оказаться с ней в каком-нибудь нейтральном заведении. «Ну, тогда жди. Я переоденусь. Поговорить нам с тобой, конечно, надо, и лучше это сделать прямо сейчас». Наташины слова показались мне не особо обнадёживающими, и за время ожидания я успел многое себе нафантазировать, вплоть до того, что она несвободна и ждёт ребёнка. Наш разговор состоялся в уютном полупустом кафе с ломовыми ценами в рублях, но при переводе в доллары они оказались вполне приемлемыми. Мы выпили, потом ещё, потом нам принесли горячее. Её лицо чуть раскраснелось, уголки губ трогательно обмякли, глаза под пушистыми бровями уже не так серьёзно изучали мир, но… на мне опять не задерживались. Разговора не получалось. «Единожды солгавший…» Я хотел бы извиниться – но в чём? Что я был неправ? Но Наташа меня никогда ни в чём не обвиняла. Я сделал то, что посчитал нужным, она это приняла, и говорить о прошлом не имело смысла. О чём же говорить? Что я изменился? О-хо-хо… Если бы люди менялись. Я ожесточённо резал мясо, налегая на коньяк, пока наконец не разразился следующей тирадой: «Наташа, выходи за меня замуж. Я знаю, что никогда и нигде не встречу такой девушки, как ты. Обещаю не копаться в твоей голове без спросу… и со спросом тоже, в общем, не бойся меня. Я хороший». Она бросила вилку, залпом выпила чуть пригубленную рюмку и резко поднялась. «Дурак ты хороший». И ушла.
Я был уверен, что опять облажался, на этот раз окончательно. Но дня через три Кирилл вдруг как бы между делом обронил мне, что Наташа просила меня к ней заглянуть. «А… почему она это тебе сказала?» - тупо поинтересовался я. «Потому что я оставил ей свой контакт именно для такого случая, а ты, балбес, нет», - невозмутимо ответил Кирилл. Ругать меня становилось хорошим тоном. Вечером я долго стоял перед подъездом с цветами, не решаясь войти - я был уверен, что она хочет отдать мне деньги за ремонт машины. Когда я всё же позвонил, она открыла дверь, в халатике и с распущенными волосами, и я понял, что я в самом деле последний болван. Немного позже она сказала мне: «Я ничего тебе не обещаю, просто мне очень плохо сейчас. Если я захочу расстаться, то мы расстанемся. И не смотри мне в глаза, я немного просвещена Кириллом на этот счёт…»
С тех пор прошло больше года. О расставании Наташа за это время разговор не заводила (хотя, подозреваю, поводы для этого я ей давал), наоборот, всё чаще начинала хмурить брови, когда я сообщал ей о новой отлучке: «А ещё замуж звал… Что это за семья, если я всё время одна?» Она просила меня взять отпуск и уехать куда-нибудь вдвоём подальше от суеты, как я догадывался, для того, чтобы поставить меня там перед фактом, что она хочет ребёнка; я обещал ей это сделать. Ну вот, опять придётся прикрываться авторитетом Кирилла. После Лукоморья-Залукоморья он стал частенько заглядывать к нам в гости, отводя душу в беседах с Наташей. Она была верующей, а Кирилл мучительно пытался разобраться в себе, верит он по-настоящему или нет. И они часами говорили: о России и православии, о добре и зле, о судьбе и свободном выборе… Кирилл больше упирал на космические аспекты бытия, он утверждал, что есть только две религии, скрывающие в себе Абсолют и связывающие человека с Ним – христианство и буддизм, и что если буддизм – это игра в вечность с безликим космосом, который тебя просто пережёвывает и выплёвывает по своему усмотрению, то христианство - это вера в живого Бога, встречающего там, за пределом, своих детей как любящий отец. Под христианством Кирилл понимал именно православие, он утверждал, что католическая церковь слишком много внимания уделяла земному – и прошла путь от филиокве до мещанского протестантизма. И теперь только Россия со своей верой и стоит на пути космической бездны, готовой пожрать всю Землю, и именно поэтому России так и достаётся (здесь он, конечно, опирался на информацию для служебного пользования, не подлежащую разглашению). Наташа, напротив, рассуждала о вере как о чём-то очень личном, упрекала Кирилла в умничанье, говорила, что нужно просто верить, что Бог един, а вероисповеданий вот много, и каждому народу Он открывается по-разному, и мы любим свой Его образ, но Он любит всех, даже тех, кто пытается отрицать Его в своей гордыне, или стать Ему ровней… Кирилл морщил лоб, бормотал: «Да, Вселенная неисчерпаема, она может реализовать любой вариант: веришь в рай – получишь его, не веришь ни во что – станешь ничем; конечно, в личностном плане всё будет приведено к какому-то общему знаменателю...» Наташа качала головой, переводила разговор и спрашивала Кирилла, что когда тому кажется, что он борется со злом, хоть космическим, хоть земным, хоть каким, действительно ли он борется с ним, а не потакает ему, используя в борьбе те же средства, что и зло против добра; Кирилл хмурился, говорил, что у добра есть много средств в этой борьбе, и самое сильное – самопожертвование, на какое зло неспособно… Дальше он не продолжал, но я знал, кого он всегда в этот момент вспоминает. Наташа добавляла, что добро ещё умеет любить и прощать. Также она интересовалась, как определить, кто дал тебе дар – Бог или нет? «Это определяется в момент истины», - несколько напыщенно ответствовал Кирилл.- «Он есть в жизни у каждого». Затрагивали они в своих беседах и музыку; Наташа, поглядывая на меня, говорила, что любая музыка – от Бога, даже самая «бешенная», просто люди, творящие её, отчаянно стремятся к свету, сами того не осознавая. Я слушал их, попивая то чай, то кофе с коньяком, и думал о том, какой же я ещё в действительности зелёный…
К Наташе я заявлялся обычно поздно, как сейчас, и иногда мне даже приходилось её будить. На этот раз мне никак не хотелось этого делать; я с удовольствием отложил бы разговор на завтра. Однако она не спала; сидела на кухне и слушала Баха, помешивая ложечкой в кружке.
-Привет, радость моя, - бойко доложился я, перед тем, как нырнуть в ванную. – Скучаешь? Меня ждёшь?
-Иди мойся, Андрей, потом я тебя покормлю, - не поддержала она моего тона. Ладно…
Облачённый в персиковый халат, я насыщался индейкой с рисом и поглядывал на Наташу. Выглядела она усталой, в придачу ко всему ещё и покусывала губы, как она делала всегда, когда её что-то тревожило. Я предпочёл наложить себе вторую порцию и помалкивать.
-Андрюша, - наконец начала она. – Что-то мне сегодня с самого утра неймётся. Вроде бы и не с чего. У тебя как дела? Исчезать никуда не собираешься?
Я отложил вилку. Вдруг мне тоже стало не по себе, произошёл какой-то эмоциональный скачок: сытое умиротворение улетучилось, ему на смену пришла беспричинная нервозность. Я подумал о кристаллах Шпунтика, настраивающих организм на восприятие враждебных изменений реальности. Их работа? Наташа тёрла висок рукой, выверенные гармонии Баха парили в воздухе, и тут… Как будто подняли уголок вдруг зримо уплотнившегося воздуха, за которым оказалась тьма, и она тут же вошла к нам полноправной хозяйкой, раскинула нити теней по сторонам, которые стали сгущаться вокруг поникшей Наташи, обступая её ближе и ближе… Вдруг в комнате не дуром рявкнул кот Феликс, Наташа встряхнула головой и поспешила туда, я за ней. Феликс сидел на подоконнике, урча и перебирая когтями, уставившись злыми жёлтыми глазами в ночь за стеклом. «Феликс, маленький, кого ты там увидел? Ворона пролетела?» - начала гладить его Наташа, но он спрыгнул на пол, заметался по комнате и забился под диван. Уловив краем глаза игру света и тени в углу, я посмотрел туда. Икона пульсировала яркими вспышками, как бы предупреждая о чём-то, и вдруг я отчётливо услышал: «Защити!» Я обернулся к Наташе, чтоб понять, видит ли она и слышит то же, что и я, но она как раз пыталась достать кота из-под дивана и, похоже, ничего необычного в происходящем не замечала. Потом аномалия закончилась. Кот притих на коленях у хозяйки, хмуро поглядывая на меня, к чему я уже привык: кошки постоянно ждали от меня какого-то подвоха. Напряжение ушло.
Позвонить нашим? Нет, не надо, ещё испортят выходной . К тому же мозг и подключенные уровни подсознания оценили ситуацию как предупреждение о реальной угрозе в будущем, и это будущее мне явно не нравилось, потому что каким-то образом угрожало и Наташе. Ладно…
-Девочка моя, - я сел рядом с ней, что явно не понравилось Феликсу, - я действительно пропаду на пару недель, ну… может чуть больше. А потом мы обязательно поедем куда-нибудь далеко-далеко – туда, где ты ещё ни разу не была. Потерпи немножко, хорошо? А завтра я буду с тобой целый-целый день, чтобы исполнять все твои желания. Что ты хочешь, родная?
Наташа чуть искоса, как она научилась это делать, посмотрела мне в глаза.
- А ты как- будто не знаешь, Андрей. Ребёнка я хочу, мальчика или девочку. От тебя.
Глава 6
Всё было готово. Уже восьмой день мы проживали на казарменном положении, и этот день обещал прорыв, а значит, хоть какую-никакую надежду на освобождение. Не то, чтобы работа была скучная или компания не нравилась – нет, но хотелось разнообразия. Два дня назад, к моменту начала сборки генератора мнимых полей, общение с внешним миром было запрещено для всех; ребята из содружественного нам учреждения, предоставившие всю документацию предыдущего памятного эксперимента и себя самих в придачу, ворчали, но ноздри раздували, как жеребцы в предвкушении водопоя. Ёмкости с раствором под номерами 1 и 5 ждала своего часа в рассчитанном месте; всего емкостей было пятьдесят – сообразно температурному режиму получения образцов (5) и далее увеличению коэффициента воздействия поля на них (х10). Аделаида Ивановна, крайне измотанная за последние сутки непрерывными опросами и моими вторжениями, на эксперименте не присутствовала – у неё началась сильнейшая мигрень, и было решено, что одорологическую экспертизу конечного продукта , если потребуется, буду проводить я, тем более что теперь запах напитка, выуженный из её мозга, я знал гораздо лучше русалки. К десяти вечера все были в сборе. Посеревшие от напряжения последних часов Шпунтик и его команда закрутили последние клеммы и уступили место за пультом инициатором опыта. Взъерошенный и деловитый Кирилл отдавал последние распоряжения, на ходу отбиваясь от наседавшего Тимура Альбертовича. Светлана Аркадьевна, с поджатыми губами, заострившимся носиком быстро что-то строчила в своём блокнотике, ни на кого не обращая внимания. Несомненно, она уже внесла своё имя в историю: до неё со сказочными персонажами так бесцеремонно ещё никто не обращался. Бедная Аделаида Ивановна за последнюю неделю была исколота, ощупана, измерена и запротоколирована Отдушиной со своими помощниками настолько, что, по её собственному признанию, «перестала уважать себя как личность» и видела теперь своё предназначение именно в этом. Впрочем, от других наших одержимых ей досталось не намного меньше; иногда она просто умоляла меня «зайти к ней в гости», так как после этого ей полагалось не менее четырёх часов отдыха (отдыхала же она своеобразно: килограммами поедала хурму и метала дротики в мишень, при каждом удачном попадании погружаясь с головой в джакузи и яростно молотя хвостом). Игорь Владимирович, мой номинальный шеф, раз за разом вгонял её в особый вид гипноза, вызывающего конфликт между сознанием и
