перерезать. Вдруг я
окончательно и бесповоротно понимаю, как я ничтожен. Какие тут могут быть шашлыки на продажу, господа хорошие! В моих руках появляются кисти, передо мной
возникает холст. Я делаю первые робкие мазки, затем еще, еще, еще... Рука уверенно выводит контуры, и вот на оранжево-коричневом фоне выписывается одинокая
фигура гитариста. Он раздет по пояс, и длинные русые волосы почти полностью закрывают его лицо. Он взял сложный аккорд на темно-красной электрогитаре, а
правая рука, парящая отдельно от тела, сжимает скрипичный смычок. Один удар по струнам, и слышится странный скрежещущий звук, каково еще не знала музыка. Я
успокаиваюсь и вдыхаю запах свежей масляной краски. Мне становится хорошо, и я пытаюсь уснуть.
Идет война.
Ночь.
Грязные солдаты вытаскивают меня из-под обломков. Я тоже весь в грязи. Вокруг туда-сюда снуют люди в военной форме. Кольцо сжимается. Слышатся хвалебные
выкрики в мою честь за какую-то выполненную важную операцию. Я не припомню, что я сделал особенного, но в то же время чувство гордости переполняет меня. Я
вырываюсь из толпы и бреду сквозь бесконечный людской поток. Мне кажется, что я на Новом Арбате, но вдалеке видны наши хрущовки.
Военные движутся в одном направлении. Я чувствую, это - отступление.
На автобусных остановках - гражданские лица.
Среди грязи и смрада Я замечаю двух своих бывших одноклассников - Сашу Родионова и Владика Егорова. На них чистая, новая с иголочки форма. Поздоровавшись, я
продолжаю движение против движения. Друзья же напротив идут по течению, однако мы не прерываем разговора. Я объясняю, что враг задержан, но только благодаря
моей личной отваге. Саша смеется. Ему ли не знать, когда он служит в канцелярии!
Мне становится противно от собственного неряшливого вида. Я брезгливо провожаю знакомых.
Рядом останавливается грузовая машина, и оттуда высыпают люди в нацистской форме. Я забегаю на почту, находящуюся на Девятом Квартале, а там уже разместились
наши грязные офицеры. Они внимательно выслушивают мой доклад и начинают хватать первых вошедших. "Господа, это же не те!" Это - новобранцы в форме нового
образца. Из толпы высовывается армянская физиономия: "За углом - анархия!"
Мы пытаемся бежать туда. Начинается движение, как в мультфильме.
Звучит прекрасная акустическая музыка, два хиппи поют под гитару, я улавливаю ноты, знакомые с детства: Хендрикс, Моррисон...
"Он презирал обитателей захолустного городка, будучи некогда одним из них,
и безнадежно старался проникнуть в тот круг, что казался ему достойным".
Р.Дал "Чемпион мира"
Простите за банальность, я вновь начинаю мыслить. Мои эластичные мозги расправляются и выпускают зловоние никчемных строчек. Я нахожусь в чужой постели, как
у себя дома и вижу, что каждый третий - дурак, более того, я делаю вывод: трижды третий - дурак.
Мне шепчут из-за спины: имей веру в ничтожество силы, но их звезды уснули в глазах, а потому я не сержусь и собираю весь нервный срез бакенбардов. Я там и
здесь одновременно, а что принесут последствия послесловия? Я тяну свою мысль - причудливую ядовитую змейку и наслаждаюсь истинным значением искренней искры.
Восстановить цепь событий - единственно верный путь для наступления, обороняющий теряется, он на грани поражения. Я жалюего и остаюсь в выигрыше. Конечно же
устранить самолюбие сложно, но кто подскажет, чем укрепить безжизненность? Я сумел побороть в себе другого и теперь нацелился на большее. Жизнь - вселенский
страх перед одиночеством. Собственно чего я хочу? Найти себя в темной комнате? Это не трудно. Заметить ближнего в двух шагах перед смертью? Невозможно.
Гениальность? Прозорливость? Убить гения легче, чем получить выкуп. Я удаляюсь для совещания с беспомощностью и укрепляю тылы. Раболепие - голос природы, и я
смеюсь над ним, но бесполезно казаться отпавшим. Жизнь - вечный смех или признак дряхлеющей глупости. Вырисовывается нечто интересное и предельно простое. Я
удаляюсь еще раз. Я изменяю место пребывания и измеряю разум складным метром. До меня доходит, что я умер, еще не родившись. Вся ценность прошлого состоит в
осознании будущего. Повседневность парадокса умиляет меня, поскольку я верю в ничтожество разума. Вонючесть мысли - это по жизни. Как бороться с упрямством,
как вырваться из порочного круга, как распрощаться с дурными привычками? Прощение или прощание? Я кричу, я прошу, я требую перебрать в памяти несчастья,
возможно станет намного легче. Кто-то толкает меня сбоку, всовывает нож под ребро, и я ощущаю собственный крик всеми органами. Не требуйте непосильного!
Ужасно трудно определить для себя самого, кто ты есть в этой жизни. Быстрее разберешься, стоит ли продолжать существование. И только истребив последнюю
злобу, понимаешь, как хорошо было жить! И рука тянется за стаканом, наполненным до краев. Еще мгновение, и в тебя вольется целительный напиток, и ты
позабудешь все на свете. А если задержаться и отступить? Переждать и не делать шага? Я слишком слаб в коленках. Я - трус. Я - мерзкий слизень, поучающий
других, достойный быть раздавленным первым же башмаком...
Микрорайон или город?
Стоит один-единственный дом буквой "Г" = сине-белый, словно из новомосковских микрорайонов: Фуниково, Бусиново, Братеево, Бутово.
На улице резвятся кукольные дети.
Я иду вдоль дома, а рядом идет Анджей Гжнчшчкевич, с которым я еще не знаком. Мы здесь не живем, хотя создается впечатление, что это наша родина. Мы куда-то спешим.
Дети растут как грибы. Их уже видимо-невидимо.
Мы движемся к коммерческим палаткам. Я вижу Ее. "Поедем со мной", - говорю я, - "До Савеловского, а потом до Новослободской... или наоборот". "Не хочу", - просто отвечает Она.
Я не обиделся.
Анджей раскладывает деньги у фонтана. "Считай".
Я считаю: пять тысяч, десять, рубль, трешка...
"Считай лучше..."
Я не могу сосредоточиться. Я чувствую, что за моей спиной стоят два мальчишки в школьной форме. Они хотят отобрать мои деньги. Меня обезоруживает чудовищный страх, а ведь ребятишки совсем слюнявы.
Я ору на них, пытаясь прогнать прочь.
У одного из мальчиков в руках арбалет.
Анджей шепчет мне на ухо: "Они - грабители".
Мы бежим к переходу. Ноги едва передвигаются, каждый шаг отпечатывается в вечности. Наконец мы преодолеваем ступеньки.
Один мальчишка мечется возле палаток, явно ищет кого-то.
Мы же успеваем заскочить в троллейбус.
"Ребята - не БОМЖи", - говорит Анджей.
Пионерские галстуки аккуратно повязаны, форма выглажена.
Мимо нас в салон протискивается женщина с ребенком. Она продвигается к кабине водителя. Толкает нас.
"Подержите метелку!" кричит она и сует нам детскую пластмассовую лопатку.
Мы уставились в окно, и я произношу:
"Мы все вышли на свет из одного дома!"
Сзади слышится разговор между женщинами:
"Вон - моя дочка, веник несет. Набрала веточек... Славная! Придется со свекровью делится".
Девочка, про которую она говорила, бредет по клумбам. В руках жалкое подобие веника. Анджей прямо из троллейбуса тянет руку и обламывает веточки...
=====
ФАНТАЗИЯ 3
ПРОЩАЙТЕ КОРОЛИ*
Когда догорают страницы истории
Когда дни прошли
не вернуться назад
Прочтут нам печальные тексты
которые
Храним с семенами как первый снаряд
Вглядимся мы пристально
вы ведь не первые
Глаза, чтобы видеть
а руки, чтоб жать
Из замков
где прячутся тени бессмертные
Легко по проторенной тропке бежать
Города, полные ненависти
Слез лжи и несмелости
Вглядитесь в жестокие лица
Иссохли сердца
в них не скрыться
Картинные люди - убожества
Взявшие королевский лик
Избивающие великое множество
Насмешка над мудростью - крик
Мозги лицемеров всегда под откосами
Священный зал Правды завален дерьмом
Античные принцы не блещут вопросами
Не сможем мы вырваться нипочем
Помножена злоба на молодость позднюю
Умов сильных нет
только частая дрожь
И страхи ползут словно ночью беззвездною
Но чувствуем мы
где здесь правда где ложь
Города, полные ненависти
Слез лжи и несмелости
Вглядитесь в жестокие лица
Иссохли сердца
в них не скрыться
Картинные люди - убожества
Взявшие королевский лик
Избивающие великое множество
Насмешка над мудростью - крик
Мы веки не сможем поднять исполинские
Не сможет дать старт перекошенный ряд
Не дело додумывать истины римские
Вести нас и звать
Closer to the heart
Не могу точно сказать, было ли это все на самом деле, или только мое больное сознание запечатлело образ желаемого. Не знаю. Хотя с точностью утверждаю, что это могло быть. Не обязательно со мной, не обязательно с моими знакомыми, но с КЕМ-ТО! Скорее всего мне хочется, чтобы все было именно так, а не иначе. И еще одна капля ненависти оседает в моем уме, отслаиваясь в подсознании.**
Наступил июнь - время дембеля, и по всей необъятной Родине потянулись ручейки отслуживших. Они таскались по городам и селам, по вокзалам, железнодорожным станциям и аэропортам; заваливали в кабаки и пивнушки; водка, вино и пиво лились рекой...
Наша дембельская партия состояла из пяти человек, а сопровождал нас , как положено, ст.прапорщик с навязчивой холостяцкой физиономией.
Ровно в полдень заскрипели ворота КПП нашей таежной в/ч, нехотя распахнулись так, что посыпалась облупившаяся краска с пятиконечных звезд. Забитые "духи", опухшие "шнурки", злые "черпаки" и все, все, все с завистью провожали ПАЗик, а мы злорадно ухмылялись, махали руками и дружно кричали: "Вешайтесь!"
Автобус трясся по узкой лесной дороге, то и дело пытаясь врезаться в ближайшее дерево. Мы же были безмерно счастливы и вспоминали службу словно что-то приятное. Мы точно садисты перебирали в памяти беспредельщину дедовщины, но никто не желал говорить, как дрючили его самого. Так уж устроен человек. Мы крыли трехэтажным матом, загинали бородатые анекдоты и глупо гоготали над ними. Вдруг ПАЗик громко закашлял, запыхтел, пару раз вздрогнул и встал как вкопанный.
Что за дела!? - подумали мы и кинулись помогать водиле, проявляя недюженные способности в автослесарном ремесле. В итоге после часа совместной работы мы поняли, что отремонтировать автобус не удастся никогда. "Идите пешком!" - сказал ст.прапорщик, - "К ночи выйдете на станцию". Он вручил документы сержанту и указав рукой неопределенное направление, пожелал нам ни пуха ни пера. Мы послали его, куда подальше и двинулись в путь. Лишь мерзопакостная мошкара омрачала путешествие.
"Не мешало бы передохнуть", заметил Кто-то, и мы как по команде
