Блюменталь, откликнувшись на призыв товарища Сталина отдать все силы на борьбу с немецко-фашистским вторжением, весь свой отпуск проработала в райвоенкомате, обеспечивая мобилизацию в Красную Армию. От имени нашей школы выражаю вам, Рахиль Борисовна, огромную признательность. Наши вам аплодисменты, - закончила она и снова ударила ладонью об ладонь.
- Теперь обсудим наши школьные проблемы. На сегодняшний день основной проблемой стало размещение учеников в классах. Какие будут соображения и предложения, товарищи?
Повисло тягостное молчание, и только Рахиль неожиданно для себя самой подняла руку.
- Давайте заслушаем Рахиль Борисовну, товарищи, - предоставила ей слово Владилена.
- Я вот, что подумала, Владилена Остаповна, - несмело начала Рахиль, памятуя о своём неудачном выступлении про кабинет географии, - у нас в каждом классе по шестнадцать парт. Если их объединить по две и сделать между ними вкладыши, то мы сможем получить дополнительные места. Сделать это можно прямо первого сентября силами самих учеников. Работа, как мне представляется, не слишком сложная и вполне выполнимая, конечно, под руководством учителя труда. Возникает вопрос, где взять материалы? А помните, весной шефы подарили нам целый грузовик различных обрезков для уроков труда? Вот их можно было бы использовать, как мне кажется.
- А что, товарищи, вполне дельное предложение, - похвалила Владилена, - вот что значит творческий подход к вопросу. Итак, объявляем первое сентября Днём трудового воспитания и назначаем ответственными за его проведение Рахиль Борисовну и преподавателя труда.
После окончания педсовета её задержал завхоз.
- Получите новые карты и подпишите акт о списании старых, - потребовал он.
- А что будет со старыми картами?
- Сожжём согласно инструкции о списании. Что же ещё с ними делать?
- Можно я одну возьму себе? – робко попросила Рахиль.
- Да хоть все забирайте, они теперь никому не нужны.
Карту европейской части СССР она закрепила на пустой стене между фикусом и окном и долго вглядывалась в её зелёный окрас, пытаясь мысленно соединить Николаев с Новгородом. Получалось плохо. Пришлось собрать иголки и воткнуть их в названия уже оставленных городов, и тех, за которые, по сводкам Совинформбюро, ещё шли ожесточённые бои, выдернуть из шарфа красную шерстяную нить и натянуть её между торчащими, как незаконченные могильные кресты, иглами, чтобы воочию увидеть постигшую страну катастрофу. Эта, в очередной раз прочерченная граница вызвала у Рахили какие-то смутные и совершенно неправильные мысли, которые она повелела себе признать пораженческими и постановила немедленно изгнать из головы.
Сентябрь принёс множество неожиданностей и фронту, и школе: немцы окружили Ленинград, и вплотную подошли к Москве, а старшие классы почти целиком перешли в ремесленные училища танкового завода.
- Как всё это понимать, Сеня? – спросила она.
- Давай верить в победу, Рохле. Всё остальное – эпизоды войны. Договорились? – требовательно ответил он, и ей сразу стало спокойней.
День за днём пролетало первое полугодие. В начале декабря объявили об успешном контрнаступлении под Москвой. Учительницы встрепенулись, и снова заговорили о скором окончании войны. На последней перед каникулами политучёбе эту же мысль развила и Владилена, напомнив, что победа не приходит сама собой, что она полита кровью великого множества рядовых защитников Родины.
- Среди этих рядовых героев войны, сложивших свои головы в борьбе за свободу и независимость нашей Родины, есть и наши с вами коллеги, - сурово произнесла Владилена Остаповна и поднялась из-за стола. Один за другим встали и учителя. – В ноябре под Тулой погиб учитель физкультуры нашей школы Антон Сергеевич Трунов, а в начале декабря в сражении под Москвой смертью храбрых пал Василий Степанович Кузин, тот студент, который прикрыл собой математику при открытии нашей школы. Почтим их память минутой молчания.
Учителя разошлись, а Владилена осталась сидеть за столом, суровая и одинокая в своём материнском горе. Рахиль хотела подойти, выразить своё искреннее сочувствие этой железной женщине, но вдруг поняла, что её осведомлённость будет ей неприятна, и тихо выскользнула из учительской.
- Поразительная женщина, - восхищённо говорила она вечером Семёну, - просто образец настоящего коммуниста. Такая выдержка, такая самоотверженность! Сень, а откуда у неё такое имя, не знаешь?
- В двадцать четвёртом, после смерти Ленина, многие коммунисты и комсомольцы меняли имена на связанные с Владимиром и Лениным. Наверное, и она тогда же сменила.
Перед самым новым годом объявили о победе в битве за Москву, и Рахиль с радостью отодвинула шерстяную границу на несколько миллиметров на запад. Война шла своим чередом, шерстяная нить бегала по карте, сдвигаясь то вправо, то влево, но тыловая жизнь постепенно обретала какие-то, пусть нелепые, но стабильные рамки. Вновь заработали театры и рестораны, пошли новые фильмы, а в офицерских пайках появились американские консервы и невиданный ранее шоколад.
Весна сорок второго выдалась на редкость тёплой. К середине апреля улицы города запестрели цветастыми довоенными платьями, шляпками и косынками и порой казалось, что нет никакой войны, но война была. Она напоминала о себе то вылетевшим из растворённого окна вдовьим криком жены, получившей похоронку, то ковыляющим на костылях выздоравливающим из ближнего госпиталя, то измождённым лицом ленинградской блокадницы …
В ожидании недавно ушедшего трамвая Рахиль в одиночестве стояла на остановке, закрыв глаза и подставив лицо нежаркому весеннему солнцу.
- Что, крыса тыловая, радуешься жизни, пока мы за тебя кровь проливаем? – услышала она хриплый голос.
Два человека лет по двадцать пять, плечо к плечу стоявших перед ней в грязных солдатских шинелях, накинутых поверх госпитальных халатов, смотрели на неё с нескрываемой злобой. Рахиль отступила назад, увидела четыре костыля и две ноги, снова шагнула вперёд и положила руки на их вздыбленные костылями плечи.
- Спасибо вам за ваш подвиг и вашу самоотверженность, - с искренним чувством произнесла она и поцеловала каждую из небритых щёк.
Солдаты оторопело смотрели на неё уже незлыми повлажневшими глазами.
- У тебя деньги есть? А то поделилась бы, - мягко попросил хриплый.
Рахиль достала кошелёк и вывалила себе на ладонь всё его содержимое.
- Вот, это всё, что есть. Только на трамвай возьму, остальное ваше.
- Ты как знаешь, а я не возьму, - упрямо мотнул головой второй солдат, резко развернулся и запрыгал прочь, ещё плохо управляясь с костылями.
- Э-э-х, сестрёнка! – тоскливо протянул хриплый, махнул рукой и пошёл догонять товарища.
Рахиль села у окна и ещё издали увидела «своих» солдатиков, снова стоявших плечом к плечу, всматриваясь в приближающийся трамвай. Она помахала им в открытое окно. Солдаты дружно замахали в ответ и их грубые лица облагородились добрыми улыбками. Рахиль приехала домой переполненная чувствами светлой печали и тихой затаённой радости.
Она застала мужа сидящим за столом и разглядывающим дырки на залитом кровью рукаве гимнастёрки. На забинтованном левом предплечье проступали два кровавых пятна. Рахиль охнула и привалилась к дверному косяку.
- Спокойно, - рассмеялся Семён, - всего лишь глупая производственная травма. Ехал в кузове грузовика по лесной дороге, стоял спиной к движению, а тут ветка торчит и сучок такой тонкий и острый. Вот он и проткнул мне руку насквозь. Так обидно и гимнастёрка совсем новая. Как думаешь, это можно зашить? – спросил он, насаживая обе дырки на палец.
- Горе ты моё неуклюжее. Больно было?
- Терпимо. А у нас пожевать что-нибудь есть?
- Откуда? Я ещё ничего не готовила, так что терпи и жди.
Она жарила картошку, когда на кухне появилась Зинаида.
- Ну, как там наш герой?
- Да уж, Аника-воин, - рассмеялась Рахиль, - это надо было так на сучок напороться.
- На сучок? Это он тебе рассказал? Ну, Семён, ну, выдумщик! А ты, Рахиль, как дитя малое – всему веришь.
- Что случилось, Зиночка? – побледнев, взмолилась Рахиль, - Рассказывай, не томи.
- Ладно, уж только между нами. Никому в своей школе ни слова! Ясно? Тут в январе полк формировали для отправки на фронт, так четыре дезертира напали на патруль, убили офицера и трёх солдат, забрали оружие и как сквозь землю провалились. Ничего удивительного – местные деревенские, всё кругом знают. И начали они куролесить. Магазин ограбили, продавщицу убили, потом на военных напали – два трупа, три раненых. Оружием разжились, даже два автомата у них появилось. Из винтовок обрезы наделали, ещё пистолеты. В общем, серьёзная банда организовалась. Искали их долго, а сегодня с утра сообщение, что вроде они в деревеньке километров в сорока от города. Быстро собрали всех, кто под рукой оказался, в грузовики и в деревню. А деревенька домов пятнадцать, да при каждом доме и хлев, и сарай, и банька, и поленницы до неба. Место, сама понимаешь, аховое. Разбились на группы, и пошли всё прочёсывать. Одну группу твой повёл. Идут, идут, вдруг из окна баньки автоматная очередь. Солдатика одного наповал, а Семёна ранило. Все залегли, а Семён твой метрах в пяти от этого окна лежит, убитым прикидывается. Бандюга этот диск расстрелял и за другим потянулся, а Семён, хоть и раненый, вскочил, в два прыжка у окна оказался и пристрелил гадину. Вот тебе и сучок. Ему теперь, наверное, орден дадут, а ты «Аника-воин».
Рахиль бросилась в комнату, прижала к груди его любимую отчаянную голову и тихо заплакала, повторяя как заклинание: «Сенечка, Сенечка, Сенечка…».
- Ну, будет, будет, - успокаивал он, - а Зинке я длинный язык укорочу, доболтается трепло.
Постепенно она успокоилась, прижалась к мужу и жалобно прошептала:
- Тебя же могли убить. Убить, понимаешь?
- Хочу вам напомнить, Рахиль Борисовна, что идёт война, а ваш муж, между прочим, офицер, - строго и совершенно серьёзно ответил он, - так что утри слёзы, офицерская жена, и накорми наконец своего израненного супруга.
Рахиль вспомнила про картошку и побежала на кухню. Зинаида хлопотала у двух сковородок – своей и соседской.
Этой ночью Рахиль была нежна необыкновенно, сама изумляясь смелости своих ласк. Потом они долго не спали – Семён маялся с растревоженной любовью рукой, а она лежала не шевелясь, вслушиваясь в себя в ожидании чего-то радостного и светлого.
- Я беременна, я беременна, я беременна, - чуть слышно шептала Рахиль и вдруг произнесла громко и отчётливо: - Я беременна, Сеня!
Он встрепенулся, приподнялся на здоровой руке, заглянул в лицо, пытаясь в темноте разглядеть выражение её глаз, ничего не увидел и спросил:
- Давно?
- Уже часа полтора, - уверенно ответила жена.
- Спи, фантазёрка, - разочарованно фыркнул Семён и поцеловал её белеющую в темноте грудь.
Рано утром позвонила Владилена.
- Я считаю, Рахиль Борисовна, что сегодняшний день вам лучше провести дома. Не волнуйтесь, я вас подменю, - не терпящем возражений тоном произнесла она и положила трубку.
- Фантастическая женщина! – в очередной раз восхитилась Рахиль.
- Семён, а ты когда новые портянки получать будешь? - месяца через полтора мимоходом поинтересовалась Рахиль.
- Да уже на прошлой неделе можно было получить. Недосуг всё. У нас
Очень давно не читала ничего подобного.