сразу, и понос, как говорится, и золотуха… Побегают они в тоске туда-сюда, и только захотят свежим воздухом отдышаться – а я уж тут как тут, весь проход им загораживаю. «Так, говорю, наследить наследили, а прибирать-то кто за вас будет?» С больной головой да сведённым животом мужик совсем ручным становится, баба на этот счёт покрепче его будет… Ну, всего и делов-то: раздать вёдра да тряпки, и вперёд - генеральная уборка началась. После этого у них одно желание остаётся – на карачках к себе в лес уползти, да дорогу сюда забыть. Давно уж никто от непогоды укрытия не искал – видать, сильные зарубки в памяти остались…
Ещё каких-нибудь два часа назад я бы не преминул от души насладиться рассказом, но сейчас даже ни разу не улыбнулся. Тревога внутри меня быстро начала сменяться пустотой, и это было ещё страшнее. Впрочем, голова пока работала ясно.
-Аделаида Ивановна… а тот, перепончатый – что напротив меня живёт… он-то тут откуда взялся?
-Откуда-откуда… Небось оттуда же, откуда и ты. На, смотри…
Она достала из ящика стола рубиновые корочки и протянула мне. «Емельянов Андрей Витальевич… майор ФСБ… год рождения такой-то…» - тупо прочитал я, ничуть не удивившись.
-Откуда это у вас?
-Да сам и отдал, когда ещё хоть чуть-чуть соображал; плакал всё, просил сохранить. Телефон ещё вон в журнале чуть не силой написал, чтобы позвонить кому-то, рассказать... Целую страницу мне испортил.
-Ну… а вы?
Аделаида Ивановна пожала плечами.
-Его сюда кто приглашал, что ли? Да и сразу он мне не приглянулся – не успел появиться, как от него уже коньячком за версту разило; Машка бедная, не знала, куда от куда от такой напасти и деваться - никак не могла нужный отворот подобрать, чуть не за ручку сама к лешему отвела… Ну, а дальше ты сам всё видел. Сам он свою судьбу выбрал, и никакая помощь ему уже и не требуется.
-А ещё кто из жильцов остался?
-Да кроме тебя и него, никого больше-то и не осталось. Девица одна была, что с ним вместе приехала – так та ещё на той неделе с болота не вернулась… Скоро и этот там окажется. Да ты, никак, свидеться с ним хочешь? Что ж - зайди, пока он ещё тут, полезно будет с собой сравнить…
Она попала в самую точку. О сборе информации речь уже не шла – мне до ломоты в зубах срочно нужно было убедиться, что он – это ещё не я.
Глава 6
Майор Емельянов сидел на кровати в трусах и пиджаке, зримо ещё до конца не просохших, его неизбалованный физическими нагрузками торс равномерно раскачивался из стороны в сторону. Глаза были закрыты. На мучноватом вытянуто-рыбьем лице явственно проступали симптомы распада личности, слюнявый безжизненный рот что-то бормотал сам по себе, по всей видимости, непредназначенное для человеческих ушей. Я, во всяком случае, не сумел разобрать ничего, хотя несколько минут внимательно прислушивался к бормотанию. С тем же успехом можно было прислушиваться и к гудению трансформатора. В висках у меня начало ломить, и я присел на кровать напротив.
-Как дела, Андрей Витальевич?
Я не хотел обращаться к нему как к нелюдю, хотя дела Андрея Витальевича были очевидны. К горлу подкатил комок, слепленный из жалости к нам обоим, и я начал быстро говорить плохо скроенными, но по крайней мере худо-бедно осмысленными фразами на родном языке:
-Что ж вы так, батенька… не того послали, что ли?... не к Машке надо было приставать, а всю эту хреновину просчитывать… расслабиться приехали, в командировочку? ... я вот тоже всё думал – проскочит как-нибудь… всё в уши пели – сильный, сильный… а какой я сильный? обычный… женщин вон люблю, и золото тоже… что делать-то будем, а, майор?...
Тут Андрей Витальевич издал булькающий звук горлом и открыл глаза. И улыбнулся слюнявыми губами. Вид улыбающегося окуня-эпилептика произвёл на меня должный эффект, и я тут же заткнулся. Майор поднялся на свои почти адаптированные к водной среде ноги, деловито щёлкнул себе по брюшку резинкой трусов и заковылял к двери. Почти бездумно я последовал за ним, в отчаянной надежде утопить всё это в болоте: всех этих давно очеловечившихся персонажей и теряющих человеческий облик людей, и – уже на десерт – самого себя. Ну что поделать – не получился из меня герой. Бывает. Вместе с майором мы прошли по коридору до проёма окна и спустились по пожарной лестнице на опостылевшую мне землю то ли Лукоморья, то ли Залукоморья, то ли Киселя-моря-разливанного. В пути до места назначения (равнодушно я предчувствовал, что это всё-таки будет болото) Андрей Витальевич по привычке пытался вести себя профессионально: часто оглядывался, всматривался в сумерки куда-то мимо меня, понуро шедшего прямо за его спиной, удовлетворённо кивал и топал дальше.
Мы обогнули синее озерце, виденное мною не так давно полунаяву-полувбреду, углубились в лес, куда-то совсем вправо, где корневища под ногами постепенно уступали место угрожающе-поддатливому мху. Воздух всё более ощутимо становился гниловато-спёртым, и мой предводитель заметно оживился. Он что-то радостно гукал, приседал, звонко шлёпал себя по коленкам, прекратил наконец мотать головой и бодро затрусил вперёд. Остаток пути мы занимались тем, что прыгали с кочки на кочку, при этом майор умудрился ни разу не упасть, тогда как я по горло наглотался отвратной жижи – впрочем, мне было уже всё равно. Достигнув наконец нужного места где-то в центре болота, майор исторг из себя гортанные булькающие звуки, с довольно витиеватыми модуляциями, что привело к переполоху среди множества собравшихся было на покой лягушек. После этого некоторое время ничего не происходило. Затем произошло нечто уж совсем из ряда вон выходящее для моего и без того потрясённого мозга. На тёмной поверхности заболоти вдруг появилось и стало расширяться светлое дрожащее пятно, как будто в глубине кто-то врубил мощный прожектор, раздалось звучание «Вальса цветов», поверхность вспенилась, расколотая появлением не менее десяти пар стройных ножек, тут же принявшихся совершать в воздухе затейливые па. Cкоро ножки образовали правильный круг, в центре которого появились силуэты четырёх женских обнажённых фигур, казавшихся в призрачно-переломленном освещении чёрно-лиловыми, тащившие на своих хрупких плечах ещё один, довольно бесформенный силуэт, который был быстренько доставлен в зону высадки и аккуратно сгружен на подходящую кочку. Женские головки со спутанными клубками чего-то там на голове скрылись под водой, музыка постепенно затихла, ножки устали порхать, сложились и отправились в глубь на заслуженный отдых, однако зыбкий свет остался, давая возможность рассмотреть ещё одно чудо, свалившееся на мою больную голову. Массовик-затейник, он же тщеславный руководитель кружка синхронного плавания, оказался тучным дядькой, главным достоинством фигуры которого являлся живот, а лица – выпученные глаза и здоровенный нос картошкой. Борода и волосы у него, естественно, были зелёные (а чего ещё ожидать от чуда, вылезшего из болота?), тело тоже было обильно покрыто зелёной растительностью неизвестного мне происхождения, скрывающей его наиболее интересные места. Никакого рыбьего хвоста у чуда не было, зато были кривоватые ноги со здоровенными перепончатыми ступнями-ластами. Перед майором, и предположительно, передо мной, предстал пример для подражания и непосредственный начальник. То, что это водяной, было понятно и болотному ежу. И, судя по количеству занятых ножек в его самодеятельности, ему было с кем водиться.
При виде зелёного вожака майор что-то радостно залопотал, но тот быстро его осадил.
-Ладно, ладно, служивый… Вижу, что привёл, молодец. Не всё лешему да кащею угождать. От лешего-то ему одно не скрыться, но пока суть да дело, он уже нашим-то и станет. Женим мы его. Хочешь жениться, болезный? Хотя - хочешь не хочешь, куды тебе деваться-то…
Разговаривал он со мной странным образом, глухой низкий звук шёл изнутри, и от этого становилось сыро и зябко. Слова давались ему с видимым трудом, и несколько раз он нет-нет да и срывался на более привычное разухабистое гуканье. Но понял я его хорошо.
-Свадьбу хочешь сыграть, дядя? Ну, в женихи ты вроде как меня определил… А невеста-то кто будет? Чьих кровей?
Слова давались мне с трудом, почти также, как и водяному – единственное, что я пока ещё не гукал, хотя непроизвольно уже хотелось.
-Ух ты какой… «Чьих кровей»… - тут водяной позволили себе непринуждённо рассмеяться. То есть заквакать.
-Да тех же кровей, что и ты будешь… В самом соку девка, не сумлевайся. Эй, Глашка, подь-ка сюды!
На поверхности недалеко от нас показалась женская головка, тёмные воды расступились и передо мной предстала Глашка во всей красе. Посмотреть было на что. Зеленела она меньше, чем её представительный сват, и женские прелести ещё не утратили своей актуальности. Но нежить уже брала своё: змеёй проскальзывала в спутанные волосы-водоросли, заостряла следы ещё хорошенького лица, делая его хитрым и настороженным одновременно; нежить удлинила руки и развернула ступни в сторону больше, чем обычно; она же раскрасила тело в свой болотный камуфляж , который день от ото дня теперь будет смотреться на нём всё естественней и страшнее… Я стоял и смотрел, загипнотизированный этой одновременно отталкивающей и странно-привлекательной картиной, позволяя Глашке подходить всё ближе и ближе. Ей уже оставалось только протянуть руки, чтобы обнять меня, как откуда-то раздался рыдающий звук и, непроизвольно повернув голову, я увидел майора, который стоял, открыв рот в безнадёжном отчаянии, судорожно тыча руками то водяному, то Глашке, и… Он плакал. Как обманутый ребёнок; как отвергнутый любовник, никак не ожидавший увидеть любимую в объятиях другого.
-Ну-ну, разошёлся… - раздалось гулкое уханье. – Ты её уже проворонил, не твоя она, не твоя… Его вот она теперь. Правда, Глашенька? Кто тебе люб больше: служивый твой неверный или этот вот молодец? Ну-ка?
-Этот, этот… - прошипела Глашка и почти обвила мою шею руками, свернув губы трубочкой для поцелуя. Но слёзы майора успели сделать своё дело. Он ещё был человеком. И я тоже.
-Н-н-е-е-т… - сипло выдохнул я из себя, оттолкнул обеими руками Глашку и пустился бежать, но сразу же сразу провалился по пояс в мутную жижу; кое-как выбрался на зелёный островок и, на ватных ногах, с трудом сохраняя равновесие, стал искать глазами другие такие же островки, чтобы попытаться до них допрыгнуть и, если повезёт, не упасть. Сзади меня сразу заухало, заскрежетало, завизжало; я боялся оглянуться, но знал наверняка, что лёгкие тени уже несутся за мной, и скоро догонят, но заставлял себя двигаться вперёд по треклятому болоту. Вот кто-то самый прыткий запрыгнул мне на спину, но наши весовые категории были явно неравные, и я без труда отшвырнул его (или её) в сторону; потом ввиду явного преимущества выиграл ещё пару поединков, что, однако, стоило мне расцарапанного лица и, по ощущениям, оторванного уха. Во мне стала просыпаться злость. В очередной раз выбравшись на место посуше, я схватил удачно подвернувшуюся корягу, обернулся лицом к преследователем, ловко достал ею ближайшего утырка без определённых половых признаков, что успокоило мою совесть и увеличило его страдания, потому как коряга прошлась по его замшелым ипостасям ещё
