великих людей. Тогда у них появляется шанс дождаться признания двух-трёх людей, возможно, ещё при жизни.
Растроганный писатель крепко прижал оруженосца к сердцу.
– Хотите, – сказал тот, тоже взволнованный заслуженным объятием, – я подарю вам фабулу по-учительного рассказа об отвратительной власти золота? Мне кажется, что у вас получится.
– Я готов слушать вас тремя ушами и даже более того, – ответил писатель.
– Много лет назад, – начал оруженосец, – я настаиваю на том, что это случилось много лет на-зад, потому что в наш просвещённый век подобные события уже не происходят вследствие оскудения темпераментов, жили-были три брата-волшебника. Старший из них умел переменить ночь на день. Среднему повиновались ветер, травы и дикие звери, а у младшего был совсем редкий талант превра-щать железо и даже камни в золото.
Большую часть своего времени братья проводили в пещере, высоко в покрытых снегом горах. Там они предавались возвышенным мыслям, а когда становилось слишком холодно, волшебники спускались вниз туда, где росли деревья, разводили костёр и грели окоченевшие пальцы.
Однажды к ним пришли люди и попросили помощи. Старший брат сказал, что он, конечно, по-может и превратит ночь в день, если от этого будет польза. Просители опустили головы и промолча-ли. Средний брат с доброй улыбкой махнул рукой и налетевший ветер, промчавшись по траве, пре-вратил её в прекрасные цветы, но люди посмотрели на это чудо с полным непониманием. Им не нуж-ны были цветы. Они хотели золота.
– Удивляюсь, – сказал младший из волшебников, – почему вы отказываетесь от даров моих братьев?
– Если у нас будет много золота, – ответили люди, – мы разведём яркий огонь в тысячах све-тильников, и ночь превратится в день.
– Если у нас будет много золота, – сказали люди, – мы украсим свои дома лучшими тюльпанами Голландии, и самые дикие звери будут покорно лизать нам пятки.
– Вы совершенно правы, – тихо сказал младший брат, – и ваша правота меня сильно печалит.
– Остановитесь! – вскричал писатель. – Что было дальше, я придумаю сам.
– Согласен, – сказал Труффальдино. – Я вижу, вы уже полны вдохновения. В связи с этим охот-но признаю вас за настоящего писателя. Более того, не исключаю, что вы – большой писатель. А раз так, то вам наверняка нелегко издавать свои умные книги, а если случайно и удаётся, тогда не нахо-дится вдумчивого читателя, способного по достоинству оценить всё, что вы накропали. Не зря ведь в народе говорят:
Пергаменты не утоляют жажды.
Ключ мудрости не на страницах книг.
Я верю, что ваши книги, и прошлые и будущие, полны мудрости, как речи ослицы пророка. Только никому они не интересны.
– Ваши слова поначалу звучали, как музыка, – ответил успевший немного подсохнуть литера-тор, – только в конце вместо торжественного грохота литавр, послышался не совсем ожиданный го-лос расстроенной волынки.
– Всё оттого, что у меня плохой характер, – объяснил оруженосец.
– Это не такая уж большая редкость. У многих античных героев был плохой характер. Геракл, например, без лишних извинений срубил головы Лернейской гидры, а ведь вполне мог договориться с ней по-хорошему.
– Прежде, чем мы расстанемся, – сказал Труффальдино, – а я по некоторым признакам, очевид-ным мне одному, вижу, что моему господину не терпится пуститься в путь – понятия не имею, куда он нас приведёт, – мне бы хотелось попросить вас прочитать нам один из ваших рассказов, если у вас такой имеется. Конечно, желательно, чтобы он был не слишком длинным и не слишком скучным.
– Вашу просьбу я рассматриваю как знак исключительной вежливости, – сказал писатель. – И я охотно удовлетворю её, даже рискуя не оправдать в полной мере надежды, которые вы на меня воз-лагаете. Так слушайте же.
В и д е н и я д у х а
Неспокойный дух познанья появился в этом мире не позже того времени, когда Небо в ужасе отшатнулось от Земли, а Преисподняя с протестующим скрежетом провалилась в жерло вулкана, и уж точно раньше, чем «взаимной враждой разделились богоподобный Ахилл и владыка мужей Ага-мемнон».
Его так и звали Дух.
Он бродил по земле ненужным странником, он носился над нею светлым летним облаком в го-лубых волнах утреннего света, он окунался в живое серебро чистых ручьёв, сбегающих с гор и то-ропящихся слиться в полные спокойного движения реки. А те, разливаясь всё шире и шире, уносили себя к далёкому морю, принимающему всех и возвращающему всё шумными, настойчивыми набега-ми прибоя.
Он искал во всём существующем свой особый смысл и свою правильную цель. Он называл их Предназначенье. Равнодушная ко всему, кроме самой себя, природа отвечала на его вопросы молча-нием. Тогда он с надеждой переводил свой взор на людей. Но люди, которые уже научились пони-мать символы, или это им только казалось, что научились, отворачивали лица и отказывались ува-жать своё предназначенье. Они не умели стать выше и не хотели быть ниже. Они были просто люди, и этим сказано всё.
Ему было всё открыто, но он не мог изменить историю, которая творилась без него по своим за-конам. Когда захмелевший Александр очередной раз потянулся к чаше вина, это Дух крикнул ему:
Ты хочешь быть великим и на пиру тоже?
Тогда непобедимый завоеватель выхватил из-за пояса кинжал и метнул в Духа. Но безжалостная сталь промахнулась и поразила лишь любимого слугу, и тот упал без дыханья.
Когда вандалы грабили Рим, оскорблённый Дух обратился к дикарю, небрежно волочившему драгоценную вазу:
Поосторожней, дружище. Этой штуке суждено украсить собой Лувр.
Упоённый победой воин никогда не слышал о Лувре. Поэтому он грубо оттолкнул Духа и, не разбирая дороги, потащился дальше. Ему не повезло он свалился вместе со своей добычей в яму, да там и остался.
В последний час Византии, дух познанья стоял на башне справа от главных ворот и, скрестив на груди руки, с горькой улыбкой смотрел, как исчезает целый мир, уступая, одряхлевший, новому и сильному потоку, осенённому зелёным знаменем пророка.
В тот ясный солнечный день, когда Леонардо с такой любовью писал Монну Лизу, благодуш-ный Дух примостился рядом с ним и с самым невинным видом копировал движения мастера. А Джо-конда в ответ улыбалась ему одними глазами, потому что у него получалось очень похоже.
На этом месте писатель заметил отсутствующее выражение на лицах слушателей и прервал свой рассказ.
– Спасибо, – сказал Тарталья, – всё это очень мило, но мне показалось, что вам самую малость не хватает оптимизма.
– Прекрасные произведения ценятся намного реже, чем встречаются, – осторожно намекнул ав-тор.
– А мне больше всего понравилась краткость вашего творения, – сказал Труффальдино, – но скажите мне, как люди становятся писателями.
– О, каждый по-своему. – Мои несчастья – я говорю так, потому что считаю свой труд тяжким и неблагодарным – начались с того дня, когда мои родители надумали отдать меня в учение филосо-фам. Философы – это люди с нездоровым цветом лица, подслеповатым взглядом и нечёсанной боро-дой. И стали они воспитывать меня, каждый на свой лад. Одни учили меня, как причина порождает средство, а первопричина порождает причину. Другие вещали, что мир состоит из мельчайших ато-мов, но подлинный масштаб придаёт ему лишь ожесточённая борьба великих идей друг с другом, а всех вместе с косной материей. При этом каждый наставник полностью отвергал учение другого и настаивал, что только его система знаний имеет право на существование. От всего этого голова моя пошла кругом, и вместо того, чтобы овладеть какой-нибудь полезной профессией, я тоже возомнил себя лучше других и способным навязывать своё мнение остальным – я стал писателем.
– А мне понравилось, что ваза уцелела, – сказал кто-то в толпе.
ВОСЕМНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
Одинокий Дух стоял посередине дороги. Вроде и немного места занимал, а объехать его не бы-ло никакой возможности.
– Я вижу, наша встреча неслучайна, – догадался Тарталья.
– Конечно, – ответил Дух. – Кто ищет Знания, кто жаждет Истины, тот обязательно приходит ко мне. Я – Одинокий Дух. Я – дух одиночества.
– Почему же знание приводит к одиночеству? – спросил неунывающий Труффальдино.
– Потому что за всё нужно платить.
А кому нужно платить? спросили люди.
Этого Посторонний не знал.
– Я верю, – сказал оруженосец, – что люди несовершенны. Но нужно ли наказывать одиночест-вом тех, кто вольно или невольно стремится стать лучше?
– Это не наказание. Это – мировой порядок вещей.
– Получается, – сказал Тарталья, – истиной можно насладиться только в одиночку.
– Вы не совсем правильно поняли меня, – упрекнул его Дух. – Знанию вообще не следует пре-даваться, как наслаждению. Потому что в беспредельном мире не достаёт ему настоящей ценности. Капля самого дорогого вина исчезает бесследно в бочке колодезной воды, не сумев облагородить во-ду.
– Я не верю тебе, – гордо сказал принц. – Люди и знания приходят в этот мир, чтобы мир стал лучше. И он становится лучше. Поэтому стремление человека к истине так же естественно, как бег морской волны к берегу.
– А на берегу волна разбивается об утёс или тихо умирает в песке, – напомнил Дух.
– Не беда: за нею придёт другая волна. И утёс в конце концов будет разрушен, – сказал Труф-фальдино.
– Тогда пейзаж станет совсем ровным и безнадёжно унылым, – не сумел сдержать улыбку Дух.
Как много было в той улыбке превосходства!
Такой могла быть улыбка Дьявола.
– Прочь с дороги, – сказал принц. – Мы поедем вперёд, даже если ты тысячу раз прав.
– Мы так и сделаем, – подхватил оруженосец. – Настоящая победа всегда достаётся тому, кто больше всех неправ. Тёмная ночь медлит уступить свою власть дню, но всё же уступает потому что день неправ: он открывает тайны, которые следовало сохранить.
– А кому в таком случае достаётся поражение? – спросил Дух.
Спросил и исчез.
Тут молодые люди заметили, что навстречу им шагает высокий, представительный господин. Черты лица его были крупными, и в них чувствовалась властная сила. Но вместе с ней и печаль.
– Посмотри, он чем-то недоволен, – сказал принц оруженосцу.
– Давайте попробуем отгадать причину его дурного настроения, – сказал Труффальдино. – Мы с вами достаточно долго ездим по свету. Много людей повидали и многие страны. Пора бы нам уже научиться читать людей, как открытую книгу.
– Хорошо, – согласился Тарталья. – Попытаемся, не задавая прямых вопросов, понять этого че-ловека, и это будет интересная игра.
– Что ж, начнём, – сказал оруженосец. – Мне кажется, что наш предмет исследования не привык много ходить пешком.
– Почему? – спросил принц.
– Он ставит ногу слишком уж изысканным движением, носком вперёд и книзу. Так ходят по паркету.
– Принимается. У него и впрямь придворная походка. И всё же сейчас он довольно далёк от двора, поскольку шагает по этой дороге уже много часов.
– Вы так судите по запылённым башмакам?
– И по ним тоже, и потому что плечи его устало обвисли. А глаза, насколько я могу заметить, блестят. Наверное, он голоден.
– А это почему? – спросил Труффальдино.
– Он идёт без котомки с провизией.
– Но у него, может быть, достаточно денег, чтобы купить себе еду по пути.
– Конечно. Поэтому у него и
