в лапах страха

Полиграфович, продолжая опасливо озираться по сторонам. – А то, не приведи господи, и у нас чего плохое случится...
Престарелый музыкант не любил конфликтовать с соседями. Он порой и сам становился объектом подобных гонений, потому что любил по вечерам, напившись «беленькой», дудеть почём зря в свой многострадальный тромбон, не прислушиваясь при этом к мнению жильцов соседних квартир. Поэтому он и предпочитал селиться в боковых апартаментах пустующих домов, невзирая на хронический радикулит.
Однако сейчас Герману Полиграфовичу сделалось по-настоящему страшно – так, что даже конфликты отошли на второй план.
Странно. Он никогда не верил в тварей, однако последние слова взбешенной консьержки, заставили музыканта взглянуть на окружающий мир иначе. Так что взору открылся новый горизонт, и населён этот горизонт был отнюдь не пушистыми котятами. Повсюду, куда ни глянь, лилась кровь.

6.

Троица располагалась километрах в двадцати пяти от города – Марине ещё ни разу не удавалось определить точное расстояние до деревеньки, потому что она засыпала всякий раз, как только Глеб вывозил её за Южную окружную дорогу по федеральной трассе М-5. То ли свежий воздух был всему виной, то ли особенности её организма – Марина не знала. Однако доподлинно было известно другое: она никогда не засыпала днём в городе – в этом скопище бетонных изваяний, заключивших в себе корпускулы ненависти и разврата. Возможно, дело было в её сознании, исполосованном рутиной повседневности и запуганном отголосками прошлого. Сознании, внутри которого что-то постоянно шуршало и извивалось, не в силах предаться забвению в окружении себе же подобных запрограммированных тварей.
Глеб на полном ходу промчался мимо поворота на Троицу и стал перестраиваться в левый ряд. Трассу в этом месте недавно обновили – дополнили разделительной полосой, – в результате чего приходилось делать лишние два километра в обе стороны, для того чтобы развернуться и приткнуться во встречный поток. Подобные манёвры оставались затруднительными и в обеденные часы, когда, казалось бы, большая часть водителей и пассажиров вездесущих капсул смерти с московскими номерами должны были остановиться у какого-нибудь придорожного фаст-фуда, дабы набить свои обрюзгшие тела деликатесами из местной бездомной живности. Перед взором мелькали огромные фуры, обдавая замшелый транспортный поток вращающимися клубами придорожной грязи. Московские номера в ней просто растворились.
Глеб хмыкнул, пропуская очередной «лэнд-крузер», который в ответ приветливо помахал маленьким дворником на заднем стекле.
«Совсем как дружелюбный пёсик, задумавший оттяпать тебе половину ноги...» – спросонья подумала Марина и закусила нижнюю губу.
- Нет, ты видела? – подивился Глеб. – Она там красится за рулём.
- Глеб... – прошептала Марина. – А где пёс?
- Пёс?
Марина смотрела на мужа, точно удав на мартышку.
- Только не говори мне сейчас, что это животное до сих пор сидит в пустой квартире.
Глеб ударил кулаком по рулю.
- Что б тебя!..
- Это ещё чего?! – воскликнула Марина, срываясь на истерический визг. – Ты, вообще, понимаешь, что такое несёшь?!
- Слушай, не кричи на меня, а!
- А что мне, по головке тебя погладить?!
- Я закрутился с этим сервисом... и Умка просто вылетел из головы!
- Лучше бы у тебя что-нибудь другое вылетело из головы! – Марина в отчаянии саданула локтём по боковому стеклу, принялась нервно теребить влажными пальцами ремень безопасности.
- Хочешь вернуться? – сиплым голосом спросил Глеб.
- А ты не хочешь?! – передразнила Марина. – Хочешь, чтобы эта голодная тварь сожрала твоего единственного сына?!
В, казалось бы, непрерывном потоке машин обозначилась брешь; Глеб резко нажал педаль газа; передние колёса взвизгнули, протяжно засвистел ременной шкив, и «десятка», нервно вздрагивая, принялась рывками набирать ход.
- Я не понимаю, почему же сразу тварь?.. – недовольно проворчал Глеб, поглядывая в зеркала заднего вида. – Обычная собака, каких миллионы. Я думал, что мы вчера поняли друг друга и обо всём договорились.
- Договорились?! – вскипела Марина, чуть ли не бросаясь на мужа с кулаками. – Ты, кажется, тогда пообещал, что увезёшь эту ОБЫКНОВЕННУЮ собаку с врождённым инстинктом убийцы! Она меня сегодня ночью чуть до инфаркта не довела! – И Марина неприятно поёжилась, вспомнив тлеющие угольки, что пытались перекинуться на её полунагое тело сквозь муть кухонной двери.
- Как Умка мог напугать тебя этой ночью? – Глеб недоверчиво покачал головой. – Ни за что не поверю. Ведь я собственноручно закрыл его на кухне.
- По-твоему, я сейчас сочиняю?
- Я этого не говорил.
- Только что сказал!
- Марин, хватит! – Глеб почувствовал, как вспотели ладони, а руль попытался вырваться из трясущихся от напряжения пальцев. – Я, конечно, всё понимаю: новая квартира, незнакомая обстановка, ночная темнота – всё это кого угодно может с ума свести! Тем более эти наши постоянные разборки... Но и ты постарайся понять, что всё не настолько ужасно, как ты, вот, прямо сейчас, хочешь выставить. Конец света если и наступит, то совершенно по иным причинам!
- Значит, всё дело снова во мне, – сухо произнесла Марина, отворачиваясь. – Точнее в моей голове.
- Я не это хотел сказать, – Глеб попытался отыскать глаза жены, но рядом с «десяткой», откуда не возьмись, возник гигантский бензовоз «Сканиа», отчего видимость за бортом сделалась нулевой – пришлось отвлечься.
- Тебе не кажется, что всегда и во всём виновата, в первую очередь, я? – Марина равнодушно наблюдала за водным вихрем, вырывавшимся из-под колёс громадного тягача, будто всё в купе было безобидным киношным спецэффектом и ничем иным.
Глеб засопел; поток машин постепенно сгущался, скорость заметно упала.
- Марин, давай на счёт этого как-нибудь в другой раз поговорим, а?
Марина усмехнулась.
- Конечно, у тебя всегда заготовлен этот дежурный ответ. На все случаи жизни!
- Просто сейчас не время и не место.
- Переезд и новая квартира – это, конечно, мой бзик, чей же ещё, – продолжала в полголоса Марина. – Что Юрка такой... это тоже я.
- Марина!
- Что Марина?! Ты ведь именно так думаешь! Просто не говоришь.
Глеб кое-как вырулил к обочине и остановился у самого поворота на Троицу; грузовики сбились в плотную кучу и ползли дальше, наподобие одурманенных лобстеров-мигрантов, изнывающих от тоски, но продолжающих свой размеренный путь, повинуясь врождённым инстинктам.
- Марина, – произнёс Глеб, с трудом подыскивая нужные слова, – ты действительно думаешь, что нашим детям что-то угрожает?
Марина вздрогнула, но промолчала.
- Дело ведь вовсе не в собаке. Тебя тревожит что-то ещё...
- Думаешь, я окончательно свихнулась?
Глеб покачал головой, сказал вполголоса:
- Вовсе нет. Порой мне и самому кажется, что с нами происходит что-то неладное.
Марина искоса посмотрела на мужа. Усмехнулась.
- Наверняка это все из-за переезда. Да из-за всех этих ипотек, выплат и прочей сопутствующей нервотрёпки. Похоже, мы чего-то так и не учли... И в первую очередь, справимся ли мы со всем этим ворохом, – Глеб вдруг опомнился и огляделся. – Ну, так что будем делать? Домой?
Марина молчала.
- Ты ручаешься за пса? – вдруг резко спросила она.
- Я уверен, что всё будет в порядке. А Светку можно по телефону предупредить. Да она вроде бы и не особо Умку боится. Даже ребятам из школы показать хотела... – Глеб замолчал, уставился в серое месиво за лобовым стеклом.
Скрипнули дворники.
- Да уж... – процедила Марина, отслеживая взглядом работу механики. – Ладно, поехали, куда ехали. Только домой теперь – дотемна! – Она спешно огляделась и с досады хлопнула ладонью по коленке. – Ну, ё-моё! Я сумочку на работе оставила...
Глеб, ничего не понимая, уставился на жену; затем опомнился и принялся шарить по карманам пиджака, в поисках своего мобильника.
- А ты чего не сказал? – продолжала причитать вконец расстроенная Марина. – Видел же, что я безо всего вышла! Я ведь только в кафе спустилась... а тут ты всё запутал!
- Ничего я не путал, – отмахнулся Глеб. – Что мне тебя, под лупой каждый раз изучать? Вот, держи, – он протянул жене свой мобильник. – Или лучше мне самому?..
- Рули, давай, – Марина выхватила телефон, поспешила отвернуться.
Поток транспорта на шоссе окончательно застыл.
- Всё равно теперь назад не пробьёмся, – заключил Глеб, нервно теребя рычажок коробки передач. Он понятия не имел, с какой целью констатирует сей и без того очевидный факт, но от данного умозаключения на душе сделалось значительно легче, словно мозг напрочь отказывался вникать в суть проблемы, довольствуясь примитивной отмазкой.
«Странно. Очень странно...»
Марина никак не отреагировала, продолжая сжимать в трясущихся пальцах мобильник и, одновременно, созерцать грязные грузовики.
...Бабка тогда била её по губам и приговаривала: «Вот ведь неслуш, какой, в доме завёлся! Ты для него и так и эдак выворачиваешься, а у него одно на уме: как бы из дому улизнуть без спросу! Во-во, того и гляди, пятками засверкает – ходи, ищи, потом! А коли бы не дед Поникар – чего бы тогда было?.. Что бы я твоим папке да мамке сейчас говорила?»
Марина всхлипывала, никак не реагируя на монотонную тираду старухи, а в перерывах между оглушавшими её трепещущий разум потоками нравоучений пыталась исторгнуть из собственной груди нечто леденящее, что кристаллизовалось под сердцем – воспоминание о том, как мертвяк чуть было не утянул её в могилу!
Однако бабка ничего не желала слушать, и как только с липких уст Марины срывалось очередное «святотатство», девочка тут же получала ладонью по губам, отчего в голове кололись колючие стеклянные шары. На языке давно ощущался медный привкус крови, который методично отфутболивал сознание в глубинные недра всепоглощающего взрослого безразличия. Внутри черепной коробки гремел бубен.
Тогда-то, сквозь оглушающий звон в ушах, Марина впервые различила тот непонятный шёпот, который с годами перерос в молчаливое копошение под лобной костью. Ей сказали: «Пошли этих сраных сятошь куда подальше! Они просто боятся поверить в суть вещей! Они не верят только потому, что сами ничего не видят, не слышат, не чувствуют! Они верят только в своего бога, который забрал у них всё, поверг в нищету и страдания, повелевал на всякий новый удар подставлять другую щёку! Он забрал их сущности, оставив начинённые суетой тела – уродливые мешки, доверху наполненные гниющими внутренностями, в которых копошится вселенское зло! Зло, которое иногда прорывается наружу и овладевает светом!»
Вот тогда-то и начинается истинный кошмар. Потому что ночь воцаряется навечно!
Марина тогда онемела и за весь вечер не проронила больше ни слова. Даже когда приехали родители. А голос в голове продолжал нашёптывать всякую непонятицу, которую маленькая девочка совсем не понимала. Видимо в тот вечер демон лишь только устанавливал связь со своим новым носителем, прощупывая эфемерными щупальцами сознание испуганного ребёнка. С годами у него и вовсе отпала необходимость внушения, так как Марина практически не сопротивлялась, смирившись с уготованной ей участью. Прибывшее извне существо полностью контролировало Маринино сознание, изредка требуя пищи. Тогда-то она и начинала грызть дочь.
Причём тут был дед