Возьмите себя в руки, Рахиль Борисовна, - примирительно произнесла завуч, - что вы так смутились? Беременность нормальное состояние для замужней женщины. Я, к вашему сведению, тоже была беременной, - закончила она и нежно посмотрела на молодого математика.
- Сень, а ты не знаешь мужа нашей Копытко? – спросила дома Рахиль.
- Как тебе сказать, Рохле? И знаю, и не знаю. Его портрет у нас в Комнате Славы висит. Известным здесь чекистом был Степан Кузин, умер то ли в тридцать пятом, то ли в тридцать шестом. А что?
- Похоже, её сын у нас в школе учительствует.
Очередная политучёба была посвящена началу европейской войны, об аресте Белоцкого не вспоминали и Рахиль успокоилась, тем более, что события следующих дней закружили и затянули её в свой водоворот. Семнадцатого сентября в Польшу вступила уже наша армия, начав Освободительный поход, десятого октября Литве передали город Вильно и всю Виленскую область, а тридцатого ноября белофинны зачем-то напали на СССР, и началась финская война.
Рахиль допоздна просиживала в школе, прорисовывая на многочисленных картах новые границы, и уже не вспоминала свой душевный порыв.
Стремительно приближался конец полугодия, а с ним Новый год и каникулы.
Однажды на кухне Зинаида протянула ей свёрток.
- Слушай, соседка, мне тут платье предложили, да размер не мой. Примерь, может тебе подойдёт?
Платье было убийственно красивым: длинное, светло фиолетовое, с какой-то умопомрачительной искрой и небольшим аккуратным декольте. Рахиль сразу влюбилась в него, и купила, не раздумывая и не мучаясь виной за нанесённый семейному бюджету ущерб.
Вечером тридцатого декабря Семён радостно сообщил ей, что Новый год они будут встречать в Окружном Доме офицеров.
- Оденься посимпатичнее, Рохле. Слушай, кстати, ты немецкий ещё не совсем забыла?
- Почему «кстати», – машинально отозвалась Рахиль, занятая мыслями о завтрашнем наряде, - кое-что ещё помню.
- Вот и хорошо. Завтра в девять я за тобой заеду, будь готова.
Тридцать первого занятий не было. Собрались по классам, раздали табели, поздравили детей с наступающим праздником и распустили по домам. Учителя собрались в учительской в ожидании напутственного слова руководства.
- Товарищи! – начала завуч, - Вот и закончилось первое полугодие. Мы хорошо поработали и заслужили право на кратковременную передышку. Вы свободны до последнего дня каникул. В последний день всем собраться к десяти ноль-ноль.
Задвигались стулья, зазвучали весёлые голоса, но всех одёрнул прокуренный голос Владилены Остаповны:
- Разве была команда «Разойдись»? Теперь я должна сообщить вам главное. Вчера в город для ознакомления с нашим передовым опытом прибыла большая делегация из Германии – военные, инженеры и конструкторы. Всем вам категорически запрещается, повторяю: категорически запрещается вступать с ними в любые контакты. Нарушителей моего запрета ожидают большие неприятности. Вот теперь с наступающим Новым годом и все свободны.
Рахиль, не любившая толкаться в очередях, терпеливо ждала, пока все оденутся, когда услышала сзади шёпот Владилены:
- К вам, Рахиль Борисовна, мой запрет не относится.
Рахиль обернулась, но увидела лишь удаляющуюся спину завуча.
Этот день тянулся бесконечно долго. Уже давно высохли тщательно промытые и слегка накрученные волосы, уже было отглажено платье и до зеркального блеска начищены туфли, уже … Да что там перечислять? Уже давно было готово всё, а стрелки часов застыли на цифре шесть и не желали ползти дальше. Рахиль то вспоминала прошедшие встречи Нового года, которые, как оказалось, почти не оставили ярких впечатлений, то пыталась представить себе грядущий, по существу первый в её жизни настоящий бал.
Возникшее слово «бал», напомнило школу и общественный «суд над Наташей Ростовой». Рахиль тогда выступала обвинителем и клеймила Наташу за мещанство, отсутствие идеалов и прочие грехи. Коснулась она и первого бала, обвинив молодую графиню в отрыве от народа, выразившееся в её стремлении как можно скорее попасть в прогнившее светское общество. Теперь, пролистывая в памяти страницы романа, Рахиль поймала себя на мысли, что её трепетное ожидание бала, мало чем отличается от ожиданий той девочки-подростка, и устыдилась то ли выступления, то ли своего нынешнего состояния.
Наконец стрелки часов подползли к цифре восемь, и Рахиль стала медленно одеваться. Теперь, полностью готовая к выходу, она пыталась разглядеть себя в небольшом зеркале и вспоминала огромные зеркала в гардеробе Дома офицеров, которые всегда поражали её при частых посещениях библиотеки. Она стояла у стола напротив двери, когда щёлкнул замок и в комнату вбежал Семён. Он уже готов был произнести заранее приготовленную шутку, но так и остался стоять в дверях с открытым ртом и изумлённо сияющими глазами.
- Принцесса, - воскликнул муж, падая перед ней на колени, - прости, что нарушаю твой покой, но ещё утром здесь жила замухрышка по имени Рахиль, а теперь вместо неё я встречаю тебя. Ответь, где моя жена Рохле? – Рахиль заливалась звонким смехом, а Семён продолжал свою извечную игру, - Что это? Я слышу смех моей Рохле. Неужели это ты? Не может быть! Твоя красота слепит меня, я ничего не вижу. Только на ощупь я смогу определить ты это или не ты.
Он запустил руки под подол и стал гладить её икры, колени и бёдра.
- Да, это ты, моя Рохле! Но кто сделал из Золушки Принцессу? Кто подарил её такое роскошное платье?
- Не подарил, а продал. И знаешь, Сень, я потратила на него кучу денег, - виновато призналась Рахиль.
- Какие деньги? К чёрту деньги! Они для того и придуманы, чтобы их тратить. Я так хочу обнять тебя, Рохле, но боюсь помять такую красоту.
Рахиль чувствовала себя на седьмом небе, но что-то в облике мужа насторожило её, и она с тревогой спросила:
- Сень, тебя что, выгнали из органов? Почему ты в форме артиллерийского капитана?
- Принцесса, - смеясь, отвечал он, - мы же идём на бал-маскарад. Считай, что это мой маскарадный костюм. Всё, одевайся, и побежали – во дворе автобус ждёт.
В полумраке автобуса Рахиль различила знакомые лица соседей по дому - чекистов и их жён - и улыбнулась, обнаружив, что все обряжены в «маскарадные костюмы» различных родов войск. Она поздоровалась с Юрием Сергеевичем и Мариной, и хотела было сесть на свободное сидение перед ними, но Семён властно потянул её за руку.
- Нам сюда, - шепнул он и показал на неудобное сидение над колесом автобуса.
Вошла ещё одна пара и, сидевший впереди на отдельном месте незнакомый лётчик-полковник приказал двигаться. Дорога от «замка» до ОДО занимала пешком минут двадцать (из ворот налево до конца улицы, затем направо, снова налево и вот он Окружной Дом офицеров), но автобус сразу повернул направо, долго петлял по каким-то улочкам и, наконец, остановился в тёмном проулке метрах в десяти от угла какого-то здания. Полковник повернулся лицом к пассажирам и произнёс загадочную фразу:
- Интервал две. Первый.
С ближнего к двери сидения поднялась пара, вышла из автобуса, дошла до угла и исчезла.
- Второй, - скомандовал полковник, и вторая пара проследовала вслед за первой.
- Третий.
- Следующие мы - шепнул Семён.
Они свернули за угол и оказались на площади перед Домом офицеров. К парадному подъезду с разных сторон стекались люди в военной форме. Шли с женщинами, парами и группами, подъезжали на легковых машинах старшие начальники с дамами в мехах и услужливыми адъютантами, и Рахиль снова вспомнила толстовское описание съезда гостей на бал.
На входе у них проверили пригласительные билеты, и Рахиль наконец-то очутилась в сказке среди огромных зеркал, позолоченной лепнины и мраморных колонн. Она крутилась перед зеркалом, ловя в нём восхищённые взгляды мужчин и завистливые их спутниц. У дверей ресторана лейтенант с повязкой «Распорядитель» снова проверил у них приглашения, указал на проставленный в билете номер и важно произнёс:
- Ваш столик номер тридцать семь находится по правой стороне в конце зала.
Они пошли через весь зал, всё дальше уходя от наряженной ёлки и эстрады, на которой оркестранты уже настраивали свои инструменты. Их стол был последним в ряду и стоял у окна, занавешенного кремовой шторой. Рахиль огорчённо вздохнула и взялась за стул у окна.
- Сядь, пожалуйста, сюда, - попросил Семён, отодвинув другой стул.
- Ты хочешь, чтобы я сидела спиной к залу и любовалась этой дурацкой шторой? – изумлённо спросила Рахиль и её глаза наполнились слезами.
- От окна дует, любимая, - сурово произнёс муж, - и, пожалуйста, не надо капризничать.
Рахиль сердито посмотрела на него, усевшегося лицом к залу, и пробурчала:
- Часы ещё не пробили двенадцать раз, а Принцесса уже снова превратилась в Золушку.
Семён хотел что-то ответить, но к столу подошли Юрий Сергеевич с Мариной.
- Мне сюда? – спросила Марина и тоже села спиной к залу, не выказав ни недовольства, ни обиды.
- Уютный столик, хорошее место, - похвалил Юрий Сергеевич, и настроение у Рахили испортилось окончательно.
- Командующий со свитой прибыл, - сообщил Семён. Рахиль повернула голову и увидела идущую к своим столам группу генералов.
Через несколько минут послышалась лающая немецкая речь, громкий смех и в зал вошли человек десять военных в незнакомой серой форме.
- А вот и наши немецкие гости пожаловали, - произнёс Юрий Сергеевич и внимательно оглядел зал.
- Как странно, - изумилась Рахиль, - сегодня утром наша завуч категорически запретила всем учителям контактировать с немцами, а мне шепнула, что её запрет на меня не распространяется. Она что, знала, где и как я буду встречать Новый год?
- Конечно, не знала, Рахиль Борисовна, - улыбнулся Юрий Сергеевич, - просто умная опытная женщина здраво рассудила, что жена офицера может пойти с мужем в Дом офицеров, куда наверняка будут приглашены немецкие гости, и избавила вас от лишних волнений.
Внезапно наступила тишина, и зал наполнился густым рокочущим басом командующего.
- Товарищи! Сегодня у нас не официальное мероприятие, а просто праздник, поэтому обойдёмся без длинных речей. Давайте выпьем за нашего отца, товарища Сталина, за нашу мать - Родину и за их детище Красную Армию.
Уже зазвенели бокалы и зазвучали голоса, когда послышались какие-то выкрики и вскочившие немецкие военные дружно прокричали:
- Хайль Гитлер! Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!
- Чего это они? – спросила Марина и посмотрела на Рахиль.
- Наверное, тост произнесли, мне отсюда не слышно было, а потом проорали «Да здравствует Гитлер!» и «Да здравствует победа!»
Заиграла музыка, и Семён пригласил жену на танец. Рахиль шла через весь зал к танцевальному кругу, кусая губы и боясь расплакаться.
- Перестань кукситься, Рохле, что вдруг случилось? – шептал Семён, кружа её в вальсе.
- Ничего, кроме того, что у меня испортилось настроение. Понимаешь, всё как-то не так, как мечталось. Скоро пройдёт, а пока не сердись на меня.
- В жизни часто бывает не так, как хочется, но это не причина для отмены праздника. Найди в случившемся что-нибудь хорошее и улыбнись. Вот смотри: тебе не понравилось расположение стола, но представь, что нам достался бы вот этот столик, - он указал на стол, стоящий прямо у края круга, - с ума ведь можно сойти от бесконечного мелькания людей, а у нас хорошо, тихо. И
Очень давно не читала ничего подобного.