это часто бывает с поиском домов, номера которых фасадом не выходят на улицу, по которой они значатся. Оставив машину на улице у бордюра, он зашел во двор, покрутив головой, не обнаружил строения соответствующего в его понимании спортивному сооружению. Постоял некоторое время, оглядывая пространство двора в свете наружных фонарей и окон, освещавших внутреннюю жизнь обитателей строения. И, наконец, последовал дорогой, по которой перед ним уже прошла пара-тройка людей с сумками, которые вполне могли вмещать в себе спортивную амуницию.
Подъезд был скорее похож на вход в обычный жилой дом, поэтому пройдя на третий этаж, Наблюдатель был удивлен – здесь снова приходится использовать это не пригодное, но понятное для идентификации с общечеловеческими состояниями слово для описания его состояния – когда, приоткрыв дверь казенного по форме и по окрасу вида, обнаружил на третьем этаже большой спортивный зал. Некоторое время он просто смотрел в пространство зала, открывшееся из двери, где люди обоего полу с преобладанием однако мужского, одетые довольно не однородно, кто в кимоно, кто в спортивные костюмы, у некоторых элементы того и другого эклектически сочетались, ловко проделывали в парах на матах, расстеленных на полу, заданные упражнения.
«Да, вы пройдите, присядьте, - раздался голос из-за спины. Наблюдатель неловко отпрянул от двери, словно его застали за несанкционированным наблюдением и упрекнули в том, что подглядывать некрасиво. Он устыдился, что его так неожиданно для него можно застать за столь освоенным им занятием, профессиональные навыки в котором его еще ни разу не подвели. В той жизни.
«Хотели бы заняться? – прозвучал уже более конкретный вопрос, и исходил он, теперь Наблюдатель разглядел его, от мужчины среднего, даже скорее невысокого роста, тоже в кимоно, с профессионально доброжелательным взглядом. Совсем неважная деталь: ни для его нынешней жизни, ни для последующих событий, в которых ему еще предстоит принимать участие, как персонажу, однако он ее отметил. Позже, уже пребывая дома, Наблюдатель попытался понять причину констатации в своих весьма организованных мозгах этой детали. Видимой причины не было.
«Да, хотелось бы заняться…- ответил он. – Но, так… без фанатизма, скажем. Не староват?» «А вон, посмотрите,- тренер кивнул в сторону пожилой женщины, которая кувыркалась на матах наравне со всеми. – Ей уже семьдесят три. Да и вашего возраста… здесь найдутся люди».
Решение было принято. Можно приступать хоть с завтрашнего дня. Выяснив, все необходимое для начала занятий, Наблюдатель направился к офису Макса. А если не застанет его уже там, то проедется по некоторым приличным заведениям в порядке, котором их посещает Макс. В отличие от прочих своих «подследственных», Макса надо было с начала обнаружить.
По пути заглядывал в спортивные магазины, купил пару футболок и спортивный костюм, нижнюю часть которого имел намерение использовать на начальном этапе своих занятий. Отдельно от костюма спортивных штанишек в продаже не обнаружил. Кимоно не стал пока покупать – нечего новичку с первой тренировки появляться в полном блеске. Позже. Сначала присмотрится к участникам процесса. Ему помнилось, что в зале далеко не все блистали «спецодеждой». А что на ноги? Пришлось напрячь память и увидеть – в зале все были босиком.
…………………………………………………………………………………………………
Макс был самым непредсказуемым из всего квартета, не по необузданности фантазии, а в том смысле, что после завершения трудового дня практически никогда не был обременен каким-то явным или тайным расписанием, предписывавшим ему появиться в том или ином месте, куда бы он предположительно мог или должен был ехать.
Почти никогда он не ехал сразу домой, где его ждали жена и маленький сын. Зато часто переезжал из одного приличного заведения в другое, практически везде находя знакомых, обоего полу. С одними он мог поговорить о текущих успехах своего бизнеса, отвлечься разговорами об общих знакомых и их делах, с другими пофлиртовать, а зачастую и покинуть заведение с продолжением в более интимной обстановке.
Наблюдатель часто бывал свидетелем того, как маялся водитель Макса в ожидании, между пребываниями своего хозяина в последовательно сменявших друг друга заведениях, как тот «набирается» потихоньку до состояния, за которым его неудержимо потянет на приключения. После чего водитель отвозил его на какой-либо из имевшихся в номенклатуре Макса адресов, ждал некоторое время, чтобы убедиться, что его хозяин принят в доме, и тогда только отправлялся в гараж.
Либо, если Макс завершал вечер, скорее ночь, выходом из заведения с какой-нибудь юной, или не очень, леди, а случалось и с компанией, на квартиру в нововыстроенном жилом комплексе, примыкавшем к зеленой зоне, и относительно не очень удаленном от центра города, которую он приобрел, не ставя об этой покупке в известность семью, для отдохновения, как от трудов, так и от не поставленной в известность об этом приобретении своей ячейки общества.
Терпеть эту неуемность хозяина водителя заставляли, наверное, значительные доплаты, как за сверхурочную работу, так и за доверительность отношений, без которой с любвеобильностью Макса было не обойтись. Макс не был жлобом, как успел заметить Наблюдатель. И бизнес был не его призванием, или хотя бы тем, чем он мог бы зарабатывать жизнь. Ему надо было родиться щедрым и туповатым богатым наследником. То есть, у его непредсказуемости были довольно узкие горизонты: финансовые возможности его невероятно расширились, а сознание оставалось на уровне мальчугана, у которого в детстве не хватало зачастую денег на мороженное, газировку, на дешевые электронные часы или плейер, а позже, точно так же не хватало на водку, на хату, где можно было бы приткнуться для удовлетворения неудержимо влекущего зова пола.
Впрочем, о степени тяжести или привлекательности детства Макса Наблюдатель имел не глубокие познания. Тогда на свадьбу он не пригласил своих родителей, хотя, как позже узнал Наблюдатель, оба были еще живы. Наверное, посчитал, что гости на свадьбе были слишком высоки для них. Для своих родителей и родителей невесты он устроил не менее громкий пикник с выездом на природу, где присутствовали все родственники, каких только можно было еще отыскать на этом свете с обеих сторон. Их свозили заказанными автобусами, такси и прочими наземными средствами передвижения. Макс и здесь не пожалел денег, казалось этот круг ему был все-таки ближе.
Сейчас же осталась одна мать, которую он посещал с некоторой небрежностью, но регулярно. Надо полагать, она ни в чем не нуждалась.
Но уже тогда было очевидно, что его случайный успех завершится нелепо. Макс был слабым звеном в этом квартете.
…………………………………………………………………………………………………
Неизбежное было не спешным. Оно не заискивало перед нетерпеливостью соискателя. Для него не существовало таких слов: «медленнее», «быстрее»… Неизбежное неизбежно. А Он был напоминанием Неизбежному, и при том, таким же неизбежным, как и само оно.
………………………………………………………………………………………..…
Годы вовсе не были столь пустыми, как это могло бы показаться, человеку постоянно находящемуся в беге по повседневности. Он, этот человек, ходит на работу, выполняет свой гражданский долг потребителя, также ест, пьет, занимается любовью, общается с себе подобными, служит родине, а заодно родным и близким, и, повидав, попробовав на вкус и цвет, пощупав все доступное ему на расстоянии вытянутой руки, наконец, усаживается перед телевизором, чтобы увидеть и узнать много нового и интересного.
Если вероятный ряд событий, участие в которых делает жизнь этого типа людей наполненной, сравнить с жизнью какого-либо затворника, то сравнение может оказаться не в пользу «бегущего человека». «Иные души и четырех стенах справляются с врагом». Впрочем, сама возможность сравнения образов жизни упомянутых типов человеков, проистекает из неизбывной страсти людской обо всем мыслить в категориях иерархий, что само по себе говорит о неадекватности мышления думающего населения, как самим себе, так и миру который, согласно иллюзии укоренившейся в них, они обжили.
………………………………………………………………………………………………
Его «подопечные» со временем получили вполне осязаемую оболочку. Он общался с ними, постепенно переходя от нападок и угроз к неторопливой беседе, все более вовлекаясь в события их жизни, пока не понял, что диалоги здесь не уместны. Он замолчал, чувствуя как молчание усиливает Его. И они не выдерживали Его молчания - впадали в монолог.
Воспоминания отходили на задний план – новые образы оказывались сильнее воспоминаний.
Иногда, уже приготовившись к встрече, сидя у себя в комнате, Ему приходилось ждать появления образа. Иногда приходил не тот, кого Он ждал.
Результативности ради этих встреч, которые после тренировок стали для Него источником новой информации, пришлось озаботиться приобретением некоторой мебели. Он, поколебавшись, переубедил себя в том, что эта покупка вовсе не явится уступкой Его аскетическому образу жизни, а будет содействовать приближению к цели. После чего в квартире появилось два удобных кресла и журнальный столик.
…………………………………………………………………………………………
Легче других Ему давалось явление Депутата. Более того, тот с удовольствием перебивал появление других. Депутат всегда был в костюме, при галстуке, часто поглядывал на часы. Был болтлив, кичился двухдневными делами. Часто впадал в монолог, излучая при этом неподдельный оптимизм, который был самым ходким продуктом на вынос у персонажей его профессии. Все его размышления и высказывания были рассчитаны на чужую точку зрения.
И после завершения своих речей вопросительно смотрел на Наблюдателя. С лица его не сходило глуповатое выражение человека, однозначно ожидавшего более живой реакции на свои слова и крайне разочарованного отсутствием аплодисментов. Наблюдателю иногда казалось, что он - Депутат, даже появляясь в этом пространстве, декорированном для совершенно другого сюжета, продолжал оставаться персонажем того бесконечного многобюджетного блокбастера под названием «Политическая сцена».
И лишь иногда на его лице проступали черты некоей метафизической усталости, им самим неосознаваемой. Было, очевидно, что сформулировать ее причины Депутат не смог бы. Возможно, он понимал, что говорит не то, что думает, а делает совершенно не то, что говорит.
Но когда, он жаловался, что занимается совсем не тем, что по-настоящему доставило бы ему удовольствие, а отдается делам, которые принято считать важными, это звучало фальшиво, потому, что при этом он выглядел счастливым и независимым. Несовместимость этих состояний с тем, что он произносил, не смущала его. Нельзя быть по-человечески счастливым в смыслах, которые вкладывают в него «простецы», и свободным одновременно.
Иногда он появлялся без галстука. В тот раз его присутствие началось с затянувшегося молчания. Знаешь, сказал он, просто не могу
