неплохим гранатометчиком. По ночам ему здесь ничего не снилось: ни жена, ни украинский майор из Крыма; если, конечно, выдавалась такая ночь, когда можно было поспать.
А сейчас они уже три дня вертелись вокруг богом забытой деревушки, где местные жители, те, кто не успел удрать и еще не был убит, попрятались по подвалам, и Батя-второй тянул рядом воду из фляги, поглаживал автомат и мечтательно говорил своим замечательным тенорком:
- Эх, Молчун, хорошо бы нам все-таки раздолбать этот миномет. Уж больно нам мешает их миномет, Молчун. Не дает он нам пройти. Очень уж противный у них этот миномет. Попробуй еще раз, Молчун, попробуй.
Илья вновь опустился перед АГС на одно колено, будто решил принести ему клятву верности.
На позициях наступило затишье, и внезапно стало понятно, что наступил август — дни укоротились, ночь сваливалась на окоп внезапно, густо, и была в ясную погоду звездной, да под вечер уже ощутимо холодало. Поле, которое за эти несколько дней так и не удалось пересечь ни одной из сторон, выцвело и покрылось кучками выброшенной земли, будто здесь поработали гигантские кроты или землеройки.
По свету несколько дней не стреляли вообще, ночью обменивались «презентами», но вяло, просто чтобы противник не расслаблялся. Благодаря такой ситуации за последние время в отряде случились только трое «трехсотых», двоих отправили в Донецк в больницу, один остался в строю.
Судачили, что наверху вроде бы ведутся какие-то важные переговоры. Такие слухи каждую неделю возникали и гуляли по рядам ополчения; всегда находились люди, которые что-то «точно знали», но то, что они так уверенно излагали, всегда оказывалось неправдой, грохот возобновлялся, линия столкновения взрывалась огнем и железными осколками и люди опять — уже привычно - брали в руки оружие и «работали» по той стороне, отправляя в тыл своих раненых и убитых, если предоставлялась такая возможность.
- Слышь, Молчун, скажи словечко, - по привычке приставали после завтрака к Илье бойцы. Илья невозмутимо чистил автомат.
Батя сидел у подвала и жевал какой-то цветочек, положив на колено перевязанную руку.
- Эх, братцы, - пропел он. - Ляпота какая.
- Чего говоришь, командир?
- Хорошо, говорю! Тихо, спокойно. А то вчера вечером как прилетело от них, так до сих пор в ушах звенит.
- Это да, знатно прилетело... Ну так мы ж им дали «ответку»-то. Молчун постарался...
- Да вроде бы дали... Нам бы сюда танк, вот мы бы тогда быстро их раздолбали, - сказал Батя-второй.
Хромой закурил и сплюнул:
- А что ж не дают?
Батя пожал плечами:
- Да хрен его знает. Вроде как у нас тут второстепенное направление, а вся техника задействована где-то на юге и у границы. Слыхал, наши границу взяли под контроль? Раздолбали там укропов к чертовой матери...
Хромой оживился:
- И что ж теперь, можно туда-сюда шастать?
- И не думай, - лениво осадил его Батя-второй.
- Кажуть, що мало танкистов, - вставил Карась. - Молчун, а ты не танкист, виладком? Шо военная косточка, сразу видать. Може, ты тут у нас даремно штаны протираешь?
Илья помотал головой.
- Танкистов, точно, мало, - согласился Батя-второй. - А где их взять-то? Из автомата стрелять всякий вмиг научится, когда припрет, а вот танк — машина сложная.
- Слышь, это, Молчун, нам танкистов не подкинут, а? - спросил Хромой. - Может, нам тебя обменять на пяток?
Илья поглядел на него.
- Рискни, - сказал он.
- А и рискну. Тебя, Молчун, чего сюда принесло? Пострелять захотелось? Поиграться в войнушку, да? Понаехало дармоедов, бля, чего сюда прутся? Те прутся, и эти прутся. - Хромой «завелся». У него начался приступ агрессии, каковой часто бывает на фронте, он наступает совершенно неожиданно и также быстро проходит. - Ух, я бы вас всех в один котел смешал, пришлых, горючкой бы залил и поджег. Сами тут разберемся! Раньше было все по-честному, я ворую, если смогу, а я всегда мог, я — хороший вор, меня в народе уважали! А меня сажают, если смогут. А теперь что?
- Заткнись, Хромой!
- А що ти мине рот затикаешь? - от злобы Хромой перешел на украинский. - Ты, Батя, тэж гарный, воюемо, а навить трофеив не беремо. Це не чипай, не чипай. Навищо воюемо тоди? Пропади вона все пропадом, на зоне краще було.
- А ты что же, за трофеи воюешь? - вкрадчиво спросил Батя-второй и вдруг стал страшен, и Хромой сник и даже как-то ссутулился. - Ну-ка, повтори.
- Да нет, так сказал, - мотнул головой Хромой, стараясь не встречаться взглядом с Батей.
- А вот еще раз так скажешь, я тебя расстреляю, - мирно сообщил Батя-второй. - Что, не веришь? Возьму и расстреляю. Мы за мир, за Новороссию воюем, а ты за что, за навар, значит? Молчун и такие вот, как он, приехали за нас вступиться, семьи бросили, прежнюю жизнь бросили, потому что мы тут погибали, а ты его попрекать вздумал? Нет, пули на тебя жалко за такое. Но для тебя одну найду. Молчун, не слушай его, что с вора взять.
- А я не знаю, зачем я приехал, - вдруг сказал Илья.
- Что?
- Не знаю я, почему я здесь, - повторил Илья. - Хромой-то, может, и прав... Может, и не стоило нам сюда лезть.
Батя-второй покраснел и набрал в щеки воздуха, но ответить не успел.
- Глянь, братцы, чего це вони? - вклинившись в разговор, спросил озадаченно Карась, который уже несколько минут сосредоточенно разглядывал что-то сбоку от окопа. Споры прекратились вмиг, команды не потребовалось, и в ту же секунду автоматы оказались развернуты в указанном направлении, а Илья по окопчику пробрался к своему АГС.
- Так... Погоди, не стреляй, - шепотом сказал Батя.
Через поле к ним пробирались две фигуры, размахивая белой тряпкой. Когда они приблизились, безжалостно топча васильки, стало ясно, что один — пожилой человек, невысокий, худой, а второй — здоровый молодец, кровь с молоком, на рукаве у него отчетливо виднелся красно-черный шеврон. Оружие у них просматривалось, но автоматы эти двое демонстративно закинули за спину и показывали пустые руки.
- Ого, що це таке? Правосеки йдуть сдаватися? - изумился Карась. - А може, покладемо их тут, ничого з ними цятькатся?
- Карась, ты как гопником был, так и остался, охолонись, они с белым флагом, - толкнул его Батя-второй, - ты их перестреляешь, а потом окажется, что это что-то важное.
- Важливе... Ось вони зараз гранату в нас шпурнуть, и буде тоби важливе, - проворчал Карась, но ствол автомата чуть опустил.
- Мужики, это... не стреляй, разговор есть, - донесся до окопа крик.
Батя-второй оглядел своих бойцов. Он явно не понимал ситуации, а когда он не владел обстановкой, это его задевало и заставляло нервничать. Он подумал и пожал плечами.
- Ну давай поговорим. От разговора еще никто не умирал.... Хромой, Карась, идите к ним, только аккуратно. Обзор нам не закрывайте. Мы их держим, если шо.
Молодой Карась перебрался через земляные мешки, как всегда, быстро и ловко, Хромой лез тяжело, кряхтя. Они подошли к украинцам (вор припадал на ногу картинно, больше обычного), те что-то начали толковать, подкрепляя свои слова резкими жестами. Илья видел в прицел, как Карася и Хромого, поначалу настороженных и готовых в любой момент выстрелить, потихонечку отпускает, Карась даже автомат совсем отвернул. После недолгих переговоров все четверо пошли в сторону окопа. Батя сказал Илье остаться и вылез навстречу.
- Чуешь, Батя, чого воны пропонують, - удивленно сказал Карась. - Кажуть, що ми богато будинков в сели зруйнували. Бабка там у них одна живе, сама з ремонтом не сладит. Просять не стреляти сегодня, типу оголосити перемиря, пока вони дах ей кроють.
Батя-второй, прищурившись, поглядел на украинцев. Те стояли смирно, чувствовалось, что им было не по себе, но они старались этого не показать, глаз не прятали, смотрели прямо, молодой парень так просто вызывающе.
- Самотня зовсим бабка, - пробасил он. - Мы пидемо, вы пидете, навить допомогти не буде кому.
- Там дел на день, хоть крышу ей залатать, - тихо сказал пожилой по-русски. - У нас сегодня приказа стрелять нет, вы вроде тоже молчите. Ну мы и решили...
Ополченцы некоторое время растерянно молчали, не зная, как реагировать.
- Ох ты ж смотри, какие добренькие, благородные... - пробормотал кто-то.
- А материал откуда возьмешь, - жестко спросил Батя-второй. - Что, неужели сами пригоните, за свой счет?
Украинцы синхронно покачали головой.
- Там соседний дом строился, материала — куча. И доски, и толь, и шифер...
- А хозяин?
- Да ему ни к чему уже...
Батя нахмурился.
- Нет, не то, - заметив выражение его лица, поспешно сказал пожилой. - Мы узнавали, уехал он к родственникам в Чернигов. Давно, еще до войны. Сам понимаешь, сейчас возвращаться не собирается. Дом стоит наполовину построенный, разрушается без присмотра. Да мы оттуда сколько надо возьмем, больше и не тронем, на кой нам-то.
Батя подумал, посмотрел на своих бойцов, опять растерянно пожал плечами. С таким на войне он еще не сталкивался.
- Ну, добре, - сказал он. - Идите, чините бабуле крышу. Но смотрите, один выстрел с вашей стороны, так мы ответим, мало не покажется. А если все в порядке будет, до завтра и мы стрелять не станем. Жест доброй воли...
- Добро, - сказали украинцы.
Батя провожал их взглядом, когда эта пара пошла обратно через поле. Убедившись, что никакой пакости можно уже не ждать, он не вернулся в окоп, а сел на ближайшую плиту и глубоко задумался.
Илья старался не показать, как он изумлен, но и остальные были ошарашены. Они как-то расслабились, вор похромал, нахмурившись, в кусты отлить, а Карась положил автомат и приладился на ту же плиту, на которой сидел Батя-второй.
- Чого ж це виходить? - недоуменно спросил он, обводя всех взглядом, и вдруг стало понятно, что он совсем еще пацан, с лица спало ожесточение бойца и оно оказалось совсем еще юным, почти детским, несколько наивным. А Батя сейчас казался просто пожилым усталым пенсионером, лоб его прорезали глубокие морщины, губы опустились, и Илье показалось, что он сейчас заплачет, чего, конечно же, не могло случиться в принципе, и майора охватило с новой силой ощущение нереальности происходящего. «Так не бывает», - подумал он. - «Это из дешевых романов. На войне стреляют, а не чинят крыши».
Но ему пришлось удивиться еще больше, когда Батя-второй вдруг встал и произнес:
- Ну вот шо. Это, думаю... надо помочь. Вместе долбали, вместе и заделывать надо. А то получается, шо какие-то укропы лучше нас, донецких. Нет, братцы, это нельзя такое допустить. Так я пойду. Кто со мной? Человек пять возьму, остальные — здесь.
Карась с готовностью вскочил, понятно было, что его обуревали похожие мысли. Илья сказал:
- Я пойду.
Батя согласно кивнул.
- Вести себя тихо, провокаций не допускать, - наставлял оставшихся командир. - Старший — Хромой. Если услышите неладное, то сначала выясните, шо стряслось, сразу не фигачьте кто во что горазд. А то хохлы сдуру пальнут по птичке какой-нибудь, и вы сразу «ответку» давать, а на деле и не на что. Сами огонь не открывайте ни в коем случае. Не похоже, что это подстава.... Чую я, шо не подстава, вот чую. Дайте платок белый, у кого есть, что ли.
Он вдруг ухмыльнулся, и улыбка эта вышла не злой, а мягкой и радостной.
- Вот уж никогда не думал, шо доведется с белым флагом пройтись. Надо же, как бывает!
Через час на всю деревню раздался стук и скрежет, но АГС и автоматы здесь были, на удивление, совершенно не при чем.
Бабку выманили из погреба, что оказалось трудным делом: она
