думаете? Угробили русскую душу? Да я вас всех сейчас…
Но тут черномор поднял руку и уставил на меня свой указательный палец с жёлтым бугристым ногтем. Моё боевой порыв стремительно угас. «Спалит ведь, гад…» В панике я бросился к двери, кое-как вывалился наружу, скатился с крыльца и, вырисовывая причудливые зигзаги, побежал, не разбирая дороги, в направлении, как мне казалось, от избушки, пока неожиданно опять не оказался перед крыльцом с ощерившимся черномором на нём. Мною овладел настоящий ужас. Я бросился прочь от избушки как зверь от лесного пожара, не разбирая дороги, сравнивая кочки и расплетая корни, пока чьи-то сильные руки не повалили меня на землю и не отвесили пару увесистых оплеух, отправивших меня в бурлящее царство измученного подсознания…
Глава 15
Очнулся я от собственного чиха - здорового, сочного молодецкого чиха, который разбередил нервные окончания, заставив их скакать мурашкам по коже. Голова со сна была на удивление ясной, тело – лёгким; признаться, для меня это были подзабытые ощущения. Я лежал на прелой траве и шевелил ноздрями, вдыхая спёртый воздух земляного подвала. Рядом раздавался очумелый храп двух лужёных глоток, тоже сочный и молодецкий.
«Спят мужички», - подумал я почти с нежностью. Однако, судя по хмельным краскам падавшего откуда-то сверху заката, давно уже наступил вечер. Я вынул брелок. Сигнала не было.
С некоторым затруднениями выбравшись наружу при помощи закинутой в яму верёвки, я тут же увидел сидящего неподалёку на пеньке Степаныча, остервенело кромсавшего ножом бедолагу- деревяшку. Рядом с ним стояла Машка, плескала руками и тихо что-то говорила; как-будто по команде, они разом посмотрели в мою сторону, после чего Машка надвинула платок поглубже на лицо и засеменила прочь, а дядька зло плюнул себе под ноги и шмякнул оземь, по всей видимости, осточертевшее ему полено.
-Проспался? –недружелюбно поприветствовал он меня.
-Ну да, - улыбнулся я в ответ. – Ты, вижу, всё не в духе?
-Нешто ты думаешь, при виде твоей рожи мне радостнее станет? Чё лыбишься-то? Ещё чего паскудное удумал?
-Машка-то чего приходила?
-О тебе справлялась… Надеялась, можа, подольше проспишь. А ты уж тут как тут, холера.
-Очень ей плохо?
-А ты сам-то как думаешь? И чего ради она только за тебя хлопочет – совсем уж мне невдомёк, старому….
-Как хлопочет?
-Как-как… По бабьи, как ещё-то. Ох и фрукт же ты однако, молодец! Морду бы тебе ещё разок набить, - вдруг, несколько оживившись, мечтательно произнёс дядька, но сразу же нахмурился. – Ступай-ка отседова, куда глаза глядят. Без тебя тошно, язва ты лишайная.
Ассоциативный ряд после дядькиных слов тут же замкнулся в моей голове сам на себя, и там бойко застучало: «лишай – леший, лишай – леший, лишай – леший, леший, леший…» Картинка в сознании раздвоилась: в одной её части трепыхался неопределённо-грязного оттенка лишай, определяемый лично мною как «стригучий», в другой – довольно симпатичный образ весёлого мохнатого дядьки с губами-трубочками. Что же касается подсознания, то оно давно уже отсоветовало мне убираться отсюда подобру-поздорову, и, пока я в быстро сгущающихся сумерках упрямо перебирал ногами по тропинке, ведущий к избушке лешего, в очередной раз махнуло на меня рукой и спряталось где-то в районе солнечного сплетения…
Из трубы избушки струился лёгкий дымок. Млекопитающих в обозримом радиусе не наблюдалось. Я осторожно поднялся на крыльцо и замер в задумчивости перед дверью, пока не услышал невесёлый голос хозяина:
-Да заходи, чего на пороге выжидать-то…
Я вошёл, скрипнув петлями. Фигурка лешего скукожилась за столом, и веяло от неё сумеречной прохладой, и в избе от того казалось прохладно, не смотря на треск поленьев в печи. Я сел за стол напротив хозяина, нас разделял самовар в подтёках старости. Леший поднёс к кранику треснутую пиалу, налил что-то ароматно-струящееся, подвинул ко мне:
-Пей… Не боись, худого не сделается.
Чаёк был хорош, лёгкостью наливалось от него тело. Когда я выпил пиалу, леший вновь наполнил её, подождал, покуда я не пригубил и из неё, одобрительно кивнул и заговорил неспешно, сам с собою заговорил:
-Вишь, как оно получается-то… Раньше был никому не нужен – плохо, теперь вроде как бы всем нужон – опять плохо выходит. А мне ведь что – мне компания была нужна, чтобы прислушивались, совета спрашивали да помощи искали… А то, как говорится, пить-то пьют, а потом всё одно – в морду дают. Обидно. Тут-то киселёк в пору и подоспел. Вволю я над обидчиками покуражился, чего уж тут… А потом гляжу – опять один остался: в морду не бьют, зато во след плюют. А черномор всё в ухо-то и зудит: дурачок ты дурачок, не так с ними надо, чтобы уважали-то, не так, дай-ка я тебя научу, как надобно… Ну, и научил. Вот такой и вышел для меня диагноз, - вставил он невпопад.
И замолчал. Диагноз его годился для каждого третьего мужика в России, так что говорить особо нам было не о чем. Всё-таки я спросил:
-Ты хоть помнишь, какие мы с тобой беседы вели, когда бражничали? Свои слова говорил?
Леший покачал косматой головой.
-Свои, да не свои. Я ведь кто? Ведун, да знахарь по всяким болячкам. В душу чужую отродясь не лез, и жить никого по своим законам не учил. А тут… Когда первого к водяному отправил, тошно было – хоть самому в болото. Ну, черномор меня и просветил, провёл, значит, политинформацию. Мол, сам что ли не видишь, какие они людишки-то все слабые – ни бог им не нужен, ни душа сама ихняя, - так, видимость это для них всё одна. А нужен им хозяин, да чтобы при деле были, да не думать ни о чём. Убедил, убедил… Он это умеет. Так и прав он во многом. Слабые вы. Но и кащей прав. На слабости вашей всё и держится.
-И когда ты это вдруг прозрел?
-Ох – не вдруг, и не сразу… Каждый из вас во мне что-нибудь да оставлял, что потом в трубу к черномору засасывало.
- Ну, а я? От меня тоже, поди, что-нибудь да перепало?
- А ты… что ты… ты уж был последней, так сказать, каплей. И самый лакомый кусок для черномора, вот ведь заковыка-то какая получилась. А теперича ни я, ни ты ему уж и не нужны более будем.
-Подожди… он же думает, что я кисель-то какой надо выпил? Так?
-Может, так он и думал. А теперь точно знает, пил ты его, али не пил, Кирюша.
-Кирюша? А имя-то моё откуда знаешь?
-Пить тебе меньше надо… Сам мне и сказал, за этим вот столом сидючи.
-Понятно… До брудершафта, значит, добрались . И что теперь?
-А то, что карлу бородатому не много времени-то потребуется, чтобы к себе зайти да на судьбу твою посмотреть.
-Что.. на всю мою судьбу? По одному лишь имени?
-Всю не всю, а до ближайшего узелка уж точно. И по имени, и по морщинкам на физиохномии, и ещё кой по чему… Ты меня особо-то не пытай, я всех этих тонкостей до конца не осиляю, хоть и ведун. Другая там арихметика. Ворожба на ворожбе сидит и ишо ворожбой по шее подгоняет.
-Да? А чем же твое ведовство от такой ворожбы отличается?
-Ну… ведать это ведать… пользоваться-то зачем?... Хотя… чего уж сейчас об этом, - леший понуро мотнул головой.
Я тоже сидел, понурившись. Потом спросил:
-А ты… чёрта видел?
-Видел, Кирюша, видел. В зеркале черноморском.
-Ну и как?
-Страшно, - просто сказал леший. – Ничего в нём живого нету. Ох, заговорились мы с тобой, молодец, а ведь ты поспешать должон. Черномор, когда от меня уходил, велел зелья ему приготовить; у меня от прошлого раза руки ещё тряслись, голова кругом, всё сделал, как он велел.
-Он сам-то кисель не пьёт?
-Нет, боится, что впрок не пойдёт. На каждого из нашенских по-разному он действует.
-А тебе… куда идёт?
-Весёлый я становлюсь, компанейский. Хочется, чтобы и всем весело было.
Я ещё что-то продолжал спрашивать на автомате, а в животе уже змеился холодок, и нервно барабанили пальцы по коленям.
-Слушай…- перебил я лешего.- Дай-ка мне зелья своего, из личных, так сказать, запасов.
-На что оно тебе? – несколько подозрительно поинтересовался тот.
-Да сам пока не знаю… Может и пригодиться. Давай-давай, сам говоришь, мне спешить надо.
Ночь приближала все звуки, и, выйдя на крыльцо, я тут же уловил звуки немалого переполоха в стане богатырей, перекрываемые зычным голосом дядьки. И увидел разноцветные сполохи, стекавшиеся в уже жадно гудевшую воронку над жилищем любителя прикладной магии.
«Не доследили всё-таки заступнички, не доследили…» Я бестолково рванул было туда, на шум; остановился, повернул к избе черномора, и тут в кармане тревожно запиликало.
Глава 15
Старающийся выглядеть как можно более неприметно, но не менее от этого внушительный спецавтомобиль был припаркован под развесистым дубом, и две дюжины добрых молодцев в камуфляжах неподалеку весело переминались с ноги на ногу. У меня защемило сердце. Рядом с Олегом Борисовичем, отцом Сергием, Андреем и ещё несколькими нашими стоял незнакомый мне мужчина с властным циничным взглядом и видеокамерой в руках. Я поздоровался со всеми и отвёл шефа в сторону.
-Как всё прошло?
-Непросто, Кирилл, далеко не просто. Но главного добиться удалось, всё-таки к нам привыкли прислушиваться. Формально проводим операцию мы, однако вон у того бравого дяденьки тоже большие полномочия, вплоть до её сворачивания. Ну, и хватит об этом. У тебя-то здесь как дела?
-Неважно, Олег Борисович. Времени нет совсем, если уже не опоздали. Посмотрите-ка во-о-н туда, видите?
Шеф посмотрел.
-Это что такое? Постой-ка… Энергия душ? Мост?
Я угрюмо кивнул.
-Опередил он меня всё-таки. Надо поспешать, Олег Борисович.
-Как ты сказал? «Поспешать»? – он чуть улыбнулся. – Совсем ты тут обжился, Кирилл.
Я тоже захотел было ответить ему нарочито-легкомысленно, но тут в разговор вмешался подошедший разведчик с импортной техникой и тут же приступил к сбору информации:
-Вы, как я понимаю, тот самый внедрённый агент? Обстановка для проведения спецоперации благоприятная? И что с нашим сотрудником? На чьей он стороне сейчас?
-Бога, хотелось бы верить, - не очень вежливо буркнул я.
-Не понял…
-По моей информации, он погиб. Покончил жизнь самоубийством, если быть совсем точным. Извините, остальное потом.
Он ещё довольно бесцеремонно пытался схватить меня за рукав, но я лишь досадливо отмахнулся. Олег Борисович уже проводил короткий последний инструктаж перед выстроившимися в две шеренги бойцами. «Полнейшая бдительность… Мы не знаем достоверно, с кем нам придётся столкнуться, возможно, это люди со сверхъестественными способностями, будьте готовы к любым неожиданностям и не теряйте головы… Всё понятно?»
Всё было понятно. И не хрена не понятно. Теме не менее, вопросов не было. Люди перед шефом стояли опытные, привыкшие разбираться с проблемами лицом к лицу по мере их появления. Сердце у меня заныло ещё больше.
-Батюшка… Вы благословили их? – зачем-то спросил я.
Отец Сергий кивнул. Говорить было не о чем.
Крыльцо пансионата тускло освещала лампочка, ни в одном из окон свет не горел. Представителей администрации и обслуживающего персонала заповедника не наблюдалось. Всё окрест растворилось в тяжёлой давящей ночи, и звезды на небе лишь усиливали во мне предчувствие свершения чего-то непоправимого, тревожно моргая. Дуб то тихонько начинал шелестеть листвой, будто силясь сообщить что-то важное, то обречённо затихал, понимая всю неуклюжесть своих попыток.
Мы двинулись, с боевым охранением со всех сторон, опасаясь,
