ничего большего мне не нужно!
     
     Это - предел.
     Занавес .опущен, выключен свет, и я становлюсь человеком, живущим в обратном направлении. Я - старик, я - мужчина средних лет, я - молодой человек, я - отрок, я - ребенок, я - младенец. Мне становится страшно, когда меня, завернутого в пеленки, кладут в такси и отвозят в родильный дом №27, что в Коптево. В будущем там родятся мои дети, а сейчас я отправляюсь в послеродовую палату. Злобные физиономии скалят жестокие рты: Ты закончишь свой путь здесь, как и начал. Здесь твой конец. Я покрываюсь инеем страха и с болью ощущаю, что ничего не могу сделать. Меня разворачивают, словно праздничный подарок, дергают мои жалкие ножки и ручки, сжимают мягкую голову и надавливают на глаза. Зрение выключается, появляются фосфены. Я пытаюсь что-то произнести, но слышу лишь противный ор! Сейчас меня запихнут туда, откуда я вылез двадцать девять лет назад, и все будет кончено...
     
     ...Я ковыряю пень, и из него выбегает несколько короедов. Сначала у меня возникает острое желание прикончить их всех, но я проявляю милосердие. Твари разбегаются в разные стороны. Я замечаю в траве смятые бумажки. Знакомая расцветка. Я загораюсь и складываю в карман найденные денежки, даже не пересчитывая их...
     
     ...По коже бегут мурашки. Они растут как шампиньоны и достигают немыслимых размеров. И вот я сам бегаю между собственных мурашек и боюсь заблудиться среди них. Я взбираюсь на вершину одной, но тут же скатываюсь вниз. Не больно! Я повторяю попытку, но и теперь меня ждет разочарование. Словно ящерица в пустыне я ищу выход из бесконечного пространства, но выхода нет, и еще более страшный мороз бежит по коже. Я растворяюсь в следующей среде и появляюсь уже в желудке.
     
     Ах как тут тесно. Стенки давят меня, а гадкий запах сжирает глаза. Подумав об этом, я превращаюсь в матроса и ныряю в глаз. Зачем я это сделал, ведь я не умею плавать?..
     
     ...Я оказываюсь на поверхности платформы и смотрю на мир глазами Дельво. Часы топорщат стрелки словно далианские усы, и я различаю, что уже три часа ночи.
     
     Пустота не убивает, она мой союзник в эти минуты, поскольку возле лавочки отдыхает пьяный мужичок. Как бы обыскать его, чтобы не разбудить? А если проснется?
     
     Бей пыром в переносицу, дабы он подавился кровью! За несколько секунд можно вывернуть карманы...
     
     ...Допив бутылку в подъезде и закусив найденным на лианозовском рынке огурцом, я переступаю порог квартиры. Если бы можно было бы включить проигрыватель и  поставить диск "King Crimson"...
     
      "Но правда, друг мой, - это скука смертная".
     
      А.Камю "Падение"
     
      "Во имя Господа получай пощечину. На тебе!"
      Во имя Господа? Он не требовал такого рвения, друг мой.
      Он хотел, чтобы его любили и только. Конечно, есть люди,
      которые его любят, даже среди христиан. Но сколько их?
      По пальцам можно перечесть",
     
      А.Камю "Падение"
     
     ...Я и моя супруга едем в поезде. у нас отдельное купе.
     Не спеша раздеваемся.
     Я смотрю сквозь время. До меня доносятся ее слова: Нам нужно перейти на Киевскую линию метро.
     Но мы и так на Киевской! - восклицаю я.
     Жена молчит, и мы в одном нижнем белье выбегаем на перрон.
     А как же наши вещи? - спрашиваю я.
     На конечной заберем, - отвечает она.
     Мы бежим через турникеты, продираемся сквозь людскую массу, роняя какие-то огромные коробки...
     
     ...Оказываясь на улице, я осознаю, что мы находимся в чужом городе. Холод, слякоть, мокрый снег. Мы вязнем в сугробах, выбираемся на мост через реку.
     
     Зажигаются вечерние огни. Высотные дома, серые и до безобразия одинаковые. Куда нам теперь идти? Мы не знаем, а люди-манекены не отвечают на вопросы. Я ухожу  один.
     Очередной серый дом. Два подъезда. Два