РУСАЛКА (продолжение "ЛЕШЕГО")

Ивановну сделали участницей водного шоу. Делать ей при этом было ничего не надо, просто лежать в центре бассейна и помахивать хвостом, в окружении резвящихся дельфинов. Пустое говорить, что с ролью она справлялась превосходно – истерические женские выкрики с трибун: «Куда уставился, кобелина?» и «Прекратите разврат, сволочи!» -  преследовали её в ходе всех аншлагов. Дельфины тоже  сначала отнеслись к ней неоднозначно, устроили даже между собой склоку на своих запредельных частотах, но потом, по-видимому, всё же классифицировали её как некий переходный, но дружественный подвид между ними и оставшимися отбросами мирового океана, и  даже начали с ней заигрывать и устраивать сцены ревности. На что при таких раскладах надеялась Аделаида Ивановна – непонятно, если она только всерьёз не подумывала о том, чтобы стать звездой  скандального шоу, но везении было на её стороне: она не заболела от несвежей воды и сомнительной пищи, не стала жертвой  дельфиньих и человеческих разборок и даже  сохранила какой-то стыд, пока наконец слухи о её хвосте  вместе с именем  «Кирилл» не достигли ушей наших аналитиков, промышлявших подобного рода ерундой. Дальнейшее уже было делом техники, хотя  и не совсем простым, если принять во внимание, что уже планировалось перемещение Аделаиды Ивановны в другие места – на Ближний Восток, во владения пресыщенного всем на свете шаха или шейха, и даже получены за это деньги. По старой памяти Кирилл уже готовился лично возглавить спецназ для  её освобождения, но в конце концов патриотические настроения в клане теневых барыг возобладали и на Восток были отправлены уши более меркантильных товарищей вместе с отступными, а Аделаиду Ивановну с максимальным комфортом с партией контрабандных джакузи доставили к нам.
Вот, собственно, и всё, что нам удалось выяснить, да и то большей частью от дельфинов, чем от  людей.
Аделаида Ивановна принялась дополнять картину малоcодержательным, но трогательным монологом.
- Ну, это уж черномор так подгадал, вражина… А я ведь тоже изрядно перепугалась, когда сетями-то на меня охотиться начали с трещоток своих диковинных. Дельфины опять-таки эти - ох и чудные! – но ведь хорошие, хорошие…
Опытный Кирилл решительно взял инициативу дальнейшего разговора в свои руки.
-Аделаида Ивановна, давайте-ка по порядку, хорошо? Что у вас там опять  такое приключилось, что вы вдруг в Чёрном море искупаться решили? Да ещё и при помощи черномора… Я-то ведь  грешным делом думал, что вы спеси ему поубавите, когда…
Тут он замялся при построении развёрнутого предложения, очевидно, перестраиваясь на несколько отличный от обыденного словарный запас, но потом передумал продолжать и вопрошающе уставился на русалку. Та покачала головой.
-Ох, Сеня ты Сеня, Кирюша ты Кирюша – да разве легко всё в слова-то облечь? Ты ведь  вон какой грамотный, и то спотыкаешься. Ну да, ладно, слушай – не перебивай только.
Она опять покачала своей античной головкой  в буйном кудрявом сплетенье русых волос и заговорила, как запела, настроив голос на искренние и проникновенные модуляции.
-Вернулись мы, значит, к себе домой – да не все только…  Оглянулись – лешего-то и нет с нами, и что из всего этого теперь выйдет – непонятно. Совсем уж тоскливо сталось, когда  царевна с волком так место себе среди нас по новой и нашли: пошатались, побродили бесплотные, да и сгинули разом  в закат, ни словечком не обмолвившись…   Поняли мы тут, что и нам какой-то предел прописан, и не вечные мы тоже.  Кащей к тому ж  сподручных своих всё оплакивал, а водяной - харем свой болотный. Дядька с богатырями, ясное дело, забражничали . Машка по матери иссохлась, как её похоронила - враз копией её и сделалась.  Я с ней всё ночи-то и просиживала в дубовой бочке – на ветвях сызнова перебиваться как-то не очень хотелось. Кот непонятно с чего больше всех по лешему убивался, возвращения всё ждал, орал благим матом у себя под дубом , да жалостливо так… ага, вспомню сейчас… вот:
-Почему всё не так? Вроде - всё как всегда:
То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух, и та же вода…
Только - он не вернулся из боя.
-Ну и ещё там, я и не упомню всё… Сам ли написал, или подслушал где – уж не знаю, но как заорёт это всё –  так и сердце заходилось; богатыри головы свои лохматые руками обхватывали да плакали, как дети малые, а потом в сердцах всё за котом гонялись, будто отомстить за что хотели.
Аделаида Ивановна в этом месте позволила себе передышку, дала круг по ванной, обдав нас наэлектризованными брызгами, затем продолжила:
- И черномор наш не на шутку загоревал поначалу, всё словно бы опасался чего-то да  по ночам с тучами кружил, но мало-помалу успокоился и решил в книги свои мудрёные заглянуть, чтобы, значит, разобраться, что нас всех дальше ждёт. И вот заявился он как-то раз к Машке в избушку, напылил там своей бородой, да и выложил нам обоим, что кому-то из нас надо к людям обратно собираться, чтобы, значит, от общей беды спастись. Что, мол, лешего уже не вернуть и выход один только – нужна нам здесь  кровь новая, то есть должны или я, или Машка от кого-то из людей понести, от того, кого выбрать сумеем, да кто нас выберет, да обратно с дитём вернуть сумеет. И будет это дитя спасением нам всем после. Ну, мы конечно, и слушать его после этого вовсе-то и не стали – вытолкали взашей, чтобы лешего нашего по-зряшному не хоронил да случки небывалой не понапридумывал, себе на потеху. Да не унимался он, и как-то позвал и меня с Машкой, и богатырей, и водяного с кащеем, и кота-стихотворца на полянку одну, куда, как все помнили, леший наш любил заходить травку покосить да ягод понабирать. Так вот… Снег ещё кругом лежал, а на полянке кругом трава зелёная вдруг занялась, да ягоды повысыпали – одна к одной, крупные-крупные … Вот тут  мы с Машкой не дуром-то обе в голос сразу и заголосили. А когда карла обратно опосля к нам заявился, стали уж мы его всерьёз пытать, что он там такое выведал, да кому из нас всё-таки сподручнее к вам опять отправляться. Он же говорил, что так выходит, что всё равно кому – что человек тот и для Машки, и для меня – один, мол,  для него не преградой ни Машкина старость, ни рыбья моя сущность будет. Ну - тут обидно, конечно, по-бабьи нам обоим-то стало, что молодцу тому всё равно, кого привечать, а черномор только руками и разводит: выходит так, мол, да и всё тут, а он уж любую из нас куда надо доставит, но одну только, на это у него сил и ума хватит. Да, ещё сказал, что человека того ты, Кирилл, найти поможешь. А когда остались мы с  Машкой вдвоём, та мне и говорит, что нет у неё мочи туда возвращаться, где мать её сгубили, а я, мол, давно уж о маленьком мечтаю… Ну, на другой день и принесли меня богатыри в дом к черномору,  нарисовал он вокруг меня фигуры да знаки непонятные, сам книгами своими мудрёными обложился да не меньше часа бормотал своё что-то, я уж и заснуть успела, пока он не закричал вдруг: «Вот он, излом-то нужный, готовься теперича – в море тёплом купаться будешь!» И стало тут  меня на изнанку как-будто бы  всю выворачивать, да затягивать куда-то;  потемнело всё, закружилось – ох, до сих пор вспоминать боязно! А потом уж – вода солёная в нос да рот полилась, еле-еле отфыркаться удалось…
Аделаида Ивановна замолчала. Кирилл прочистил горло, в свою очередь покачал головой и осторожно заговорил:
- М-да, дела… Картинка, конечно, прелюбопытная получается. Ну – то, что без черномора тут не обошлось – это понятно: куда же без него-то? Значит, я должен помочь  вам мужа найти, с которым вы дитя по доброй воле зачать сможете… А вы вообще-то… как это себе всё представляете, а?
Аделаида Ивановна вильнула хвостом, проследила за ним взглядом и собралась заплакать.
-Ну - ладно, ладно… - заторопился Кирилл. – Вот что. Аделаида Ивановна, не возражаете, если мы проверим вашу информацию? Нет-нет, вам-то мы доверяем, но вот черномору, сами понимаете, веры особой нет. Можно... как бы это сказать… Андрей на какое-то время зайдёт к вам в гости?
-Куда зайдёт? – озадачилась русалка. – В ванну эту?
-Да нет, не в ванну – в голову. Мысленно.
-В голову? – она провела ладонью по буй ству  волос. – Он что, тоже  ворожить умеет? На вроде черномора нашего?
-Да кое-что умеет… Так вы не против? Для нас, да и для вас, это очень важно.
-Ну, пусть заходит, - протянула русалка. – Вляпалась в историю. Что хотят, то и воротят. А это не больно?
Тут подал голос я:
-Возможно, будут какие-то непривычные для вас  ощущения, вы только постарайтесь им не сопротивляться – тогда это всё быстро закончиться.
-Успокоил, называется… Да давай уж, попробую не ерепениться. Раз надо.
Я повернулся к Кириллу:
-Начинаем? – и, получив  кивок в ответ, нашёл взглядом прозрачность других глаз, зацепил некстати тревожную дрожь обольстительных губ,  отмахнулся от них и стал впитывать в себя очередную чужеродность.

Глава 3

Началось всё с кошачьих зрачков. Я люблю кошек – всю эту их бесстрастную негу, вызывающую разлад в доверчивой душе. И вот как-то, подобострастно почесывая ушки моего вальяжного любимца, я столкнулся с ним глазами и наша игра в гляделки затянулась дольше обычного. Я пришепётывал что-то на вроде «…ах ты мой пушистый наглый мурлыган…» и всё ждал, когда он хмуро отвернёт голову, а он всё не отворачивал и не отворачивал, пока вдруг его глаза тревожно не сузились и вслед недоумённо округлились… и тут же  я ощутил внезапный тычок боли в теменной области, мерцающие жёлтым кошачьи зрачки стали неожиданно близко-близко, потом пропали… и я увидел своё лицо со стороны.  В непривычной проекции и с незнакомыми пропорциями,  одуловато-синее, явственно хмурое даже при размытости черт. Трудно, конечно, описывать человеческими словами то, что выходит за рамки человеческого, но попробую - куда деваться, раз начал. Раздвоенность моя была очевидна. С одной стороны, я осознавал, что вижу именно своё лицо, и именно со стороны,  а с другой – метался в панике животного пароксизма, пытаясь выдавить из себя чужое жало. Отчётливо помню, как вздыбилась моя шерсть и заныл старый перелом , полученный ещё котёнком, когда я неудачно соскользнул котёнком с подоконника на обледенелость под окном… Потом, утробно шипя и отчаянно тряся головой, я потянулся своей лапой к своему  лицу и тут же остро переключился на резкую боль в щеке, переступил через что-то оглушающее фиолетово-чёрное и, наконец, обнаружил себя изначального, съёжившегося  на диване, с рукой, прижатой  к расцарапанному лицу, открытым ртом и воплем в барабанных перепонках. Напился я в тот вечер страшно, топя в алкоголе всполохи своего и чужого сознания. Помню, что долго пытался отловить по квартире  кота и поговорить с ним по душам, а тот отчаянно уходил от разговора, щедро оставляя следы своего несогласия на моих руках, а потом я налил ему в миску валерианы, чтобы и ему полегчало, но котяра только окончательно взбесился от  этого запаха и сиганул с подоконника, невзирая на больную лапку… Ко мне он больше не вернулся. Я бы тоже так сделал… на его месте.
Человек привыкает ко всему. Даже к тому, что он уже и человек вовсе. Смирившись, я  начал думать трезво. Очевидно, я мог каким-то образом проникать в чужое сознание и становиться его частью, сохраняя при этом и своё «Я». Но как это работает? И