Отшельник

Тот, кто усомнится в правдивости этого произведения, пускай сомневается, пока может.

«Живущий под кровом Всевышнего, под сенью всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; Не приключится тебе зло и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.
«За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое»». (Пс 90).

Прилесье. Тихо шепчет ветерок игривый. Он тайну леса на свободу отпускает за пределы чащи. Исполины глядят сурово – их горделивая осанка заставляет трепетать пред ними. Кто в страхе, кто с благоговеньем опускает взор своих очей. И недостойный не заглянет в могущественное царство леса. Понять желанные мотивы гонца ветров не каждый сможет. Зелень сумрачных ночей величественных крон ужасает труса. Смелый же от восхищенья свои распахивает очи и замирает в онеменье, которое дыханье прерывает, и сердце стучит в ином уж ритме. Ветер силу набирает. До слуха достигает хозяина чащобы голос, который вместе с ветром сообщает о мощи о своей спокойной. Приветствуется каждый, кто желает узнать величие былое. Не может устоять перед могуществом лишь недостойный. Он умирает от недостатка сердца или уходит. Тот, кто уходит – умирает, в кошмарных снах себя увидев – не просыпается уж больше. Кто же сердцем не скупится – свой страх с достоинством преодолевает и входит в жизнь не отроком, а взрослым.

I.

"Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня".   (Ин 14:6)
"Кто любит Меня, тот соблюдает слово Моё; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придём к нему, и обитель у него сотворим. Не любящий Меня не соблюдает слов Моих; слово же, которое вы слышите, не есть Моё, но пославшего Меня Отца".  (Ин 14:23,24)

В печке мерно, создавая уют, потрескивали поленца. Огонь, завораживающим голосом, рассказывал захватывающую историю о душевном спокойствии и внутренней тишине. Багровые отблески пламени тускло освещали комнату, вернее ту её часть, где находилась печка, опасаясь потревожить сумрачные углы. Находилась комната в маленькой обители, которая, в свою очередь располагалась в таёжной глуши в труднодоступных местах. Хозяин маленькой избушки сидел на небольшой, добротно сделанной, деревянной табуретке и в тихой задумчивости внимал повествованию, любуясь красотой рассказчика. Человек был одет в коричневую рясу монаха, подпоясанную чистой, белой верёвкой; на спину ниспадал капюшон. Немногие, кому приходилось встречаться с ним в последнее время, могли бы дать в летах ему скромное исчисление. На самом деле человеку в обители было намного более того срока жизни, который оставил след на его красивом лице. Невозможно было определить возраст отшельника: его скрывали нити, которые не были похожи на те, что у пожилых, стариков. Они не кричали о себе, выдавая возраст, а лишь говорили, что они есть, открывая дверь в глубокую тайну души своего хозяина.
Угли, объятые пламенем, пошевелились. Отшельник улыбнулся. Уголки губ его образовали маленькие ямочки, характерно подчеркнув мягкую добродушность его натуры, вместе с тем утверждающие характер. В глазах спокойствие и глубокая мудрость.
За те годы, что не прошли мимо, сформировалось в нём одно качество, указывающее на присутствие и значимость других – спокойствие. Оно сопровождало его везде и, уже, всегда, став с ним одним целым.
И жизнь его не имела границ, так как являлась по сути своей лишь отражением той настоящей жизни, которой он жил, черпая нескончаемые источники её в глубине своего сердца. Эта глубина хранила самое светлое, что в нём было – любовь.
Чтобы обрести её, необходимо было узнать источник. Это случилось, и радость стала спутницей его жизни.
Как бы там ни было, теперь дом его здесь, в этой скромной обители, в глуши, и нет у него никого из людей: ни родных, ни близких; но он не одинок: с ним всегда Он и он всегда с Ним теперь.
Отшельник все время думал о Нём, вернее испытывал постоянное ощущение Его присутствия. И это не могло не радовать. И сейчас, наблюдая за языками пламени, он чувствовал Его силу в себе.
У человека было имя, но сейчас оно имелось без надобности, а, значит, не имело значения – по имени его некому было звать. Отшельнику вполне хватало того, что он чувствовал себя человеком – частью Его.
Хозяин маленького домика по мере надобности подбрасывал поленья, наблюдая за умиротворяющими колебаниями завораживающего огня. Заниматься этим можно долго, но, подозревая достаточное тепло в помещении, в скором времени перестал подкидывать дрова в печь. Закрыл дверцу, прикрыл поддувало и, поднявшись с табуретки, мерным шагом прошёл в неосвещённую часть комнаты, взял с полки на стене огниво и зажёг три свечи в резном деревянном подсвечнике, который стоял на столе. Надо сказать, что вся мебель была изготовлена исключительно из дерева, руками самого хозяина. С той же полки, где лежало огниво, он взял стопку сшитой бумаги и, раскрыв её на письменном столе (в том месте, где была сделана последняя запись), обнял тремя пальцами правой руки заточенное, белое, гусиное перо, обмакнул его в чернильницу, что находились рядом друг с другом на краю стола, и продолжил повествование.
Атмосфера трепетного нетерпения продолжить свой труд возбуждала творческий порыв и заставляла, забыв о времени, полностью углубиться в работу.
Он писал об одиноком страннике, исходившем и узнавшем всю пустыню.




МОНАХ

Глава 1

"Господом утверждаются стопы такого человека, и Он благоволит к пути его: когда он будет падать, не упадёт, ибо Господь поддерживает его за руку". (Пс 36:23,24).

"…Аминь".
Стопы странника, обутые в мягкие сандалии, снова направились по песчаной земле дюн. Во рту пересохло, губы потрескались от недостатка влаги. Смочить их не было возможности, так как необходимо экономить воду: путь предстоял ещё не близкий, а фляга была уже наполовину пуста.
Жажда мучила с неистовой яростью, да, вдобавок ко всему, солнце припекало, и сквозь тонкую подошву жгло ноги.
Но на лице путника была непоколебимая уверенность в преодолении пути к цели, и глаза горели решительным огнём стойкости. Монах шёл твёрдой поступью. Он не так часто обращал внимание на нужды своего тела, лишь, когда дальнейшая борьба со своим организмом означала только одно – смерть.
Вдруг, впереди, на горизонте показалось какое то движение. Кто-то приближался, но находился ещё далеко.
Прошло какое-то время, и стало ясно, движение создавали всадники. Оказалось, что это был небольшой отряд.
Странник знал о промышляющих лихих людях в этих краях, но, как ни странно, ему не было до них никакого дела. Он был уверен в поступи своих ног.
Люди, увидев одинокую фигуру человека, появившуюся на горизонте, пришпорили своих скакунов. Расстояние с неизвестным стремительно сокращалось. Всадники окружили монаха. Все, как один были в чёрном, подобно своим вороным. Голова каждого была покрыта чалмой, которая оставляла лишь небольшую смотровую щель для глаз. Это были бандиты пустыни. По слухам, жестокость и дерзость их были беспредельны. Поговаривали также, что казна султана пополнялась не без стараний этой чёрной банды. Асассины были их верными сподвижниками. Эти "хашишины" потребляли большое количество опиума и подвергались специальной психологической обработке, благодаря чему, становились абсолютно послушны и беспощадны, и были готовы на всё ради своей веры и наставника.
Бандиты нередко пользовались их услугами, так как были непосредственно связаны с высокопоставленными фигурами.
Странник остановился. Он был одет в тёмные одежды, лишь голова его была непокрыта. У него были ниспадающие на плечи волнистые, каштановые волосы. Взгляд путника был устремлён вниз.
- Приветствуем тебя, незнакомец.- Сказал один из всадников.- Куда путь держишь? По какой надобности в этих благословенных краях?
Монах молча стоял, наклонив голову долу.
- Отвечай, когда с тобой разговаривают! – гневно прорычал бандит.
Путник не шевелился и продолжал молчать. Он был полон смирения перед взором Направляющего стопы его.
- Ты глухонемой?! Тем лучше: говорят, таким, как ты ничто не грозит. Мусульмане блаженных и калек не трогают, почитая это за великий грех. Разве мы не мусульмане?  Если ты калека – иди с миром; если же молчишь умышленно, то достоин наказания. Что же нам делать, как быть? На это у нас есть справедливое решение: - главарь махнул одному из бандитов рукой – в этом мешке то, что разрешит наши сомнения. Если ты нас обманываешь, Аллах покарает тебя. – В банде раздались сдавленные смешки. – Путник, да не убоится сердце праведного.
С этими словами к ногам одинокого странника был брошен черный мешок. Через несколько мгновений из него показалась голова кобры. Она с шипением выбралась из своего плена и, раскрыв свой капюшон, угрожающе уставилась на свою жертву.
Монах смотрел на нее с таким спокойствием, будто это была вовсе не змея, а безобидный тушканчик.
Нападение было стремительным и жестоким, но кобра промахнулась – странник успел убрать в сторону руку. Тут же последовала повторная атака, и путник в последний момент успел схватить змею правой рукой. Он сдавил ее, и она беспомощно начала извиваться, не имея возможности причинить вред.
Глаза монаха медленно поднялись на главаря: в них читались сила и спокойствие. Не спеша, он приблизился к тому, на кого был обращен его взгляд. В вытянутой руке у него был «справедливый судья».
Бандит усмехнулся.
Змея яростно шипела. Странник резким движением отвел руку и бросил кобру на горячий песок.
Всадники застыли в ожидании дальнейших событий. Главный поднял на дыбы своего вороного, тот, издав громкое ржание, взметнул передние копыта над самой головой монаха и, повинуясь рукам своего хозяина, резко опустился в сторону, круто развернулся, мотнул хвостом и встал, как вкопанный.
- Он глухонемой. – Крикнул главарь, махнув своим рукой.
Отряд, пришпорив коней, двинулся прочь.
В колыхании горячего воздуха одинокий странник молча провожал взглядом черную конницу. Но в это время ноги монаха неожиданно подкосились, и он в беспамятстве упал.
Горизонт бесконечных дюн медленно заглатывал, удаляя от путника, разбойников пустыни и, наконец, совсем поглотил их. Тело монаха лежало на песке, никак не давая свободы своей душе.
Молчание сухого воздуха нарушило тихое шипение: ползучий гад, не спеша, уползал от замершей жертвы, оставляя укус