НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО СО СМЫСЛОМ

делает нас – слабыми, достойными жалости, вызывающими сострадание, а может, и любовь, как Отелло у Дездемоны» (стр. 285). И Шекспир, и сами Отелло с Дездемоной очень удивились бы, узнав, что любовь Дездемоны вызвана «скорбью» Отелло. Отелло очень ясно говорит об этом (так сказать, АНГЛИЙСКИМ ЯЗЫКОМ!): «She loved me for the dangers I had pass”d». Достаточно точно это переводит Б.Пастернак: «Я ей своим бесстрашьем полюбился». А.Генис, не обращая внимания на текст Шекспира (!), в главе о переводе (!), в «детальной инструкции по извлечению» (!!!) строит свои сногсшибательные теории, опираясь на перевод, начисто оторванный от оригинала: «она меня за муки полюбила». Учитесь, дорогие читатели, «извлекать наслаждение из книг», пренебрегать здравым смыслом, вслед за безответственно порхающим ментором!
14
А.Генису не нравится, если в фантастике герой вдруг, ни с того ни с сего начинает летать – «без всякой на то причины»». А вот у Гоголя в «Вие» причина, понимаете ли, была: «нечисть, оторвавшись от пола, мечется по воздуху, чтобы к рассвету окаменеть в церковных окнах и стать готическими химерами вражьих – католических храмов». Нам остаётся только гадать, почему нечисти из «вражьих храмов» летать положено, а нашей, кровной – запрещено, и как эта, вражья нечисть оказалась в православном храме (ну хоть об этом чуть подробнее, хоть пару слов!). Я бы согласился, если бы А.Генис назвал причиной то, что Хома Брут – без пяти минут пастырь, но всё ещё, по сути - язычник, явился в храм (молиться о душе усопшей!), нахлебавшись горилки до полного умопомрачения, и заплетающимся языком, вместо молитвы бормочет что-то непотребное и несусветное. От такого кощунства нечисть вполне могла подняться в воздух. Но у А.Гениса получается иное. Нечисть  предназначалась совсем для других, вражьих храмов (оказалась в православном храме по недоразумению?). Получается, что пьяный Хома их просто спугнул!  Сам Вий не летает, этот пришёл пешком, так что о нём и комментировать нечего.  Учитесь, современники,  читать великие художественные тексты! Ловите момент, пока имеется такая бесподобная инструкция по наслаждению!  
Возможно, в данном контексте нужно принять во внимание следующее: в XVII веке – первой половине  XVIII века  европейская культура проникала в Россию главным образом  из Польши через Украину. А Краковский университет  в XVI веке оставался последним, в учебных курсах которого сохранялись  демонология и  магия.
  15
На странице 346 А.Генис пишет о «Преступлении и наказании»: «Не сумев переубедить героя на пятистах страницах … Достоевский решил взять наскоком то, что не подалось измору» (у А.Гениса именно «не подалось»! Н.Б.) «Блицкриг не удался. Там, где Достоевский не подробен, он не убедителен. Осознав провал своей педагогической затеи, одна история завершается  … обещанием другой» («подъезжая к станции, с меня слетела шляпа»:  у меня нет возможности отметить все подобные стилистические перлы А.Гениса. В отличие от Достоевского, А.Генис не убедителен, независимо от многословия) и т.д. Всем, кроме А.Гениса, известно, что решающую роль в раскаянии Раскольникова сыграло бредовое видение о «трихинах». М.Волошин, подхватив идею этой притчи, 11 декабря 1917 года откликнулся на события октября именно стихотворением «Трихины». Сухой, протокольный язык «Эпилога» служит отличным фоном этой притче, выгодно её оттеняет. А неугомонный А.Генис ставит бестолкового Достоевского в угол, за то, что тот не способен путём завершить роман.
16
«Среди любимых книг»  XX «века хорошо называются те, что с прилагательными» (стр. 333). Я бы не торопился сбрасывать со счетов «Петербург», «Москву», «Чевенгур», «Защиту Лужина», «Подвиг», «Приглашение на казнь», «Дар»,  «В окопах Сталинграда»,  «Прокляты и убиты»,  «Николая Николаевича», «Доктора Живаго», «Понедельник, начинающийся в субботу», «Пикник на обочине», «Улитку на склоне», «Москву-Петушки», «Сотникова», «Жизнь и судьбу», «Сандро из Чегема», «Генерала и его армию», «Из жизни насекомых», «Школу для дураков»  и т.д. Но и в  XIX веке мы можем вспомнить «Станционного смотрителя», «Медного всадника», «Египетские ночи», «Пиковую даму»,  двух «Кавказских пленников», «Обыкновенную историю», «Бешеные деньги», «Скверный анекдот», «Белые ночи», «Бедных  людей», «Тупейного художника», «Очарованного странника», «Доходное место» и т.д. А, если учитывать ещё и отглагольные формы, то вот название из двух причастий: «Униженные и оскорблённые».  Дело не в том, что А.Генис и я любим разные книги, а в том, что долгожданная «инструкция» А.Гениса в заметной своей части посвящена описанию высосанных из пальца «закономерностей».
«Я не могу представить старого Льва Толстого, назвавшего бы именно так» (подобно «Белой гвардии» и «Золотому  телёнку») «свой опус» (там же). А я  - могу: «Живой труп» (1900), а «Власть тьмы», заметим, - 1886 год!!! То есть никудышному старикашке Л.Толстому (он же не имел подобной инструкции, как же он мог бы написать что-нибудь путное), когда он написал «глупую» «Власть тьмы», было 58 лет, а когда написал «правильный» «Живой труп» - целых 72!
  17
А.Генис уверяет, что Достоевский равнодушен к внешности героев: «кто поверит, что жгучая Грушенька – блондинка?» (стр. 25, 26). Достоевский пишет «полная, белая лицом, с бледно-розовым румянцем, чудеснейшие тёмно-русые волосы, тёмные соболиные брови». Тёмно-русая, значит, - светлее шатенки. Где А.Генис откопал «блондинку» - его очередная тайна. А «жгучей» он вообразил Грушеньку, видимо, под впечатлением от фильма И.Пырьева. Но откуда Достоевский мог знать, что через сто лет Грушеньку будет играть  именно «жгучая» Лионелла Пырьева? А если бы и знал, почему он должен покорно подчиняться фантазиям Пырьева: чтобы выкляньчить оценку «удовлетворительно» у неумолимого  (но не умеющего толком читать) А.Гениса?
    *
При чтении «с шилом в заднице», впопыхах, с пятого на десятое, доступны лишь примитивные радости, например, - возможность обгадить кого-нибудь из тех, кто подвернулся под руку: Блока, Платона с Конфуцием, А.Платонова (косвенно), императора Николая, Достоевского – неоднократно, Л.Толстого (мои сюжеты 2, 7, 9, 12, 15 и 17, 16), а то – и всю русскую литературу – чохом (сюжет 1). Уместно было бы уравновесить эти рекомендации А.Гениса редакторским комментарием на обложке (слегка потеснив восторженные отзывы почитателей): читать не с шилом в заднице (найти этому инструменту какое-либо иное применение), а – не спеша, пытаясь охватить и всю конструкцию сочинения и его разного уровня частности. Их интереснейшие связи и взаимоотношения. Только на этом пути может быть доступным истинное наслаждение от чтения. Конечно, речь идёт лишь о книгах, которые вообще стоило читать.

18
«В Октябрьскую революцию погибло 6 человек» (стр. 101). Возможно, на Дворцовой столько и насчитали. Об остальном «История КПСС» молчит. В одном Зимнем убитых насчитывали многими десятками («История России. XX век». А.К.Александров и др. Под ред. В.А.Зубова. 1894 – 1939. М., АСТ. Астрель, 2009, стр. 466 – 457). Бои на улицах Петрограда продолжались 29 октября. Газета «Вечерняя почта» сообщала 6 ноября 1917 года, что только «на еврейском Преображенском кладбище за один день было похоронено 50 человек, в том числе 35 юнкеров, убитых при осаде Владимирского училища и телефонной станции» («Минувшее»< Paris, Atheneum>, т. 3, 1987, стр. 193). Упорные бои в Москве продолжались неделю с десятками жертв («История», стр. 475). А разве не являются жертвами этого переворота и те, кто протестовал против разгона Учредительного Собрания 6 января 1918 года и был при этом убит – их, конечно, десятки, а, может быть, и многие десятки. М.Волошин 1 апреля 1918 года писал Ю.Л.Оболенской: «Пятеро моих “приятелей” красногвардейцев, что приезжали водворять большевистский строй в Коктебеле, расстреляны под Старым Крымом матросами за грабёж и убийства». Выходит, к этим пятерым нужно прибавить их упомянутые жертвы. А сколько было таких Коктебелей по всей России! А были же ещё армия и флот!  А.Гениса читать, что мёд пить!  В газетном варианте он сообщал в главе «Конец», что ехал в Америку «познать подлинную политику, изучить настоящую историю». Изучил, познал, ничего не скажешь! В книжном варианте посовестился, убрал это откровение, выходит совесть у него, в каком-то количестве, всё-таки есть.
Здесь уместно вспомнить другой плод изучения А.Генисом «подлинной истории» - из книги «Довлатов и окрестности» (А.Генис. Частный случай. М., Астрель. АСТ, 2009, стр. 195). «На изобретение радио мир отреагировал истерически - оно сделало возможным появление Сталина и Гитлера». Глядя откуда-нибудь с другой планеты, так всё и видится: последовательность, а, кажется, - и причинная связь событий, выглядят именно такими. Всё дело – в подробностях. Это утверждение справедливо лишь по отношению к Гитлеру. Он – истерик, он и блестящий оратор, усиленно совершенствовался в ораторском искусстве. Умел увлекать  слушателей, заражать их своей страстью, может быть и своим безумием. Вероятно, какие-то из его истерических припадков – естественны, а какие-то он разыгрывал специально, по Станиславскому: у шаманов известны подобные приёмы воздействия на зрителей. Гитлер боролся за голоса избирателей в условиях достаточно последовательной демократии: в нём видели защиту от угрозы «пролетарской революции»  по российскому образцу, так что специально для него  делали демократические свободы особо благоприятными.
Совершенно иное дело  - Сталин. Он не был истериком. Вероятно – параноик, маньяк, но не истерик. И радио не играло практически никакой роли в построении им своей властной пирамиды. И писал, и говорил он – скучно, нудно. Называл оппонентов «начётчиками» и «талмудистами», явно зная за собой именно этот изъян. Он и помыслить не мог соревноваться в красноречии с Троцким, Бухариным, Радеком и другими говорунами. В заготовках текстов своих публичных выступлений он специально отмечал, где и как долго должны звучать аплодисменты («История», стр. 865). Его власть укреплялась тщательно продуманной расстановкой кадров, взлелеянным им «орденом меченосцев», прослушиванием телефонных переговоров, перлюстрацией писем, полчищами осведомителей, чудовищным террором, старательно поддерживаемой атмосферой страха.  О методах его борьбы за власть много говорят события середины 30-х годов. Осенью 1932 года его ручное политбюро взбунтовалось, не дало согласия на казнь Рютина. Почувствовав, куда дует ветер, Сталин (как бы) бросил своих сторонников и голосовал с большинством – против казни. Цыплят считают по осени. С конца 1934 года до середины 1938 года они уничтожили не только самого Кирова, но заодно ещё и две трети делегатов  XVII съезда и сделались неколеблемым, абсолютным большинством.
Да и массовое радиовещание развивалось в СССР намного позже, чем в Германии. Всесоюзный комитет по радиовещанию  образован лишь в 1931 году, систематические выпуски последних известий начались лишь с 1932 года. Даже в 1940 году одна «радиоточка» (репродуктор, подключённый к радиосети) приходилась чуть ли не на 30 человек (в городах их было, конечно больше, чем в сельской местности). Радиоприёмники были большой редкостью.
Легкомысленный и надповерхностный  А.Генис в неописуемом восторге от липовых шести жертв