открыты все дороги. Но этих путей становилось все меньше….
Он присутствовал при рождении этих тупиков. Они сами их порождали и шли к последней встрече с Ним. Единственное, что Он предпринимал, так это был всегда открыт им.
Иногда Его охватывала тревога. Ему вдруг начинало казаться, что избранное Им для самого себя предназначение может оказаться по сроку выполнения более долгим, чем отпущенная ему физически жизнь. Как никак Ему предстоит длиться параллельно с четырьмя вполне пригодными для обитания телами, которые гораздо в большей степени, чем Он, привязаны к жизни. Впрочем, полной уверенности в том, что выбор был действительно за Ним, уже не было. Приверженность к материалистическому в жизни, как инстинктивная, в связи с отсутствием собственного опыта переживания метафизического, так и взращенная годами прожитыми бок о бок с атеистической идеологией, постепенно уступала место ожиданию, принятию другого бытия, и соответственно, других правил и даже законов, в нем действующих.
Результатом этого с первого взгляда пассивного и безрезультатного пребывание на посту могла бы стать ущербность. Он, действительно поначалу все более и более погружаясь в это кажущееся бездействие как в привычку, ловил себя на том, что забывает о конечном ожидаемом результате. Он становился чем-то обратным тому, что замышлялось – неким незримым покровителем. К этим мыслям Он обращался, пребывая на своих бдениях.
Ну и что ты сделаешь, даже если сложатся обстоятельства, задавался Он вопросом, в котором конечно присутствовала злая ирония или скорее даже ехидством.
Что, столкнешь в яму, не подашь руки тонущему? Где твое оружие, наконец? Пистолета – то нету! Тогда чего ты ждешь?
И что значит теперь – «обстоятельства»?
Иногда Ему казалось, что Он в тщетной иллюзии движения безнадежно топчется на месте. Тогда Он брал ручку, тетрадку, и пусто прожитый день заполнялся. Оказывалось, что на самом деле все время что-то происходило, и в событиях, и в мыслях.
Эти записки не являлись дневником – делиться этими записками, трансформировать их в литературное наследие неизвестного автора Он не собирался. Он делил свои воспоминания на «воспоминания текущие» и «воспоминания случайные». «Текущие» служили для того, чтобы убедить себя в том, что Он действительно существует, создавали то самое движение сюжета, ощущения прикосновения к реальности необходимое для преодоления сознания тщеты Его усилий. «Случайные», вплетаясь в день сегодняшний, подтверждали, что Он наследует вчерашнему. Иного объединяющего начала не было. Не было причин, не было следствий, пользуясь которыми Он бы мог сказать: сегодня – это сегодня, потому что было вчера. И день сегодняшний приобретал осмысленность. Вся цепочка Его поступков, и в прошлом и в настоящем, приобретала единство, не вытекая в то же время из причин и следствий.
Шли дни, Ему не приходилось преодолевать желаний чуждых Его помыслам, позывов залечь в теплой квартире за телевизором или книжкой, или уже позже, когда пришли другие возможности, уехать, куда-нибудь на край света, Он шел, ехал точно по расписанию, в которое могли вмешаться только чрезвычайные обстоятельства жизни, не Его, а Его подопечных. Ежедневное неукоснительно, непреодолимое ни изнутри, ни снаружи, выполнялось то, что стало Его второй, а точнее первой и настоящей жизнью.
………………………………………………………………………………….
Даже в светлое время суток, они оставались для него теми «полуночными ворами», которые похитили у него предначертанное изначально. Но прежних чувств не было: ни по отношению к своей потере, ни по отношению к «ворам». Сегодня Он ощущал, что смерть близких не была событием в их жизни, она стала событием в Его жизни.
Счет на дни сменился счетом на недели, потом месяцы… и, наконец, годы. Все, что Он видел, наблюдал, слышал, все более укореняло в Его сознании мысль, что Он своими ежедневными бдениями не дает провидению - другого слова пока не обнаружилось - забыть о том долге, которое оно имеет, нет, не перед ним, а перед той чередой ассиметричных эмпирических проявлений этого мира, в котором пребывал и Он, и его «подопечные». Чередой, в которой проживая краткий миг времени на земле, человек не состоятелен был увидеть закономерность.
Вглядываясь в лица, встречавшиеся на Его пути, Он все более сживался с мыслью, что Он не один. Он и такие как Он, по каким бы причинам они не стали Наблюдателями, которые без геройств, без шума, без оваций и гимнов, создают баланс, измеряют и поддерживают его, и не дают жизни скатиться в животный тупик.
Если бы Он был столь самоуверен, что считал себя единственным Наблюдателем в этой жизни, то выставлять счет провидению было бы не только слишком дерзко, но и смешно. Впрочем, смеяться было бы некому. Его чувства ощущения, домыслы, наконец, никогда не обретали черт публичности.
Приходя к таким умиротворяющим мыслям, Он прилагал усилия, чтобы избежать окончательности в них, окончательности, которая бы причислила бы Его к спасителям, к мессиям, непрошенным и незваным героям, пусть даже невидимого фронта. Приняв их окончательно и уверовав в них, Он приобрел бы иной статус, стал бы вне тех законов, стороной баланса в которых Он являлся.
……………………………………………………………………………………..
На первом этапе оН был очень осторожен - не дать себя уничтожить. Нет, никаких действий, чтобы быть обнаруженным, в отношении своих недругов Он не предпринимал. Поэтому ожидания ответной реакции было не обоснованным. Но, тем не менее, пребывая в своих бдениях, был очень подозрителен. Напряжение не оставляло еГо несмотря на неутраченные обыденную логику и способность к трезвой оценке ситуации, и тогда, когда повод для настороженности был совершенно очевидно надуманным. еМу казались подозрительными и многозначительными и случайные взгляды в еГО сторону брошенные случайными прохожими, и тем более некоторые перемещения персон сопровождающих еГО подопечных, когда эти ребята пребывая рядом с ними, шарили глазами по сторонам вокруг. Впрочем «баловать» себя наличием того, что можно было бы назвать охраной, любил большей частью Макс. Да и то, первое время. Впрочем, сколько длилось это «первое время» Наблюдатель затруднился бы сказать. Лихое появление Макса с двумя тремя машинами сопровождения остальной троицей его знакомцев не приветствовалось. Они к этим выездам Макса относились как к проявлению плебейства своего некогда товарища, как к одной из тех плебейских привычек, которыми грешили «звезды» его уровня, выбившиеся в «крепкие бизнесмены», но так и не приобретших чувства меры и вкуса. Очень скоро Макс стал их стеснять. Положение обязывало к более респектабельным знакомствам и соответственному поведению на людях.
Но все же борьба на выживание шла внутри неГО. Выжить и приспособиться к новой жизни, несмотря на противоречивую, а иногда и просто отрицающую подобное поведение, собственную оценку. И это было самое сложное. Скрыться, сбить с толку противника, который, не видя еГо, использовал все еГО же внутренние противоречия, постоянно подтачивал и крошил ту еще несформировавшуюся реальность, в которой оН уже будет не преследуемым, а станет оком чего-то высшего или скорее стороннего. Успеть занять неприступную для них и их разрушительного воздействия позицию. А затем уже изматывать их своим невидимым непрерывным присутствием, проникать все глубже и глубже на их территорию, ведя их к неизбежному.
Вспомнить, а лучше помнить все время, помнить без слов, обращенных к самому себе, что ты не мессия, не судия, не…, а все же скорее просто человек. Что? Хотелось бы стать чем-то больше?
Определения той силы, которая подхватила еГО как «провидение», «око чего-то высшего», «долг», «миссия», возникали скорее по принципу дополнительности, как вынужденные метафоры и не создавали образа, который был бы приемлем во внешнем мире. И даже объясняя свой статус простым и всеобъемлющим словом «сила», оН понимал, что тем самым расписывается в своем бессилии охватить это нечто, придать ему черты, которые сделали бы его видимым.
Скорее всего, ему так и не удастся увидеть образ того, чему он служит. Служит? Следует? Чему? В попытках определить происходящее с ним в символах второй сигнальной системы рушились логико-семантические связи, слова переставали быть слышными… Названия этому Нечто доселе не нашла людская речь – оно было без образа и места.
……………………………………………………………………………………..
Объявление было приклеено на столбе у первого перекрестка по пути из дома на работу. Наблюдатель стоял в ожидании зеленого света, и взгляд остановился на листке с напечатанным на нем текстом. Это не было полной случайностью. Он иногда останавливался у досок объявлений и читал их все подряд, без какой либо практической цели, но с невыраженным ожиданием встречи с чем-то, что может оказаться важным. Это произойдет вдруг, просто появится некое объявление, сообщение. О чем оно будет он не смог бы сказать. Просто надо периодически останавливаться и читать объявления. Все прочее приложится, а если нет так и это не критично. Он уже забыл, когда эта ничем необоснованная мысль мелькнула и исчезла. Нет, пожалуй, затаилась. Конечно, специально он не ходил по улицам с целью чтения объявлений. Но когда останавливался в движении своем и обнаруживал рядом доску объявлений или столб с бумажными, большей частью прямоугольными клочками бумажек, с написанным от руки либо напечатанном на доступном автору механизме текстом, то пробегал их глазами: продам, вылечу, помогу…. Он представил себе, как пишутся эти объявления. Одни профессионально составленные – очевидно автоматически, в других читалась надежда на то, что вот продам и начнется новая жизнь, в третьи сквозило приглушенная безнадежность, почти отчаяние – купите же кто-нибудь, ведь мне очень надо, чтоб вы купили. Это объявление он видел и раньше, помнил чисто визуально.
Это было приглашение заняться некоей разновидностью восточных единоборств. Занятия тем или иным видом единоборств уже давно перестало быть экзотикой. Пораньше бы, когда он был помоложе…. Поэтому он не вникал в текст, а, бросив взгляд скорее на поверхность текста, чем на его содержание, переходил к следующим. На этот раз обратил внимание на адрес, по которому происходят занятия. Совсем рядом. Но для него начинать что-то подобное уже поздновато. Да и по вечерам у него другие дела. Посмотрел на расписание занятий. Оказалось что кроме вечерних, там были и утренние занятия – с семи часов утра. Ограничения по возрасту также отсутствовали. На светофоре вспыхнул зеленый свет, и он уже сделал шаг в сторону перекрестка, но затем вдруг остановился и оторвал, один из предусмотрительно для удобства заинтересовавшихся оставленный корешок с адресом и телефоном спортивного зала. Сунув корешок во внутренний карман пиджака, он слегка пожал плечами, словно удивляясь своему поступку.
…………………………………………………………………………………………………
В этот же день вечером перед поездкой к Максу Наблюдатель заехал в спортзал, Строение ему удалось найти не сразу, как
