Роман поморщился и отвернулся, закрыв глаза, стараясь вовсе забыть о газетах, которые ярко живописали о массовых убийствах, маньяках и страшных неведомых монстрах, наводняющих улицы ночных городов. Все это ложь, ложь!.. На мгновение ему представилось, будто бы город, это безобразное нагромождение камней и бетона, внезапно исчез — не стало домов и автомобилей, не стало старух и детворы, растворились в Небытии газеты с паническими статьями о надвигающемся конце света, и народ, в угоду которому печатались эти статьи, тоже растворился, как тяжелый кошмарный сон ушла в далекое прошлое истерия последних лет: зловещие предсказания астрологов, бодренький оптимизм политиков, экономическая нестабильность, гангстерские войны, психологические тесты, голод и землетрясения — все исчезло. Во всем мире воцарились только чистый девственный холод да еще белое безмолвие до самого горизонта. Да еще снежинки, холодные колючие снежинки, закружились, засверкали, падая с голубого хрустального неба. И тишина, мгновенно опаутинившая всю планету от одного полюса до другого, а Вселенную — до первоатома мироздания, глубокая баюкающая тишина, тоже воцарилась здесь, в этом мире, словно бы сплавилась со временем в единое целое, и каждая часть ее, неизмеримо малое мгновение, обратилась в легкое, как пушинка, и тяжелое, как свинец, зернышко, имя которому — Вечность. Тысячу лет, а может, всего лишь одно короткое мгновение длилось это восхитительное единение с Вечностью. А потом все снова вернулось на свои места, все снова загремело, закричало, закрякало. Снова была жара и снова был душный пыльный город. А внизу, на двухэтажной глубине, снова был двор. И по этому двору, распугивая короткими пронзительными сигналами детвору, степенно ехала шикарная черная «Волга». Старухи уже не трещали разговорами, молчали, обратив к этой «Волге» дряблые морщинистые лица, гадали, должно быть, кто, кому и зачем решил нанести столь торжественный визит.
А «Волга» между тем неторопливо миновала пять подъездов и остановилась возле шестого, романового. Резкими сухими щелчками захлопали дверцы. На горячий асфальт, разминая затекшие конечности и дружно доставая сигареты, выбрались трое мужчин. Двое из них, пожилого возраста — один седовласый, другой лысый, были одеты в приблизительно одинаковые светлые брюки и рубашки, на ногах темнели туфли, третий — относительно молодой, лет так под тридцать, широкоплечий и светловолосый — отличался от них модным джинсовым костюмом и яркими кроссовками. Он достаточно ловко дал прикурить своим спутникам от зажигалки, которую извлек из кармана, прикурил сам и, уперев руки в бока, стал разглядывать окна дома. На мгновение Роман встретился с ним глазами, но парень, не выказав ни любопытства, ни интереса, совершенно равнодушно перевел взгляд в сторону, на свисавшее с соседнего балкона белье. Так прошло две минуты. Роман разглядывал мужчин, мужчины курили, а старухи уже обменивались первыми впечатлениями. Потом седовласый поискал глазами урну, не нашел и ничтоже сумняшеся швырнул окурок прямо на газон, после чего, повернувшись к парню в джинсовом костюме, что-то негромко ему сказал. Тот снова сунулся в машину, покопался там, выставив на всеобщее обозрение обтянутый синей материей тыл, и достал откуда-то широкую зеленую папку. Седовласый взял ее, кивнул лысому, который жадными короткими затяжками добивал свой окурок, и вся троица, провожаемая не менее чем двумя десятками пар глаз, исчезла в подъезде.
«К Красину, должно быть, — подумал Роман машинально, — или к Меркулову. К кому-то из них, это точно. Не к Сусликову же, в самом деле».
Еще он подумал, что надо бы прикрыть окно — ведь жара же, свариться можно — но совершать какие-то, пусть даже в самой малой степени обременительные действия: тянуться к створкам, захлопывать их, — не было ни малейшего желания, и он, махнув с сожалением рукой, снова поплелся к дивану. Переживется как-нибудь.
Только он сел, как в коридоре послышался легкий шум шагов, затем тихонько приоткрылась дверь и в образовавшуюся щель просунулась черноволосая мальчишечья голова, глядевшая на Романа невинными васильковыми глазами.
— Па? — просительно сказала она.
Роман, откинувшийся на спинку дивана, посмотрел на сына с неудовольствием.
— Ну?
— Па, можно я погуляю?
— А уроки за тебя кто будет делать? Может, дядя?
— Я уже сделал, па.
Роман с сомнением покачал головой.
— Так, как в прошлый раз, наверное. На двойку с плюсом. А потом я буду краснеть за тебя на собраниях.
Он продолжал разглядывать лицо сына, и вдруг совершенно неожиданно опаляющая волна ярости ударила ему в голову. На мгновение в глазах его потемнело, все звуки, казалось, убрались куда-то за край сознания. «Тихо! — сказал он про себя испуганно. — Тихо! Ведь это же твой сын».
— Не, па, не будешь, — сказал не заметивший ничего необычного мальчуган. — Я по русскому все правила выучил, а по математике домашнюю написал. Могу показать.
— Ладно, — проворчал Роман, успокаиваясь. — Закрой окно и иди.
Мальчик послушно двинулся к окну, но на полдороге вдруг остановился, быстро опустился на четвереньки и, склонив голову до самого пола, принялся что-то выглядывать под днищем шифоньера. Роман с ленивым любопытством за ним наблюдал. И в этот момент в коридоре дважды тренькнул дверной звонок. «Лариса пришла, — подумал Роман машинально и посмотрел на часы. — Рановато, однако. Только три, а смена у них вроде в четыре заканчивается. Да и зачем ей звонить. У нее ключ... Может, кто-то из друзей? Мишка, скорее всего, или Ляпсусович Андрей. Только они имеют такую скверную привычку являться в самые неподходящие моменты... В конце концов, это же обыкновенное свинство. Жара такая, что… что...» Роман наморщил нос и через силу поднялся.
— Да, Денис, не забудь потом за хлебом сходить.
— Угу.
— Не угу, а так точно.
— Ага,— пробормотал мальчик, с грохотом выволакивая из-под шифоньера обмотанные теннисной сеткой ракетки.
Роман с завистью посмотрел на него, подумал, что за хлебом придется все-таки бежать самому, и, вздыхая, поплелся в коридор. Уже у самой двери его вдруг ни с того, ни с сего охватил беспричинный страх. Он вдруг вспомнил, что на прошлой неделе в подъезде соседнего дома обнаружили труп мужчины с четырьмя огнестрельными ранами в груди, и его разгоряченное воображение живо нарисовало картину стоящего за дверью громилы с пистолетом в руке.
— Фу, чушь собачья, — пробормотал Роман, тряхнув головой, и подумал, что надо бы все-таки как-нибудь собраться, выкроить время да встроить в дверь смотровой глазок.
Снова тренькнул звонок, уже в третий раз, и Роман машинально щелкнул замком.
За дверью, на лестничной клетке, стояли давешние пассажиры черной «Волги». Все трое...
* * *
«...Десантирование, как довольно часто бывает в таких ситуациях, началось с ЧП. Совершенно неожиданно появились какие-то неполадки в системе управления, добрая треть приборов стали почему-то безбожно врать, а бортовая ЭВМ, отвечая на запросы операторов, уверяла сухим металлическим голосом, что все в порядке, все системы работают нормально, но когда дежурный пилот пробовал в очередной раз провести контрольную проверку готовности станции, она с неизменным постоянством блокировала включение двигателей. На вопросы же о причинах неполадок — упорно отмалчивалась. В течение двух с половиной часов весь обслуживающий персонал станции: инженеры-техники, операторы, связисты и даже пилоты, — ползал, понукаемый взбешенным Аартоном, в отсеках блочной панельной автоматики, проклиная конструкторов, строителей, начальство и тот день, когда они родились. Примерно за час до начала операции неисправность удалось устранить. Все оказалось прозаически просто. Какой-то раззява, очевидно, еще во время монтажа станции в Звездном Городе, оставил рядом с распределительным узлом включенный ручной реоскоп, и наводящее поле этого вот прибора и искажало картину предстартовой готовности. После своего обнаружения бедняга-реоскоп просуществовал всего лишь немногим более трех минут, то есть до того момента, когда перепуганный техник вручил его доведенному до белого каления Аартону. Присутствовавший при этой сцене Грэхем Льюис, наблюдая за тем, как один робот-уборщик старательно вбирает в себя остатки прибора, а другой неторопливо зализывает вмятину в стене, подумал, что, окажись здесь провинившийся монтажник, работы у роботов значительно прибавилось бы...»
Роман прервал чтение, аккуратно сложил листы рукописи и откинулся на спинку стула.
«Что же это такое? — подумал он с раздражением. — Фантастика? Да, черт возьми, самая настоящая фантастика. Бред! Чушь собачья! Кому-то, видно, очень хочется сделать из меня идиота».
Он встал, с шумом отодвинул стул и подошел к распахнутому окну. Был поздний вечер. Ряд тополей жидкой шеренгой заслонял темную девятиэтажку напротив, кое-где еще горели там окна, преимущественно синим телевизионным светом, где-то в стороне звенел, преодолевая, очевидно, поворот, запоздалый трамвай, а внизу, в районе скамеечек, на которых изо дня в день гнездились старухи, плавали сейчас в темноте огоньки сигарет, тихо бренчала гитара и чей-то сипловатый басок старательно выводил про «чубчик кучер-рявый». Все было как и прежде — как и день, как и месяц, как и год назад. Никаких тревожных симптомов надвигающейся катастрофы вроде бы не наблюдалось. Тем не менее, ощущение ледяной омертвелости не покидало Романа уже более шести часов. С того самого момента, когда его квартиру посетили эти странные гости.
Он прикрыл глаза и в двадцатый уже, наверное, раз стал прокручивать в голове кадры состоявшейся сегодня встречи...
— Ну вот, — сказал джинсовый парень. — Я же говорил, что он дома.
При этом глаза парня были совершенно равнодушными, голос его тоже был совершенно равнодушным. Создавалось впечатление, будто на самом деле ему ровным счетом наплевать, дома ли Роман, нет ли, и он только по причине врожденной педантичности ставил точку в разговоре, который велся, очевидно, между мужчинами до появления Романа. Сами по себе его слова не несли в себе какой-либо конкретной угрозы, тем не менее казавшийся ранее беспричинным страх снова зашевелился в тайниках души Романа, постепенно оформляясь в какие-то слабые ощущения грядущих неприятностей. Роман невольно поежился, стараясь, впрочем, не показывать виду, и с немым вопросом посмотрел на гостей.
— Роман Васильевич Шестопалов? — осведомился седовласый.
— Да, — ответил Роман. Мелькнувшее было предположение, что посетители ошиблись квартирой, растаяло, как дым. — Чем могу быть полезен?
Стоявшие перед ним люди были ему явно незнакомы, и он, если бы потребовалось, мог бы поклясться, что видит их впервые, но они — и это тоже казалось несомненным — его знали. Во всяком случае, первые двое. Третий — лысый — пока что помалкивал. Он словно бы прятался за спинами своих товарищей. Его кроткое умное лицо выражало сосредоточенность, а неподвижные серые глаза смотрели на какую-то точку в области солнечного сплетения Романа.
— Вы не могли бы уделить нам несколько минут? — спросил седовласый.
Из милиции, наверное, решил Роман, но почему-то
А хозяйство на кого? Корову кто кормить-доить будет?
