трудом преодолевая сопротивление неразработанной плоти, резко вошел в эту раковину едва ли не до половины своих возможностей. Полина громко вскрикнула от неожиданной боли и попыталась вырваться. Но я уже крепко держал ее за бедра. Поняв, что высвободиться ей не удастся, она провела там рукой, поднесла ее к лицу, выругалась и возмущенно спросила:
- Ты с ума, что ли, сошел! Ты же там все порвал! Мне больно! Выпусти меня!
Полина заревела. Но я уже совершенно потерял разум. Да, я сам продолжал испытывать боль, хотя, уверен, не такую сильную, как эта девчонка. Но ни с чем не сравнимое ощущение проникновения в самую потаенную частичку ее тела, что было почти невероятно, учитывая разницу наших физических габаритов, полностью затмевало и боль, и сознание того, что я причиняю ей мучение куда более сильное. Она рыдала. Теперь я был уверен, что сломал, наконец, ее строптивый нрав. Меня запоздало охватили стыд и раскаяние. Но я не мог избавить эту несчастную малышку от страданий, причиняемых мною. Наслаждение, которое я испытывал, было на порядок сильнее доводов рассудка и совести.
Я провел пальцами по ее губам, потом перевел руки на груди и недолго массировал шишечки сосков. Постепенно продвигаясь все ниже по этому уже вновь ставшему покорным телу, вскоре я достиг освободившейся нежной створки. Принялся ласкать, периодически вводя туда вначале один, а затем и два пальца, постепенно увеличивая темп и глубину проникновения.
Вскоре Полина начала в такт моим движениям тихо постанывать. Причем это уже не были стоны боли, а если и боли - то очень сладкой.
Тогда, не прекращая ласки пальцами, я возобновил движения там, куда незадолго перед этим столь болезненно вошел. Вначале - очень осторожно, а затем - энергичней и энергичней, с каждым движением проникая еще на несколько миллиметров глубже. Теперь Полина уже не стонала, а выла, и чего в этом было больше - боли или наслаждения - не знала, наверное, и она сама. Теперь самому уязвимому уголку ее тела доставалось уже не меньше, чем незадолго перед этим - другому, в отличие от первого, по крайней мере, специально предназначенному для секса.
Едва все кончилось, я рухнул на постель и какое-то время лежал, обессиленный и опустошенный, благодарно целуя ее то в лоб, то в губы. Она не уворачивалась, но и не отвечала мне. Ее глаза смотрели в сторону.
Сломил ли я эту строптивую девчонку? В те мгновения казалось, что да.
Когда я отвалился и лег, Полина, наконец, удостоила меня взглядом и заявила:
- А я и не подозревала, что ты - извращенец.
И сразу очень серьезно добавила:
- Но я все равно люблю тебя.
После этих слов меня буквально пронзили запоздалые укоры совести и стыда. Как я, взрослый человек, мог позволить себе вытворить такое с беззащитной девчонкой? Да убить меня за это мало!
Я осторожно провел рукой по ее волосам.
- Было очень больно?
- Вначале - да, а потом - притерпелась. На всякий случай надо там помазать зеленкой, но прежде я приму душ.
Через пять минут обнаженная Полина стояла на четвереньках, прогнув талию и широко расставив ноги. Я, держа в одной руке пузырек с зеленкой, а в другой - ватку, смазывал лекарством створки все еще кровоточившей, совсем маленькой - как я вообще сумел войти в нее - раковины.
Полина вновь была в своем амплуа. Пока я врачевал ее, она совсем по-детски грозила, что завтра поведет меня на наш пляж и будет загорать попой кверху, и пусть все там увидят, какой я развратник и сволочь, и пусть мне будет стыдно.
В общем, урока воспитания не получилось. Я даже пропустил мимо ушей "развратника и сволочь", в ответ лишь извиняюще поцеловав ее в каждую из половинок очаровательной попки, а затем уложил и, погасив свет, забрался к ней под простыню.
- Если очень хочешь, когда там заживет, я тебе позволю трахнуть меня в попу еще раз, - засыпая и прижимаясь ко мне, прошептала она.
Учитывая специфику травмы, утром ни на какой пляж мы, разумеется, не пошли. Бездумно бродили по городу, съездили по настоянию Полины в зоопарк, тянули пиво в летнем кафе. Потом она повела меня в кино. Усевшись на задний ряд - кроме нас, там никого не было, - мы почти сразу, как только погас свет, принялись целоваться.
Вскоре моя рука уже была в ее трусиках. Не стеснялась и моя юная возлюбленная. Мы ласкали друг друга и быстро возбуждались. Наши языки и губы вели яростную войну за обладание ртом партнера, и ни один из нас не хотел уступать. Голова кружилась от этого сладкого безумия.
Помогая мне, Полина сняла трусики и развела колени в стороны. Я, в свою очередь, приспустил брюки, и смелой девчонке ничего больше не мешало.
Теперь взаимные ласки стали куда энергичнее. Поскольку в зале мы были не одни, приходилось сдерживаться, чтобы не стонать. Получалось это с трудом. Я действовал сначала одним, затем двумя, а потом и тремя пальцами. Она, сложив ладонь трубочкой, ритмично двигала ей по упругому члену.
Почувствовав, что слишком возбуждаюсь, я остановил ее. Сообразив, в чем дело, Полина дала мне немного передохнуть, потом нагнулась и взяла меня губами. Эти прикосновения были неизмеримо нежнее и оттого возбуждали еще больше. Она ласкала мою плоть то губами, то языком, то тем и другим сразу, доставляя мне невыразимое наслаждение.
Вскоре я уже полностью потерял над собой контроль. С трудом заставил Полину оторваться, пересадил ее на колени, немного откинулся назад и вошел в нее. Девчонка, держась руками за спинку переднего сидения, стала ритмично двигаться, пружиня расставленными ногами. Нашу возню в любой момент могли заметить остальные зрители либо дежурная по залу, а может, и уже заметили. Но нам было все равно. Риск только возбуждал.
Почувствовав, что кончаю, я больше не позволил ей двигаться и остро, мучительно излился в нее. Полина, уже не сдерживаясь, громко вскрикнула. Не заглуши ее голос выстрелы на экране, еще неизвестно, чем бы это наше рискованное приключение закончилось.
На всякий случай, как только мы привели себя в порядок, я взял ее за руку и, не дожидаясь конца сеанса, вывел из зала.
По дороге домой Полина вознамерилась обниматься прямо на улице. Я решительно отстранил ее:
- Перестань, бесстыдница!
- Сам старый развратник! - не осталась в долгу она.
- Ремнем выпорю.
- В милицию заявлю. И загремишь ты лет на восемь. За изнасилование несовершеннолетней в извращенной форме.
- А ты - года на четыре в колонию для малолеток.
В ответ она взяла меня за руку и смирно, совсем как маленькая, пошла рядом. Разумеется, ни я, ни она не собирались выполнять свои угрозы. Это всего лишь была несерьезная перепалка двух влюбленных.
- Ты не бросишь меня больше? - уже совсем серьезно спросила она.
В ответ я поцеловал ее в лоб и на мгновение, - не в силах сдерживаться, и в то же время стараясь не потерять контроль над собой, - крепко прижал Полину к себе. Мы все больше становились единым целым. Я был уверен, что она понимала это не хуже меня, поэтому вопрос в ответе не нуждался.
Да, я жил с несовершеннолетней, по сути, с подростком. И тем самым нарушал существующие уголовные законы. В то же время я был достаточно эрудирован, чтобы понимать, что разрешенный минимальный брачный возраст и готовность девушки к половым отношениям никогда не совпадают.
Первое зависит прежде всего от экономической целесообразности, второе - от возрастных физиологических особенностей. Женили же в старину на Руси десятилетних мальчиков на девушках в полтора, а то и два раза старше их, если семья нуждалась в дополнительной паре рабочих рук. А на Востоке, наоборот, до сих пор одиннадцати - двенадцатилетних девочек отдают замуж за мужчин, по нашим понятиям, пожилых. Если память не изменяет, любимой жене пророка Мухаммеда было в день свадьбы всего девять лет, а до этого она уже успела стать вдовой.
Нынешний же восемнадцатилетний рубеж - всего лишь экономическая необходимость. Это время окончания средней школы, то есть достижения возраста, когда мужчина может содержать семью.
Так что Полина, по восточным меркам, уже созревшая невеста. А поскольку то, чем мы с ней периодически занимались, доставляло ей удовольствие не меньшее, чем мне, и даже физиологически мы довольно быстро приноровились друг к другу, я справедливо считал, что в наших отношениях не было ничего, что переходило бы грань допустимого. Если не учитывать случившегося прошлой ночью.
Да, я не сдержался, хотя и должен был. Но и здесь не все так однозначно. Я заставил ее испытать боль. Но девушки испытывают боль и тогда, когда им нарушают девственную плеву.
То, что я сделал с ней, в Древней Греции было нормой. Да что далеко ходить. Еще в Средние века католическая церковь разрешала верующим в постели только одну позицию - так называемую миссионерскую, когда женщина лежит на спине, а мужчина - сверху. На Востоке, наоборот, нормальной считается именно та поза, которую добрая половина наших соотечественниц считает в постели унижающей их человеческое достоинство. Вот дурехи!
Что же касается ласк более интимных, чем поцелуи в рот, многие россиянки их категорически отвергают и в отношениях с мужьями, и с любовниками, чтобы не дай бог и те, и другие не заподозрили своих подруг в излишней испорченности. Хотя что здесь порочного?
У Полины этого совкового комплекса не было. Однако тогда в душе я действительно был обескуражен. Даже не собственно ее смелостью, а тем, в каком возрасте эта смелость проявилась. Я вовсе не считал свою возлюбленную развратной. Испорченной, пожалуй, да. Но в пределах допустимого.
Ужин она готовила в белом кружевном переднике. Когда девчонка вошла на кухню, я мысленно похвалил ее за скромность. Но уже через мгновение понял, что зря: едва она повернулась ко мне спиной, выяснилось, что, кроме передника на ней ничего больше нет. Я понял, что эта бестия просто жить не может без подобных маленьких шоу. И весь вечер взгляда не мог отвести от мелькавшей передо мной очаровательной обнаженной попки. Девчонка, заметив это, нарочно то и дело поворачивалась ко мне спиной, а то и вовсе наклонялась так, чтобы я мог видеть следы своего вчерашнего лечения.
Кончилось это безобразие тем, что после ужина я не выдержал и, едва она вошла в комнату, повалил ее животом на постель и принялся покрывать поцелуями так заводившую меня упругую белую наготу. Полина высвободилась, скинула передник и, загадочно улыбаясь, спросила, какой цвет радуги я предпочитаю. Недоумевая, что еще за провокацию эта оторва замыслила, я ответил, что зеленый.
- Я так и думала, - улыбаясь, ответила она, - но на всякий случай купила целую радугу.
И, раскрыв ладонь, показала упаковку цветных презервативов.
Мне стало стыдно: мы с ней все эти дни действительно рисковали, и я не должен был верить ее словам, сказанным в камышах, о том, что девочки в ее возрасте "залетают" очень редко.
- У тебя вообще все с женскими делами в порядке? - только теперь осознав всю степень своей неосмотрительности, спросил я.
- Думаю, пока да.
- Думаешь или уверена?
Полина неопределенно пожала плечами и, смутившись, добавила, что на всякий случай "это" нам не помешает.
Я так и не понял ее, а
