Гадёныш

недалёком будущем обещал хоть какое-то послабление режима заключения в собственном теле невиновной души творца чужих судеб. Вполне возможно удалось бы восстановить и речь, наладить, таким образом, прямой диалог с врачами, с близкими. Это чтобы выслушивать их доклады и уже самостоятельно принимать решения по поводу собственного здоровья и насчёт своей же небольшой империи, состояние которой, разумеется, вызывало беспокойство! Мужчина воспрял духом, мужчина выкарабкается, он способен, он способен на многое, вот только бы добраться до этого многого…

*  *  *

   В тот день солнце явно не определилось в своих желаниях, оно то светило ярчайшей звездой, щедрой и радостной, то вдруг решало, что достаточно уже им, нижним, дарового тепла, и обижено пряталось за пологом серых, морщинистых туч. К вечеру всё стало уныло, влага совсем сгустилась, она, размыв горизонт, объединила море и едва видимое небо. Пожелтевшее пространство постепенно сжималось подмешанной темнотой, туман намочил асфальт и приглушил звучание города, включившись, свет от фонарей и рекламы расползся, потерял и насыщенность, и чёткость, жители безотчётно притихли, сбавили темп. Владивосток готовился к первому снегу, наступила печаль и ожидание…

   Вот именно в эти грустные минуты у постели Иосифа собрались самые близкие, сын, жена и, зачем-то прилетевшая из Санкт-Петербурга, дочь. Предприниматель залюбовался молодой женщиной, высокий рост, гармоничная фигура с правильной грудью и такими же бёдрами, открытое лицо, словно списанное со скульптуры Родена, грива почти чёрных волос ниже плеч колыхалась при каждом движении, в глянцевых кожаных брюках тёмно-синего цвета белыми пятнами призывно отражались софиты. Она не смотрела на отца, даже не взглянула, присев на самый краюшек стула, стоящего чуть поодаль. Её брат при входе кивнул родителю и без вступления начал:

- Мама, мы уже переговорили с Анжелой, осталась ты. Давайте вместе примем решение. Смотри, вчера мне опять принесли счета за реабилитацию, сиделке заплатил, а вот сейчас ещё и за палату. Знаешь, сколько они содрали? Не поверишь! Почти по сто долларов в день, и это без лечения, без лекарств, а этот тренер, он, что мировой корифей, чтобы я ему столько платил, - основной упор первенец Иосифа сделал на слове «столько», видимо, желая усилить эффект, произвести впечатление на пожилую мать.
- И что? Он твой отец и деньги тоже его, - супруга непонимающе смотрела на сына, - ну, что ты хочешь сказать? Прикажешь капельницы ему не ставить?

   Дальше последовал скучный для взрослых деток монолог об ответственности, о том кто вырастил их, воспитал, дал образование, жильё и многое другое. Её слушали, не перебивали, дочь то рассматривала ногти, то поправляла причёску, сын, опустив глаза, теребил шнурок от жалюзи. В конце концов, он прервал всё же материнские излияния.

- С чего ты взяла, что я собираюсь делать, что-то плохое? Мы должны сократить расходы. Ты же видишь, что в стране твориться. Всё стоит, заказов нет, почти нет, компания выживает, зарплату задерживаю. Ты хочешь, чтобы народ разбежался? На что жить будем, мама? Заберём его домой и будем делать всё то же самое, я уже переговорил с доктором, он вообще считает, что шансов на восстановление мало. Зачем зря тратить деньги?

   Иосиф слушал и не понимал к чему весь этот разговор, да ещё в его присутствии, но происходящее ему явно не нравилось!

- А реабилитация? Вообще, зачем меня позвал, если уже всё решил? К чему этот цирк? Анжела, а ты что молчишь? И когда планируешь забрать его? – жена уже достала платочек, вот уже и слёзы потекли.
- Ты слышишь нас или нет? Сходи сама поговори с врачом, кончено всё, пойми же! Отец не встанет! Завтра и заберём, я уже специальную машину заказал и оплатил!

   У дочери зазвонил телефон, она посмотрела на экран и вышла, начав по пути разговор. Наступило молчание, но и оно длилось совсем недолго, плачь супруги из беззвучного перерос во всхлипы, а через минуту и в рыдания. Сын поморщился, потоптался немного и отправился вслед за сестрой.

   И они остались одни, он – недвижимая туша с живыми глазами и она – та, кого презирали последние лет тридцать, прелюбодействуя с десятками красавиц. Возраст давно забрал у женщины привлекательность, формы расплылись и обвисли настолько, что не представлялось возможным определить, какого характера была её красота в молодости и была ли она вообще. Платок вскоре промок, не смог он остановить ни потока слёз, ни горечи в бормотаниях бедной бывшей подруги, с коей, разбитый параличом муж, забыл, когда просто спал в одной постели, не говоря уж о большем!

   Прошло ещё минуты две, супруга вдруг умолкла, решительно высморкалась, откашлялась, отошла от Иосифа и достала телефон.

- Аркадий, этого завтра привозят! Так что давай… А я что могу сделать, сынок его так решил, - в приглушённом голосе прозвучали нотки ехидства, - Собирайся, я вернусь, дам тебе денег, поживёшь немного в маминой квартире. Нет, мы ремонтировали её и не сдавали. Давай пару недель, думаю, всё рассосется, и вернёшься, что-нибудь придумаем. Через час, наверное. Нет, не утром, сейчас я сказала!

   Вошли дети, его дети, совсем самостоятельные детки, они молча разошлись по разные стороны большого больничного окна и безразлично уставились на отца. Жена рылась в сумке ярко-зелёного цвета со стразами, вот она достала мокрый платок, опять вытерла покрасневшие глаза.

- Я к врачу.
- Да, мама, поговори с ним, - сын сказал это доброжелательно и почти ласково, лишь усмешку сдержать не удалось, но женщина её уже и не видела, закрывая дверь.

- Ладно, давай, а то мне ещё сегодня в ресторан, а утром самолёт! Дальше уже сам! Позолоти ручку, - Анжела, улыбаясь, картинно, как на подиуме, пошла к брату, цокая высоченными каблуками и, потрепав того по волосам, вопросительно склонила прелестную головку, выставив полочкой точёную ладошку.

   Молодой мужчина достал из пиджака несколько пузатых конвертов, самый толстый взвесил в руке и отдал сестре.
- Давай, целуй брата в щёчку!
   Она чмокнула.
- Я тебя люблю!
   И ушла уверенной походкой победившей львицы.

   Кем является тот Аркадий, Иосиф догадался сразу, но сама мысль о том, что жена имеет любовника, просто потрясла его! Нет, дело вовсе было не в моральном аспекте, он хорошо знал повадки реального мира, и в подобном любому бы дал фору… Но её бесформенные телеса, складками проступающие сквозь ткань недешёвого брючного костюмчика, мальчишечья стрижка с фиолетовым оттенком и эта жуткая сумка со стразами! Кто же позарился на такое, кто ж смог?! «Боже, воля твоя! На что способны мои деньги и современные препараты!» А, вообще, мозг устал, захотелось спать. Стоило, чтобы вечер поскорей закончился, пришёл бы то самый улыбчивый медбрат, он бы сделал нужный укол, после погасил свет, а с ним обездоленное сознание.  

   Но боги и сын не прислушались к тихому шёпоту мыслей нездорового дяденьки!
- Мама! А, ты уже переговорила с доктором… Не зайдёшь, спешишь? Уже в машине? Да, правильно, подготовь спальню отца! Конечно, нужно убраться. Ну, всё, давай, до завтра, целую! Как будем выезжать, я позвоню.

   Мужчина спешно вышел и почти тут же вернулся с врачом и кем-то ещё, с кем-то в ладном пиджаке и с огромной золотой печаткой на безымянном пальце левой руки. Они втроём отошли в сторонку и стали, что-то обсуждать вполголоса. Иосиф расслышал лишь слова о дееспособности, про подписи и регистрационную палату, но и этого хватило! Стало ясно, что вот сейчас всё имущество его перепишут на сына, и перед ним ещё и банальный серый нотариус, который, видимо, решил удостовериться у специалиста, что пациент безнадёжен и его доблестная карьера не пострадает. Всё остальное уже не имело значения для бывшего творца судеб, хотел заснуть. Чистый белый куб палаты с избытком заливал розоватый свет от софитов, он и прежде вызывал раздражение своим изысканным безразличием, походившим больше на улыбки стюардесс южнокорейской авиакомпании, сейчас же его почти ощутимые струи совершенно омертвели и мешали дышать, сердечко сжалось в маленького зайчика, обречённого и испуганного.

- А что вы сказали матери? Ну, чтобы мы одно говорили, - уже в полный голос произнёс сынок.
   Доктор, получив свой конверт, уже собрался уходить.
- А она не подходила ко мне, - он, нахмурив брови, вопросительно посмотрел на спросившего.
- Да? Ну и хорошо!
   Нотариус быстро и профессионально пересчитал полученные деньги и, не прощаясь, вышел. И их опять осталось двое.

- Пап, да всё будет хорошо и даже замечательно! Завтра – домой, а родные стены, как известно, лечат, - и его кровинка, его детёныш выросший, заулыбался радостно, а после вдруг вытянул руку и, как мертвецу, закрыл отцу глаза, опустив ладонью веки, и засмеявшись в голос, скорым шагом удалился, не оборачиваясь.          

   И вот когда ноябрьские сумерки в целом растасовали народонаселение по светлым и уютным клетушкам, когда шумные ресторации и рюмочные впитали последних посетителей, когда улицы и дворы окончательно перешли во владение бродячих собак и хмурых котов, вот тогда в бездонной пустоте небес появились белые мохнатые хлопья! Они не торопились, они медленно спускались, неспешно кружа в случайных потоках. Первые снежинки не доживали до земли, они распадались и таяли, ещё больше насыщая отяжелевший воздух влагою, но это ничего, это же нормально, ведь в их задачу ещё не входило заполонить собой притихшие кварталы. Им сегодня нужно лишь обозначить себя, заявить, что прошлые дни ушли безвозвратно, что наступила новая эпоха, очередная эпоха, в которой не будет много тепла и ласковых брызг, коротких платьев и манящих декольте. Но и грядущее мы запомним, привыкнем и к хрустящему насту, и к кинжальному ветру, привыкнем и одобрим. Запомним и тысячу раз благословим весёлую позёмку в розовых и оранжевых лучах озябшего солнца, запомним бриллиантовые искры на сугробах, фейерверки и шампанское, в канун Нового года, мы сами окрасим замёрзший мир и замершую природу радужным жизнелюбием, ведь мы люди и Он создал нас такими, не оставляя выбора!

*  *  *

  Да, всё так, всё так! И колючий снег, и дивные пейзажи, и игристые вина, и даже хаотичное движение токсично-городского воздуха, и всего лишь простой переход в три минуты от офиса до скучающей машины, всё это и ещё многое другое способно взбодрить нас, освежить восприятие, раздуть лучину оптимизма в утомлённом сознании. Всё так, всё так… Мы всегда действуем, мы создаём, мы движемся. Мы своими желаниями и неугомонными потребностями разгоняем мир до какой-то чудовищной скорости, но, находясь на борту, словно в вагоне экспресса, не ощущаем этого, за глухими окошками лишь что-то мелькает… Всё так, всё так. Даже когда путаем движение с перемещением, даже тогда есть хотя бы иллюзия! Но однажды, как правило, без нашего на то дозволения нечто или некто ссаживает нас с поезда, а то и просто вышвыривают беспардонно и без оглядки на прошлые заслуги! С чего бы так и что может быть этим? Внезапная безработица, после десятилетий честного труда, уход любимой, с которой освоили не один пуд соли, а может и тюремное заключение, тоже неожиданное, хотя никто и не зарекался. Но страшнее всего – когда тебя, здорового