в России до чего явственно привел к самому вот чудовищному нивелированию 1000-летнего развития гуманности.
Бывший ученик духовной семинарии создал из самого себя некий новый кровавый языческий культ.
На его портреты, правда, никто официально не молился, однако в его честь произносились дифирамбы исключительно так всецело религиозного содержания.
По всей стране беспрестанно тогда зазвучали истерические покаяния всех тех, кто хоть в чем-либо, пусть и невзначай даже и бессловесно согрешил супротив навеки родной своей коммунистической партии, а куда точнее будет сказать - супротив ее до святотатства (при всякой дикой мысли о чем-либо ином) бессменного, фактически пожизненного генерального секретаря - Иосифа Сталина.
А это также было до чего еще донельзя ведь весьма явным признаком нового культа, причем вовсе уж не культа личности как то принято считать, а куда во всем вернее - культа языческого идола, непогрешимого и грозного, словно сама богиня Немезида.
Этот злодейски неправо обожествленный идол требовал и требовал крови не только во имя устранения заклятых врагов, но и ради вполне наглядного доказательства самой насущной своей необходимости всему народу, которым правило не правительство и даже не один человек, а - железная маска бесчеловечной идеологии, безапелляционно отрицающей право человека на его индивидуальную личность.
И, конечно, все это когда-то, безусловно, и впрямь-таки уже некогда было?
Да, правда, исторические примеры именно подобного рода уж до чего еще крайне так совсем неприглядно скотского отношения к своим собственным гражданам некогда и впрямь имели вполне на редкость, то еще всецело беззаконное место, и время в очень даже ныне далеком прошлом.
Ну, а как раз потому никак и не следует, вешать на Советскую власть всех тех может еще, и самих по себе задолго ведь до всего этого нашего нынешнего времени с голоду и жажды попросту уж напрочь издохших собак и кошек…
Действительно, кто это сможет супротив того хоть чего-либо возразить: то ярое и псевдоиудейское языческое христианство в руках католических фанатиков попросту со временем вполне полноценно так превратилось в орудие уничтожения всего того, что хоть сколько-то возвышалось над безликой серостью в дни фактического правления средневековой Испанией апостолами дьявола в лице святой инквизиции.
Однако тут уж сама собою вполне еще сразу напрашивается более чем на редкость прямая параллель именно как раз с советской системой довольно-то деятельного, и последовательного зомбирования личности.
В те уж ныне безоговорочно далекие, темные времена бывали ведь и случаи, когда пастух, у которого волки загрызли овцу, спешил довести до сведенья святой, в его глазах инквизиции, что он проклял в горах, совершенно так вдали от всяческого человеческого жилья, одного из святых мучеников.
И дело тут было именно в том, что для него инквизиция действительно олицетворяла собой всевидящее око Бога.
А между тем те люди, что более чем бесцеремонно придают себе некий «божественный облик», как правило, служат одному лишь весьма слащавому культу именно что всего своего осатанелого садизма и вовсе-то ничему иному.
Ничто превыше того попросту никак и не могло быть их настоящим (не провозглашенным) предназначением, или воду из колодца носить, или людскую кровь лить - и то и другое по одному разве что тому самому до чего еще более чем безапелляционному приказанию свыше.
И эти приказания всегда были поверхностно прикрыты сиропом безвинного благочестия и нисколько недремлющей заботой о нравственной чистоте перед лицом всевидящего всевышнего.
А еретиков, они воспринимали только лишь как многогрешную плоть, чьи души им следовало всячески терзать, чтобы изгнать из них весь тот сатанинский дух.
Во времена убогой разумом «святой» инквизиции этаким макаром жертв религиозного произвола, безусловно, же заставляли признать свою дружбу с дьяволом, да и со всеми теми его сверхъестественными проявлениями.
Ну, а в другом, значительно более позднем историческом случае, им до чего весьма безапелляционно всячески вменяли в вину козни супротив новой власти, как всегда до чего благочестиво истинно так наилучшей из всех тех, что только когда-то были и будут на всей этой грешной земле.
Что в человека нальешь, то из него затем наружу постепенно со временем и польется.
Ну, а сама первопричина сколь еще обезличенно воинственной нелюбви духовных вождей этакого современного быдла к ярким, выдающимся личностям проста и в принципе до боли ясна.
Эти люди были вполне же потенциально способны отнять у них и впрямь до чего ведь только вожделенную ими власть.
И чтобы раз и навсегда отбить у всех и каждого к тому большую или даже самую малую охоту, и нужны были те самые самоуверенные жрецы бесовски бездушного, как и беззастенчиво безгрешного, идеалистически во всем этак до конца выверенного садизма.
И при всем том были они разве что чисто доверху переполнены вполне искренней самодостаточной святостью, которая полностью оправдывала и очищала грехи, оставляя изуверам и палачам сверкающе чистую совесть, и если чего ее и омрачало, так это разве что свое или тем более чужое не вполне достаточное всеблагое рвение.
В СОВЕТСКИХ УСЛОВИЯХ, ЧТО СТАЛИ ВРЕМЕНЕМ БЕСПАРДОННО НАГЛЯДНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ ВСЕГО ТОГО УЖ ИМЕННО, ЧТО НЕКОГДА ПРЕЖНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ВСЕ СТАРОЕ ОКАЗАЛОСЬ РАЗВЕ ЧТО ВСЕЦЕЛО ТАК ВНОВЬ ДО ЧЕГО ЕЩЕ ВПОЛНЕ ВЕДЬ ПОТРЕБНО И ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НУЖНО…
А как раз потому весь тот палаческий механизм былой инквизиции в СССР, несомненно, уж полностью возродился, да еще и в самом том доподлинно ни с чем, что было ранее, попросту ведь никак и несопоставимо гигантском объеме…
Большевизм, еще с тех самых
на редкость бесславных времен никак уж вовсе неправого своего зарождения, всегда опирался на невежество наивных детей своего времени, что вполне всерьез уворовывали, что на пути к всеобщему счастью и прогрессу костью в горле стоит не всеобщая косность человеческого мышления, а самые конкретные, подловатые личности, нахапавшие себе чужое добро полумифические эксплуататоры.
А вот затем их и близко вовсе не стало, но нарушать старую добрую традицию кое-кому было явно так никак совсем не с руки, а потому враги, кто бы они ни были, обязательно должны были вполне еще себя проявить, а попросту говоря, до чего непременно как-нибудь себя обнаружить.
А в том числе и ради того, чтобы стать козлами отпущения за все эти наши извечные «временные трудности».
Причем в представлениях рядовых большевиков обо всем том так или иначе окружающем их мире буквально-то напрочь отсутствовал какой-либо, пусть и самый захудалый… более-менее конструктивный подход ко всей той где-либо ведь самой по себе существующей общественной жизни…
Этакие бескомпромиссные оракулы донельзя скорого прихода в этот мир некого иного жития-бытия, да и вообще самого скорого конца, безмерно старых и потемневших во тьме веков несвобод неизменно апеллировали к вере в светлое будущее как к самому полноценному оправданию любых невообразимо диких зверств, что творились в том немыслимо заклятом нынешнем настоящем.
Причем буквально на все палаческие их действия никакая юриспруденция и близко этак не распространялась, раз революционеры, по их собственным убеждениям, действовали в истое благо всего остального человечества, и было им дано в силу их глубочайшего невежества до чего безоговорочно поверить, в этот их сколь отъявленно наглый и самоуверенно нелепейший бред.
Точно так их предки некогда усердно молились Богу, прося у Него всякие милости, ну а затем они одним разве что махом враз уж сходу и порешили взять их себе именно сами, да только на этот-то раз как есть ведь явно вовсе вот совсем безо всякого спроса.
А все потому, что в душе эти люди так и остались все теми же язычниками, разве что уж чисто вот внешне сменившими того идола, что стоял на холме на несколько преображенного идола в храме.
Автор никак не склонен к оскорблению лучших чувств действительно во что-либо верующих, его первейшей целью является более чем острая необходимость разом так указать на довольно серьезную проблематичность восприятия христианских догм людьми, попросту и близко не знавшими ни грамоты, не всех тех вполне уж самых естественных своих человеческих прав.
А ведь еще Гоголь об этом написал в его гениальных «Мертвых душах»:
«Говорили они все как-то сурово, таким голосом, как бы собирались, кого прибить; приносили частые жертвы Вакху, показав таким образом, что в славянской природе есть еще много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись, отчего в присутствии было нехорошо и воздух был вовсе не ароматический».
А язычество на Руси вполне же неизбежно где-то осталось и именно в виде некоего того вовсе вот стародавнего похмелья – это еще Гоголь отлично подметил, недаром он истинным классиком со временем стал.
То есть, самого язычества давно нет, как нет, ну а похмелье от него, как и тяжкий его перегар, так до сих пор и остались.
Причем не только Гоголь отмечал - это весьма уж донельзя броское свойство русского характера, но также и исконно русские люди, безумно любящие свой народ, вполне этак разделяли с ним это его более чем взвешенное и обоснованное мнение.
И вот ведь он тому довольно-таки явный и самый что ни на есть конкретный пример.
Эдвард Радзинский, «Иоанн мучитель»:
«Ибо, к сожалению, как справедливо отмечал наш великий историк Соловьев, русский человек не слишком изменился с IX века, со времен силой уничтоженного язычества. Людям было трудно понять, почему надо возлюбить ближнего, как самого себя. Приходилось доказывать по-язычески – выгодой.
Поразительное сочетание христианства с язычеством в душах людей отражает нравы Московии. Именно поэтому столько внимания и уважения здесь уделяли церковным обрядам – это были своеобразно преломленные в сознании вчерашние языческие заклинания».
И в эти наши будто бы новые времена ничего такого существенного, в принципе, и близко уж нисколько вот явно никак этак не переменилось…
Да только явно до чего неистово захотели горячие головы буквально все в единый миг разом во всей вселенной до чего спешно и радостно полностью переменить - понадеявшись на одну лишь ту подчас и впрямь совсем нелепую жар-птицу удачу…
Однако всякая сутолока жизни неизбежно проистекает из обыденной тривиальности, а не из неких донельзя скороспелых возвышенных устремлений.
Ну а исходя из всего того и тем наиболее естественным следствием насильственного подъема может стать одно то совсем уж вовсе ужасающее всем своим свистом падение в пропасть оставленных где-то, казалось бы, сколь далеко позади безумных вакханалий того-то, и впрямь будто бы навеки ныне напрочь позабытого средневекового прошлого.
Мир, некогда ушедший от нас в самое далекое былое, до чего запросто затем оживает, причем совершенно уж легче простого.
Ну а все то донельзя же безупречно так действительно новое в нем зарождается разве что в тяжких муках совместных (между всеми членами общества) тяжких раздумий о той или иной еще возможности какого-либо
