холода, так как печку на ночь я не натопил, и, ложась спать, ничем не накрылся. Голова гудит, очень хочется пить.
Я поднимаюсь с кровати и смотрю на часы. Без пятнадцати полночь. Я проспал обычные шесть часов. Чтобы еще поспать, нужно еще выпить грамм двести «чистого», тогда есть шанс, что проснешься с рассветом. Я отогнал эту мысль, решив, что с этой минуты больше не пью. Похмелье я как-нибудь переживу.
Я вышел на улицу набрал снега в ведерко, заменявшее кастрюлю, и поставил его на плитку. Затем разжег буржуйку и сунул в нее дров. Потом снова вышел на улицу и, раздевшись по пояс, несмотря на холод, умылся и растерся снегом. В это время со стороны кафе послышался шум. Значит, наступила полночь, кафе закрывают и через пятнадцать минут наш барак наполнится пьяными голосами. Возвращаются гуляки, чтобы лечь спать, а завтра снова в полдень вернуться в кафе. Вдруг я отчетливо понял, что вот такая жизнь рабочих лесозаготовок кому-то очень выгодна. И, причем, не их работодателям. Эти живут в райцентре, им выгодно, чтобы рабочие много работали и не просили лишнего при получении заработной платы. Но платят здесь неплохо, никто из рабочих не жалуется. Работа у них не очень квалифицированная, из всей техники только бензопилы и один бульдозер. Технология позавчерашнего дня, и на Большой Земле за такой труд много бы не заплатили. А здесь платят. Неужели кедр такой дорогой? И если он такой ценный, то почему до приезда сюда я не слышал, чтобы его где-нибудь еще заготавливали. Хотя, может, и заготавливают, просто меня это не интересовало.
Нет, работодателям подобная жизнь рабочих не выгодна. Почему они тогда мер не принимают? А зачем? Вот если бы объем заготовок не выполнялся, тогда нужно было вмешаться, а так… Тогда кому это выгодно? Тому, по чьей вине пропадают люди. Ему точно выгодно. Простой пример: Колька пропал в ночь с пятницы на субботу, а об этом не знает никто кроме меня и участкового, которому эта пропажа не интересна. А всем остальным она не только не интересна, она вообще для них не существует. Если бы я сообщил всем, что Колька пропал, они кинулись бы его искать? Они не пошли бы сегодня в кафе и не напились бы, как обычно? Пошли бы, и напились. Разве что подняли бы тост за упокой души пропавшего, а дальше все пошло бы своим чередом. Именно поэтому за последние десять лет пропало двадцать девять человек.
Я посмотрел на свое лицо в огрызок зеркала прикрепленного к стене. Из него на меня смотрело опухшее от пьянства не бритое лицо. Взгляд был помутневшим, под глазами четко обозначились темные круги. Про прическу я уж и не говорю. Я отошел от зеркала. А я ведь тут только два месяца. И уже ничем от других не отличаюсь, разве что не курю. Но начать никогда не поздно. Я уже пару раз в кафе пробовал начинать и не сказать, что мне это сильно не понравилось.
Хлопнула входная дверь, и топот нескольких пар ног прервал мои размышления. В коридоре стало шумно. Кто-то возмущался, что сегодня Митяй «зажал» психический. Но ему ответили, что сегодня суббота, а «психический» только по пятницам. В «курилке» тоже о чем-то спорили. Наконец, минут через пятнадцать, все угомонились. Стало тихо, лишь из соседней комнаты доносился глухой храп.
Я снял с плитки ведро с водой и перелил ее в чайник. Чайник снова поставил на плитку и стал ждать. Скоро чайник закипел, я вывалил заварку прямо в кружку и залил кипятком. Затем достал с полки вареный сахар и разбил его на мелкие кусочки. Сахар поддавался с трудом, так как лежал на полке добрых дней двадцать. Мы с Колькой никогда не пили чай с сахаром, да и чай порой заменялся обычным кипятком. Я взял Колькину кружку и перелил в нее из своей кружки половину уже заварившегося чая. В прикуску с вареным сахаром это было очень вкусно. Через несколько минут в моей голове просветлело, в желудке было теплое блаженство, на лбу выступил пот. А считалось, что от «чистого» можно вылечиться только «чистым». Но, оказывается, обыкновенный сладкий горячий чай и полезнее, и вкуснее, и, главное, не бьет по голове. Это открытие меня поразило, а ведь никто в бараке ничем, кроме «чистого» похмелье не лечил. Даже не пробовал.
Теперь можно осмыслить ситуацию, и решить, что делать дальше. Прислушиваться к советам Некрасова о неизбежности происходящего я не собирался. В конце концов, по его версии выходило, что и я могу завтра пропасть, и никто меня искать не будет. Ну, уж нет. Заканчивать жизнь здесь, в Буруне, за сотни километров от цивилизации, я не собираюсь. Я не этим сюда приехал. К тому же здешние заработки меня интересовали в последнюю очередь. В далеком немецком банке у меня лежала и приносила проценты сумма, которой мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Я уверен, что Ольга не станет снимать с моего счета на предъявителя ни одного евро по принципиальным соображениям, хотя пароль счета я ей и сообщил. К тому же я знаю, что меня ждут и у меня есть шанс начать все с начала.
Тут в коридоре послышались шаги. Скорее даже шарканье ног по полу. Кто-то прошел в сторону «курилки». Я налил еще стакан горячего чая, и накинув куртку, вышел в коридор. В «курилке», прислонившись к стене стоял Арсений. Он только что прикурил сигарету и теперь старался кольцами выпустить дым.
- Доброй ночи, - приветствовал я его.
- Будь здоров, - ответил Арсений, - чего не спишь?
- Выспался уже, я сегодня рано отрубился.
- Вот и я не могу уснуть, хоть тоже принял сегодня не мало. А Костька, вон, дрыхнет уже. Вот, что значит молодость.
Я посмотрел на Арсения. Не высокого роста, начинающий седеть мужик, лицо сморщенное, не бритое.
- А ты давно здесь? – спросил я.
- Давно, лет шесть или семь. Я и сам не помню. Но дольше меня тут никто не живет, причем, в обоих бараках.
- Домой не собираешься?
- Домой? Нет у меня дома и собираться мне некуда. Но это долгая история и тебе ее знать не к чему. Да и не интересно это. Здесь останусь, здесь и умру.
- Ну, извини, если обидел. Я не хотел. Только чего ты так рано собрался умирать? Ты ведь еще не старый.
- Мне скоро пятьдесят, Колян. Работать все тяжелее и тяжелее с каждым годом. Да еще и «чистый» все потроха съел. Так что недолго мне осталось.
Разговор становился совсем мрачным. Я, чтобы увести собеседника от печальных мыслей, нарочито весело воскликнул:
- Да брось ты, Арсений. Придет весна, рассчитывайся, забирай деньги и езжай в какую-нибудь Тульскую губернию. Найди бабенку хозяйственную и живи в свое удовольствие.
Арсений не ответил. Он взял у меня из рук горячую кружку и отхлебнул пару раз. Потом закурил еще одну сигарету и тихо сказал:
- Если доживу до весны, тогда и думать буду.
- А что тебе помешает дожить?
- Я здесь уже давно. Многие мечтали уехать на Большую Землю, и что вышло? Я с Борисовым Гришей, который до тебя синоптиком был, два года в одной комнате жил. Дружили мы. А, он взял как-то раз и улетел в понедельник на вертолете, и даже не попрощался.
- Бывает.
- Улетел, а паспорт оставил? У нас документы были в надежном месте спрятаны. Его паспорт до сих пор там лежит. А без паспорта на вертолет тебя никто не посадит. Понял? А ты говоришь: до весны.
Я сразу стал серьезным и спросил Арсения:
- За шесть лет не только Борисов так неожиданно улетел?
- Не знаю, я за этим не следил. За этим никто не следит. Если пить каждый день, все остальное теряет всякий интерес. Но Гриша был мой друг и если бы он задумал уехать, он бы меня в известность поставил. Поэтому никуда он не улетал.
- Тогда что?
- Пропал он. Исчез бесследно. Вместе с вещами исчез. Вот вместо него тебя наняли.
В моей голове забегали всякие мысли, появилось много вопросов.
- Ты участковому сообщил, что паспорт остался у тебя?
- Нет. А зачем?
- Не знаю, может, он бы организовал поиски Борисова.
- Не усвоил ты еще здешних правил, поэтому и задаешь такие глупые вопросы. Если Некрасов в понедельник приходит на делянку и сообщает мне, что лично посадил пьяного Гришку в вертолет. Причем сообщает так, мимоходом, появился он на делянке совсем по другому поводу. При этом он почти угрожающе спрашивает, понял ли я, что Гришка Борисов улетел на Большую Землю? Как после этого я к нему обращусь?
Арсений замолчал.
- А писать в райцентр не пробовал?
- Нельзя мне писать. Нет у меня такой возможности, хотя мне очень хочется что-то узнать о Гришке. Мне кажется, что если я напишу, то не протяну и недели.
- С чего ты так решил?
- Неужели тебе не понятно? Если Гришка кому-то понадобился, живой или мертвый, неужели ты думаешь, что свидетель или просто сомневающийся человек, который способен привлечь к этой истории милицию или прокуратуру, будет так просто отсюда отпущен? Стоит этому человеку хотя бы заявить участковому или в конторе о желании уволиться и уехать, как жить ему останется совсем немного. Ровно до дня прилета вертолета. Смотри, даже в рифму получилось. Так что, Колян, мне об отъезде думать никак нельзя. Ни в какую Тульскую губернию, а равно в любую другую, мне ни за что не попасть и не осчастливить какую-нибудь знойную вдовушку.
Арсений снова замолчал и, отхлебнув из моей кружки, поставил ее на подоконник. Он пожелал мне спокойной ночи и медленно зашаркал ногами в сторону своей комнаты.
- Арсений, - окликнул я его, - а почему ты мне все это рассказал? А если я донесу тому же участковому?
- Не донесешь, - не оборачиваясь, ответил он, - тогда ты тоже станешь таким, как я, то есть не выездным. Я никому не расскажу, что ты теперь в курсе Гришкиного дела, а если ты сам решил набросить на себя капкан, то валяй. Но ты же не дурак.
- Извини, я не хотел.
- Ладно, проехали. К тому же ты теперь в такой же ситуации, что я был два месяца назад.
- Не понял? – удивился я.
- Все ты понял. Аниська куда делся? Если бы я не знал, что Колька пропал, я тебе ничего бы не рассказал, чисто из гуманных соображений. Меньше знаешь, дольше живешь. Теперь нас двое таких, кто что-то знает. И отсюда нам дороги нет. Не выпустят нас.
- Кто не выпустит?
- Какая разница кто, - Арсений повернулся ко мне лицом, - Колян, если бы я знал кто, давно бы их всех порешил. Не знаю я. Не Некрасов же? Он только «крыша», а, как и для чего все происходит, он может и не знать. Я так думаю. Ладно, давай спать, я давно над этим думаю, но ничего так и не придумал.
Арсений зашел в свою комнату. Я взял кружку с остывшим чаем и направился к себе. То, что я услышал от Арсения, произвело на меня сильное впечатление. Нужно было сосредоточиться и подумать. Я еще заварил чая, а пока он заваривался, вышел на улицу и стал растирать лицо и шею снегом. Было холодно, луна была почти полной и хорошо освещала поселок. Во всем поселке не было ни одного огонька, и если бы не лунный свет, тьма была бы кромешной. Я быстро замерз и вернулся в комнату.
Я сопоставил услышанное от Арсения с тем, что знал сам, и получилась у меня очень неприглядная картина. В поселке Бурун, Ханты-Мансийского автономного округа, находящегося в трехстах километрах севернее районного центра, и в который ничем, кроме вертолета добраться невозможно, в течение длительного времени бесследно пропадают люди. Причем не те, кто живет в поселке постоянно, а сезонные рабочие. Кроме того, участковый, его жена, жена начальника заготовительной конторы и он сам, скорее всего, к этим пропажам причастны самым непосредственным образом. Замешан тут
