На скрижали моего сердца

к чему клонишь!» «А что? сейчас это модно». Я рассмеялся, слёзы выступили на глазах. «Да, знаешь ли, лучше нетрадиционная медицина, чем наклонности». Костя присоединился и сквозь смех сказал, вот, видишь, мол, уже полегчало, а сходишь к ней, печаль-тоску как рукой снимет. «Об одном уговор, - сразу стал серьёзным друг, - она подруга Нины. Ну, что бы там ничто и никуда… Зовут подругу Лина, Ангелина. Женщина свободная, приятная и видная. Если б не Нина, то я…» «Что мешает? - в упор спрашиваю его. – Отношения не узаконены. Сходи (подначиваю) и развейся». Костя помрачнел. «Не хорошо говоришь как-то, Аркаша, - в голосе отчётливо читалась обида и грусть. – Это в молодости можно, - он приставил ладонь ниже пояса, повертел ею в разные стороны, - как в анекдоте, быть членом суда. Сейчас же, когда не за горами полувековой юбилей и вечность завтра постучится в двери, к близким относишься бережнее. Хотя… - он почесал подбородок. – Встречаются оригиналы».
  Окружившая темнота не давала сомкнуть глаз, давила невидимой тяжестью на грудь.
  Перед глазами висела картина, на которой молодая миловидная женщина с окровавленным лицом лежала на полу и беззвучно шевелила губами. Тщётно старался разобрать, напрягая слух, что она говорит. И отчаяние терзало меня. Я всматривался в её лицо, стараясь запомнить этот образ. И снова одна важная деталь ускользнула от моего внимания.
  Не в силах уснуть, разбудил Костю и спросил, есть ли у него ночник.
  Он вынул из шкафа миниатюрную лампу под зелёным абажуром.
  - Как раз для таких случаев. Работает от аккумулятора шесть часов.

                                                      14

  Чувство глубокой безысходности и вины перехватило горло.
  Не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть завился ужом под одеялом. Мышечный спазм был настолько силён, что от недостатка воздуха проснулся. Сел на диване и некоторое время сидел, тяжело глотая воздух: с пробуждением хватка ослабла, но дышал медленно и осторожно, в груди возникали точечные, быстро проходящие боли.
  Стрелки на светящемся циферблате показывали четверть пятого утра. Через небольшую щель в двери проникал возбуждающий обоняние аромат свежее сваренного кофе.
  Не оборачиваясь на шаги, Костя сообщил, что кофе варит на двоих.
  «Сейчас быстренько опрокинем (как будто речь шла о стопке холодной водки) по чашечке и вперёд. Позже перекусим бутербродами на этюдах». «На пленэре, мой друг, - мысленно поправляю, - на пленэре».
  Лёгкий бриз кнутом гонял непослушное стадо тумана.
  В непонятной ажитации Костя быстро разложил мольберт и, не произнося ни слова, принялся быстро писать церковь Богоявления, что в посёлке Красный.
  Его спешку понял очень быстро.
  Ускользающая натура сама просилась на холст. Как могучий древний корабль-призрак, из тумана, разрывая его в клочья, выплывал силуэт храма. Тёмными провалами грезили спящие зарешеченные арочные окна; цвет корпуса корабля сливался с молочной мелкой взвесью; благодаря воображению, оно прекрасно дорисовывало недостающие детали судна, просматривались мачты, реи, свёрнутые паруса, обвисшие флаги; лишь по затенённым участкам можно было догадаться о размерах строения.
  Постепенно туман сполз с купола звонницы, и засверкала, загорела маковка чистым золотом под солнечными лучами, пробуждающими мир ото сна. Завиваясь в тугие струи, туман медленно отступал под натиском ветра и солнечного тепла. На короткий миг стены храма и колокольни украсили приятные фиолетово-розовые тона, быстро сменяющиеся другими оттенками.
  Торжественный миг необыкновенно впечатляющего превосходства света над тьмой, вечной и неразрешимой загадкой, заставил петь окружающее пространство. Растущий на территории храма старый дуб, с густой кроной и не успевшей осыпаться листвой вдруг вспыхнул живым ярким пламенем, перескакивающим с листа на лист.
   Мгновение спустя вся прелесть неопалимого огня плавно перетекла в берёзовый лес и с новой силой заиграла на порыжевшей за ночь листве. Высоченные старые высохшие ели острыми верхушками соскребали бирюзу с высокого неба.
  Яростно орудуя кистями, смешивая краски и нанося на холст, Костя сбивчиво и громко шептал: «Ну, ещё чуть-чуть, на самую малость продержись… вот, так… да-да…» Его кисть казалась со стороны то безвольно напряжённой, то ожесточённо расслабленной.
  На пике возрастающего азарта, его фигура внезапно расслабилась, он ссутулился, плечи опустились; минуту длилась непредусмотренная сценарием жизни релаксация; Костя резко выбросил вперёд правую руку, кисть вылетела и полетела к земле. Лицо напряглось, глаза прищурились, горящим взором, осматривая открывшийся пейзаж, друг, обратился ко мне: «Аркаша, ты не можешь себе представить, дружище, какая это прелесть. Какая непреходящая ценность: жить, вечно жить, видеть эти одухотворённые моменты жизни, фиксировать в памяти и совершенно думать не хочется…»
  Восторженное состояние, как воздушно-капельная инфекция, передалось и мне. Приятное, тёплое, светлое чувство наполнило грудь.
  Вечером играли в шашки.
  Мне не везло: один проигрыш следовал за другим. Костя победам не радовался. Наоборот, с подозрением наблюдал за мной и высказался в сердцах, дескать, что-то ты, Аркаша, стал хуже играть; но как ему распрекрасно помнится, именно благодаря шашкам и моему умению, в моменты безденежья (в молодости денег всегда так остро не хватает) у нас всегда были сигареты, и пиво иногда булькало в стаканы. Резонно замечаю другу, мол, времена-то меняются. Пустое, отметает он, времена всегда одни и те же.
  Ночью мне приснилась наша с другом молодость.
  Семейная ведомственная общага, комната в секции. Два холостяка, я и Костя, как обычно за неделю до зарплаты (времена, когда друг будет постоянно с деньгами не за горами) на мели. Нас пригласили в соседнюю секцию к кому-то на день рождения.
  Дамы и кавалеры хорошо разогреты вином и водкой, не смотря на талонную систему, спиртное можно было с лёгкостью купить у бутлегеров или, на худой конец, у таксистов.
  В воздухе висит густой табачный дым, курят в комнате при открытом окне, что весьма мало помогает проветриванию помещения.
  Стадия активного винопития давно позади. При помощи активных персон, самоучек массовиков-затейников, сыграли во все знакомые игры; наскучили карты, россыпью лежат на столе между тарелок с остатками закуски и пустых рюмок.
  Веселие, вот-вот, должно резко оборваться; никто не хочет раннего прекращения столь приятной вечеринки; все активно ищут способ развлечься. Раздаётся женский визгливый голос, мол, чо так и будем сидеть, друг на друга пялиться. Резонное возражение, дескать, самая умная, тогда предложи, общество ждёт. И тут раздаётся робкий хмельной голосочек. А не сыграть ли нам в шашки. Одно условие: играем на пенёнзы. На чо играем, переспросил кто-то; на бабло, тупица, кто-то ему отвечает. Заварушки с мордобоем не сложилось; идея шашек увлекла сильнее. Но кто будет играть? В шахматы любителей раз-два и обчёлся, а тут – шашки! Лиха беда начало. Из туалета вернулся приглашённый гость, издалека расслышал тему предметного разговора и с порога заявил, что у него разряд какой-то там по шашкам. Да ну, в натуре, чо ли, не поверили ему; документ, подтверждающий дома. Отозвался и тот, предложивший эту игру, тощий паренёк в костюме с чужого плеча.    
  Костя, как ни толкал меня в бок, принуждая выступить в единоборстве, я лишь шипел в ответ сквозь зубы, что с голым хреном в атаку не попрёшь. Нужно обождать и распознать противника.
  Первоначальная ставка в один советский рубль к концу партии выросла до пяти. Обладатель разряда в пух, и прах разбил тощего юнца в костюме с чужого плеча. Поинтересовался, найдутся ли ещё супротивники. Смельчаки нашлись, с радостью расставшиеся в итоге с деньгами, ведь не важен результат, а участие! Обладатель разряда налево и направо рубил шашкой и кучка на кону росла на глазах.
  На возбуждённый шум притащился сонный мужик лет сорока пяти-пятидесяти из дальней секции (во, бля, как болели!), командировочный. Крепкого телосложения в спортивных штанах и майке, с густой седой шевелюрой, тёмно-карими глазами осмотрел место развернувшейся баталии. «Можно сыграть?» - тихо осведомляется. «Играем на деньги», – отвечают. «Не вижу препятствий,  - спокойно произносит мужик. – Схожу за лопатником». Он ушёл, оставив всех в некотором сомнении смятении, вызванном словом «лопатник».
  Через пару минут мужик вернулся уже в наглаженных брюках и чистой сорочке. Положил на стол лопатник, толстенный портмоне. Сел на стул напротив обладателя разряда и взглядом предложил начинать.
  Посторонний взял по одной шашке в руки, завел за спину и перетасовал, затем вытянул руки вперёд с зажатыми кулаками.
  Обладающий разрядом играл белыми.
  «Ставка рубль», - огласили перед первым ходом. «Не солидол, - ответил командировочный, - играть, так играть. Начнём с червонца». Раскрыл портмоне и положил на кон новенькую красную бумажку с Ильичом. Обладатель разряда хмыкнул, сказал «Отвечаю!» и выложил сверху три красных красивых банкноты.
  Обстановочка накалялась.
  Командировочный сказал «Принимаю!» и выложил сверху новенький полтинник, с которого на присутствующих с немым укором, мол, чем же вы, подлецы, занимаетесь, смотрел Ильич (он в те времена всегда смотрел со всех крупных купюр).
  У обладателя разряда прошёл хмель и пришёл азарт. Его заметно потряхивало от возбуждения.
  В комнате установилась тишина. По советским меркам, деньги на кону были немалые. Кто-то шумно дышал, кто-то нервно покашливал. Присутствующие с надеждой смотрели на обладателя разряда, каковы будут его действия.
  Тот с бесстрашием посмотрел на командировочного, обвел взглядом присутствующих. Вынул из заднего кармана брюк бумажник и положил сверху стольник. Этой же купюрой ответил и командировочный (новая волна шумного дыхания прошелестела по комнате), и предложил начать игру, но в критический момент ставку снова подкорректировать, если будет желание.
  Игра началась.
  На третьем ходу мне стало очевидно, что командировочный яйцами куда круче обладателя разряда. Это понял и сам разрядник.
  Командировочный каждый ход обдумывал и только потом брался за шашку.
  Если своих предыдущих соперников обладатель разряда разбивал подчистую; два раза даже загнал в «сортир» (кто знаком с шашками, знает эту патовую ситуацию), то сейчас заметно нервничал, примеряя на себя шкуру жертвы. Не скрывая волнения, покусывал нижнюю губу, тёр указательным пальцем лоб; мелкий бисер пота усеял густо виски и стекал крупными каплями по скулам.  
  Командировочный выглядел спокойно; ничем не проявлял беспокойство.
  В итоге, к концу партии сложилась следующая расстановка шашек на доске: обладатель разряда имел одну шашку, занимающую выгодную позицию – через два хода и дамка; командировочный владел тремя шашками: одна дамка и две в ходе от цели, но не имел возможности «съесть» шашку противника.
  Обладатель вывел свою шашку в дамки и занял центральную диагональ; командировочный провёл в дамки свои шашки.
  Из груди обладателя разряда вырвался облегчённый выдох, когда он ставил шашку на диагональ. Среди зрителей тоже почувствовалось оживление,