таращилась на нее в молчании. Я просто одурела. Они бросили Кристину, когда ее еще можно было спасти.
— Ты должна понимать, — она понизила голос, — чем обернется для меня всё это, если ты проговоришься.
Мою голову заполнила единственная мысль. Нужно вернуться туда, где они оставили Кристину. Я загорелась. Я стала одержима этой идеей. Я должна поехать к Кристине. Надо проверить ее. Она…
— Она может быть до сих пор жива! — выпалила я и стала лихорадочно соображать, как мне действовать дальше.
Как я поеду? Юля не согласится. Жива ли Кристина? Жизненные резервы (небезгранично) большие и надо спешить, а надо ли, жива она или нет, и да, и нет, или да, или нет, если не Юля, то кто отвезет меня, нельзя никого вовлекать или можно, вовлекать можно — медлить нельзя… в голове была такая каша.
— Не исключено, что жива, — сказала Юля, — но это маловероятно.
Меня поразило ее равнодушие.
— Мы были от города в двух шагах! — взорвалась я. — Вы бы довезли ее за минуты! Как вы могли так поступить? Что, если бы тебя так бросили? И двое суток ты бы пролежала переломанная!
Я орала на нее. Я была вне себя от бешенства. Это просто немыслимо.
— Даже не думай идти к ней, — напряглась Юля. — Ей не надо выживать.
— Что ты несешь? — я была потрясена.
— Если она выживет — сделает так, что за эту аварию поплатимся мы все.
Внутри у меня всё клокотало. Я распиналась перед ней. Я призывала ее ехать, я требовала, я упрашивала, даже угрожала, но вскоре растеряла запал: она не поддавалась уговорам, а я всего лишь растрачивала на нее время, когда на счету у меня были секунды. Внезапно я поняла, как буду действовать. Я отправлюсь к Кристине сама. Возьму Юлину машину и уеду. Я выскочила из-за стола так резко, что чуть его не опрокинула.
— Не спеши, — она поймала меня у выхода с кухни.
Каждая из нас сделала свой выбор, и каждой было ясно, что другую не склонить на свою сторону. Она была в ужасе, я — в ярости. Как мне хотелось отхлестать ее по щекам! Но надо было спешить. Я выдралась из захвата и ринулась по коридору. Судя по топоту, она ломанулась за мной. Я не успела понять, что произошло в следующий миг. Я обнаружила себя в кровати. Стоял полумрак, и тянуло почти выветрившимся запахом табака.
На прикроватной тумбочке стояла раскрытая аптечка, возле нее — темный пузырек с этикеткой «нашатырный спирт». От сквозняка, поскрипывая, качалась дверь: туда-сюда, туда… Что я здесь делаю. Здесь — где? Долго я не задумывалась. Я была слишком сонная для того, чтобы в чем-либо разбираться. Память возвращалась ко мне с трудом, но когда я все-таки опомнилась, я поднялась так быстро, что в у меня глазах потемнело.
Я пришла в ужас. Я чуть не взвыла. Сколько я пролежала? Близилась ночь. По-видимому, Юля ударила меня, и я лишилась чувств, но как именно это произошло, я не помнила. Дверь снова скрипнула и приоткрылась, словно бы приглашая выйти. Я не замедлила. Я прошла на крыльцо, и от того, что я увидела во дворе, у меня перехватило дух.
Точнее, я «не увидела». Автомобиля не было. Я обезумела. Юля уехала? Она что — уехала?! Она с ума сошла! Я уставилась на подъездную дорогу с открытым ртом и впала в ступор. Я не могла бы сказать, как долго я стояла в неподвижности. Юли нет, Яны — тоже, что насчет Кристины, что теперь? Еду я к ней или не еду? Раз еду, то как? Ловлю на трассе машину? И тут меня осенило: куда я вообще собралась?
Странно, что я не задалась подобным вопросом раньше. Стала бы Яна давать мне верный ориентир на местоположение Кристины? Скорее всего, нет. Хотя о чем это я. Конечно же нет! Юля перепугалась оттого, что я могла бы поймать попутку и рассказать о случившемся кому-то лишнему. От таких рассуждений на меня навалилась усталость, и я опустилась на ступени крыльца. Над ярко-зеленым газоном сгущалась и перетекала сиреневатая вечерняя дымка. Ветер выл, кричали вороны. Всюду было так пусто, что мне показалось, это место давно заброшено.
— Эй, — послышалось за спиной.
Он неожиданности я дернулась — как дергаются, разбиваясь во сне при падении. К дверному проему привалилась Юля. Космы от подушки взбиты, пижамные клетчатые штаны смяты. Еще раз я посмотрела на подъездную дорогу, на Юлю, и усомнилась: не вижу ли перед собой мираж?
— Я думала, ты уехала, — промямлила я.
— А я думала, ты ушла, — передразнила она меня. — Как Яна.
— Она не возвращалась? — удивилась я.
— Если бы возвратилась — разбудила бы нас.
Она стряхнула со ступеньки лист, села со мной рядом и помахала у лица ладонью, разгоняя мошкару.
— Что у нас с тобой произошло? — сказала я.
— Ты пошла за Кристиной, я — за тобой, я натолкнулась на тебя в передней, и ты упала.
— Ты ударила меня, — возмутилась я.
— Совсем легонько.
— Легонько — так, что я свалилась без сознания?
— Ну, так получилось…
Она пожала плечами с состроила извиняющееся и незадачливое выражением лица. По правде, я не сердилась на нее и была рада, что в этой глуши она меня все-таки не бросила.
— Как вышло, что я так долго пролежала? — сказала я.
— Дрыхла.
— Это же был обморок.
— Я тебе нюхнуть дала, и ты очнулась, но сразу же перекатилась на бок и заснула. Ночь что ли, как и я, не спала?
Я закивала:
— Что мы будем делать?
— Уж явно не то, что ты хотела. Или опять собираешься? — она махнула на калитку.
Я растерялась. Я даже не знала, собираюсь я или нет.
— Чего ты себе надумала, я не знаю, но послушай, — сказала она. — Травма у нее была такая, что, если бы мы ее повезли, куда надо, она могла бы умереть и в дороге. Не довезли бы, мне кажется. А если бы и довезли, то она так бы и осталась лежать под трубками овощем. Кому оно надо? Тебе, мне или ей — кому? Мы бы намаялись. А если бы она оклемалась — намаялась бы сама.
— Скажи, ты о ней позаботилась.
— Лучше позаботиться о живых. О ней — уже поздно.
Некоторое время мы провели в молчании. Внезапно меня озарило:
— Твоя машина! Не Яна ли взяла?
— Куда там! Это я. Откачала тебя и думаю, надо мне за руль, а то что толку я хожу — машиной быстрее. В общем, я опять решила искать Яну и села, а ехать боюсь. Не могу, и всё тут, воротит. Машину откатила за дом, чтобы глаза не мозолила, и завалилась в койку.
— И надо ведь тебе о ней трястись. Нагуляется — придет.
— Ты не понимаешь. Чуть что — из-за нее достанется мне. Где она сейчас? Что делает? Я вся извелась. Не за Кристиной ли пошла? Или чего похуже. Не знаешь что ли ее? Может ведь заложить.
— Зачем ей тебя закладывать?
— От душевной, сказать, широты.
— Это вряд ли.
— Я не знаю, не знаю, на что и думать! — отчаивалась она. — Скорее, конечно, она уехала, чтобы в случае чего не попасть под обстрел, хотя улик вроде нет. Вот и бегай теперь ищи ее.
— А связаться пробовала?
— Первым делом! Вот куда бы ты пошла на ее месте?
Я замычала. Я растерялась до крайности: я поняла, что Юля не права ни в одном своем предположении, и у меня екнуло сердце.
Прошедшие события, как фрагменты мозаики, уложились в моем сознании в целостную картину, и от этой картины у меня появилось очень плохое предчувствие. Невзирая на вечернюю теплоту мне стало зябко, и я растерла плечи. От собственных догадок мне захотелось вскочить и заметаться по сторонам, как металась по комнате Юля этим утром.
— Выслушай меня, — сказала я, — только не выходи из себя снова. Я про кассету. Я правда не помню, что смахивала ее когда-то в твою сумку. Постарайся вспомнить, что это сделала ты.
— Иначе что?
— Иначе получается, тебе подложил ее кто-то третий.
Она отмахнулась:
— Быть этого не может.
— Проблема в том, что может. Вспомни дорогу. Ты вспылила, вышла из машины, а Яна — за тобой. Я тоже выходила. После чего мы кассету и нашли.
— Ты пошутила сейчас или что? — она даже улыбнулась. — Ты хочешь сказать, пока мы не видели, нам ее кто-то подсунул?
— Да, потому что пленка не из лагерного проката, а Кристина путешествовала и не стала бы возить с собой кассету. До меня только что дошло — ты просто вдумайся! Зачем детям фильм без перевода? Коробка-то не переведена.
— Ну, коробка коробкой, — усомнилась она, — но ты уверена, что не переведена сама кассета?
— Я уверена в том, что кассета досталась нам от какого-то третьего лица. И в том, что это одна и та же кассета я теперь тоже уверена.
— С чего это? — опешила она. — Ты сама говорила, вторая кассета хозяйская.
— Я ошибалась.
— Но я же выбросила первую.
— Ее кто-то подобрал. Ту же кассету нам подсунули еще раз.
— Не нагнетай панику, — испугалась она. — Никто не мог! Это немыслимо — кому это надо?
— Откуда я знаю?
— Тогда с чего бы тебе утверждать?
— Яна посмотрела телевизор и ушла. В проигрывателе после нее осталась «Окинава».
— Постой-ка, что? — побледнела она. — Яна ушла после «Окинавы»?
— Я следила за ней. Всё случилось при мне. Пока я гуляла в саду, она ушла. Проигрыватель за ней я сразу же проверила — там была «Окинава».
— Думаешь, она удрала из-за «Окинавы»? — насторожилась она.
— Да, я включала после нее кассету…
— Так ты нашла на ней какой-то компромат или что?
Она готова была испепелить меня взглядом.
— Я ничего не нашла. На ней шум и рябь.
— Тогда какого черта? — взорвалась она.
— Мне кажется, я упустила на пленке что-то важное. Я решила, что «Окинава» — это фильм и стала перематывать его к началу, а экран всё рябил. Я выключила, не домотала. Но если принять за правду то, что нам ее подкинули, значит, на ней что-то записано, а фильм попросту затерт. Запись может быть в начале, где я не просматривала. Ведь Яна увидела на ней что-то. Ведь из-за чего-то же она ушла.
— Ты правда считаешь, из-за кассеты? — встревожилась она.
— Я не считала бы так, если бы кассета не появлялась неизвестно откуда. Мы ехали двое суток. Если бы она была в салоне, мы бы сто раз ее нашли. Нашли бы до аварии, а не после.
Она напряглась:
— Но кто мог ее подбросить?
— Свидетель? — я задумалась. — Который видел, как вы увезли Кристину. А кто еще?
— Получается, запись на ленте — это шантаж? — похолодела она. — Раз так — понятно, почему Яна вильнула хвостом. Вот только когда этот свидетель успел что-то записать на кассету?
— Вы долго копались с Кристиной?
Юля не ответила, но по ней было видно, что я попала в точку. Мы пришли в ужас. Каждой из нас было ясно, о чем думает другая, и в каждой из нас в этот момент сыграло нечто инстинктивное, заставившее нас, не сговариваясь, кинуться в дом. Юля запирала замок. Я обыскивала прихожую. Мы закрыли окна, взяли с кухни по резаку и проверили спальню, затем поднялись на мансарду, осмотрелись, прислушались, спустились на первый этаж и повторно огляделись. Никого. Мы пришли в замешательство.
Если наблюдение за нами и не велось сейчас, оно, надо полагать, происходило раньше: чтобы подкидывать нам запись повторно, кому-то нужно было заметить, что ее нет у нас на руках, и не исключено, что кто-нибудь мог отслеживать наши действия прямо сейчас. Целенаправленно нас мог преследовать только безумец, а то, что он хочет обратиться к нам не лично, а посредством кассеты, лишь подтверждает мои предположения о его невменяемости. Это абсурдно. Это не нормальная логика для человека. Именно поэтому отсутствие кого бы то ни было в доме смутило нас даже больше, чем могло бы смутить чье-либо присутствие. Кто-то должен быть поблизости, но никого почему-то нет. Юля вертела в руках нож и глуповато усмехалась, но по ней было видно, что она тревожится даже больше, чем
