танцы без музыки, или может тихонько заспивать хорошую песню без аккомпанемента, как вдруг привлекательная молодая женщина, не пожелавшая поначалу сделать знакомство (это была Светлана Сергеевна, № 7-ой по Списку), в строгом темном костюме, который обманчиво не позволял заподозрить у нее наличие тела, неожиданно разрыдалась: «Ему-то что – он холостой или какой-там еще! А мне ведь и дома супружеский долг надо было выполнять!»
Начало было интригующим. Все повернулись в сторону, которая до сего момента казалась нежилой. Интеллигентный нахал подошел к женщине, и приговаривая: «Ну-ну, касатка, не рвите мое сэрце!…», попытался погладить ее по голове, а заодно и по другим частям ее, на первый (только на первый!) взгляд как бы незаметного, тела. Но та, стряхнув его руку, поднялась с кресла, сняла очки и протерла их ажурным платочком. Без очков она словно обнажилась, все сразу заметили ее физиологически значимый потенциал. Ее сразу перестало быть жалко. Тем более, что никто и не знал, за что жалеть. «Дважды два, дважды два… Какая, на хер, разница – сколько будет дважды два!…, – вдруг неожиданно она перешла на ненормативную лексику, обернувшись в сторону Вольдемара. – Есть и другие числа, ну их на хер!». У того отвисла челюсть. Но, бросив на него безразличный взгляд, она констатировала по результатам неких своих молчаливых размышлений, не коснувшихся слуха присутствовавших: «Если нам есть, в чем себя упрекнуть, то мы всегда найдем виноватых».
Она помолчала, безнадежно оглядела окруживших ее «солагерников» и надела очки. Метаморфоза повторилась в обратном порядке – из уст этой женщины снова непредставима была какая-либо хула. Пространство, в котором оказалось возможным сказанное выше, изменилось, и она, как бы удивляясь сама себе, произнесла:
– Ну, пожаловалась я на него Самому Главному…
– Стоп, стоп, стоп! – Голова почувствовал в ней слабину и сразу же взял инициативу в свои руки. Она растеряно взглянула на негою. – Милая, мы з вамы здесь не абы для чего. Мы з вамы, понимаете, в Эксперименте учавствуем (он так и сказал: «учавствуем») общедержавного, а может и мирового значения! Мы же ж з вамы, как бы, эти… Реципиенты…?! – последнее слово он произнес полувопросительно, поглядев на Вольдемара, как на источник наиболее научного на данный момент сообщения, – А Реципиент – это звучит гордо! Так, что давайте по порядочку. Как все люди. Без этого вашего, как его, без … постмодернизьму!
– Ну, пошла я к Боссу…, – начала было снова она, – По-по-ря-доч-ку!, – возразил ей снова Петро Кондратович. Она посмотрела куда-то вверх и поверх очков, вздохнула и начала с начала.
Мистерия четвертая.
В которой Светлана Сергеевна рассказывает печальную историю
о том, как это делается в Большом Бизнесе.
«Работала в госструктуре три года. Вроде надежно, но скучновато, да и бес-перспективно как-то казалось. Хотя и зарплата была хорошая, правда, малень-кая… Семья, дети. То есть один. А здесь – предложили секретарем-референтом. Большой Бизнес. Люди солидные, делегации, переговоры и все такое прочее. Кабинеты – не то, что в госучреждении – все в евроремонтах, техника офисная, на работу и с работы возят на «мерсе». Да и зарплата больше, чем у мужа со всей его конторой.
Заместитель Босса, у которого я работала, весь наружу – в смысле, представительствует везде, ленточки перерезает. Со всеми знаком, все его знают. Даже эта, про которую вы упоминали … Мария Дьяволитовна … – ну, в общем Черная Вдова... С утра через день цветы приносил, на мои попытки возражать, говорил: Светлана Сергеевна! милая! не вам их ношу, а украшения приемной ради – надо же хоть как-то отвлечь посетителей, чтобы они так на вас не пялились, а то – смеется – я ревную! Я смущалась, моделью себя не считала, хотя знала, что внимание привлекаю.
Как-то раз зашла утром забрать посуду после кофе, а он стоит у стола и что-то ищет глазами на полу. Я стала рядом и тоже посмотрела на пол. Неудобно как-то – начальник ищет, а я как бы не при деле. Спрашиваю, что уронили?, а он говорит, – Да вот куда-то запонка закатилась. – Может под стол? – говорю, – Ну тогда, считай, пропало. – Почему? – спрашиваю. – Да, – говорит, – я и наклониться-то не смогу. – А что такое, – спрашиваю, – спина? – Да, – отвечает, – стар стал.
Ну, я наклоняюсь, чтобы заглянуть под стол, и чувствую руки на бедрах. Вздрогнула от неожиданности – он ведь был такой солидный. Не вязалось с ним как-то. А он меня уже к столу прижимает и что-то бормочет. Ну, напряглась немного и хотела было освободиться, но он оказался проворнее…
Ну, вот так и началось. Сначала столько нежности было и подарки. Светиком меня называл… Впрочем, подарки время от времени и потом были.
Все бы ничего. Такие сюжеты жизни не портят, но он начал наращивать темпы. Когда однажды за рабочий день пять раз вызывал и все у него получалось, я подумала, что этот подъем не может долго продолжаться. Но … день, два, три – а он и не думает замедлять! Через два месяца я не выдержала. Ему-то что – он холостой или какой там еще. А мне-то ведь и дома супружеский долг надо было выполнять! А тут муж, вдруг ни с того, ни с сего тоже стал называть меня Светиком. Сначала я того предупредила, ну, про супружеский долг сказала; сказала, что устаю на работе, дома ничего не могу делать, а еще и про мужа – что Светиком называет... А ему – хоть бы что. «Светик, – говорит, – один подсвечник – он, знаешь, сколько свечей может обслужить! Ого-го! Так что теперь ты, Светик, гордо и уверенно неси наш общий негасимый свет!» – пошутил-скаламбурил, значит… Ну, тогда пожаловалась я на него Самому Главному – Боссу.
Он того вызвал. И долго они там о чем-то говорили. Потом вызвал меня и говорит, мол, ну ты понимааааешь! Я жээ совсем лишииить его личной жизни не могууу. Это нарушение всех прааав. Это, мол, покушееение на демокрааатию. А у нас ты знаешь – сегодня за это по головке не погладят. Даже могут имущества лишить. Но вот, что я ему строго-настрого наказал, так это то, чтобы в неделю не больше пяти раз!
Александра Валерьяновна, для которой информация такого рода была как хлеб насущный и одновременно как бальзам на рану, увлеченно слушала с открытым ртом и горящими глазами: «Ну, в недилю* п’ять разив – це ж красота! А по будням?»
Светлана Сергеевна, даже не взглянув на нее, продолжала: «Только, чтобы нарушений никаких не было, – говорит, – ты все записывай, и подробнейшим образом. Учет, учет и еще раз учет».
* Здесь имеем переводимую игру слов. В украинском языке, который никак не могут выучить москали, слово «недиля» («неділя») означает «воскресенье». Этимология его совершенно прозрачна: недиля – это именно тот день, когда нету никаких дел и поэтому никто ничего не делает и все отдыхают. И мы понимаем восторг Александры Валерьяновны, что в «недилю» (т.е. в воскресенье) это дело (т.е.секс) выходит целых пять раз. Совсем не то у москалей: у них неделя – все семь дней от понедельника до воскресенья включительно, и в продолжение всего этого времени они ни черта не делают. Ледачие они, ей-Богу, ледачие! (Сост.)
– Ну! А дальше, дальше?!
– Что, дальше! Дальше на следующий день вызывает утром после совещания. Я как положено с кофе…. А он на меня хмуро посмотрел так и говорит: кофе на стол, а сама за блокнотом и ручкой. Ну, думаю, слава Богу, повлияло. Побежала быстрее обычного. А он и говорит, пиши мол, сегодня такого-то числа, да время укажи. Я спрашиваю: «Какое такое время?». Он говорит: «Ну, вот к тому, что на часах, еще минуты три прибавь. Записала, говорю. Ну, вот и хорошо, а теперь – снимай трусы». У меня все так и опустилось от разочарования, не знаю, что сказать, еле выдавила из себя: «Так Босс говорил же, чтоб подробно…», а он: вот сейчас тебе подробности и будут… Ну и началось все сначала.
– Ну, все же ты ему показала, знай наших! А то попривыкали!
–Этим не закончилось. После обеда снова вызывает и опять за свое.
–А ты?!
– А, я ему говорю: оп-па!, стоп!, забыл мол, что Босс сказал – один раз в день?» – Нет, говорит, Босс не так сказал, он сказал в неделю пять раз. Так что – давай». Ну, на это у меня слов для возражения не нашлось. Думаю, ну, гад, давай, давай, что ты потом делать будешь?! Сбегала за блокнотом, записала. Сначала, как положено дата, время, а позже подробности.
И пошла на рабочее место. Перед уходом снова меня вызывает, говорит, давай. Ну, я уже не возражала – в неделю, так в неделю.
На следующий день он исчерпал лимит, который ему Босс назначил. Я вечерком заглядываю в кабинет, попрощаться мол. А, он, представляете, говорит: заходи – давай.
– А ты ему – ага!
– Ну да, я ему блокнот под нос. А он: «Я и не спорю, говорит, дорогая. Я тебе расписку дам, что это уже в счет будущей недели пойдет в учет. Тут же достает чистую страничку и пишет, что, мол, настоящим подтверждаю, что на этот раз я сделал это, в счет будущей недели. На, мол, приложи к своему делу. Кстати, все это придется Боссу показывать, так, смотри у меня, чтоб все в порядке там было и с учетом и с отчетами. А то Босс с меня три шкуры спустит. Ты же ему в таком виде не подашь, он показал на блокнот. Ты, того, в компьютере набери текст. А учет, чтобы в таблице был, в «икселе», я тебя покажу, как это делается… потом. А сейчас – давай!». Он, вообще-то, такой – в целом интеллигентный, на компьютере работать умеет, в живописи разбирается, в поэзии. Бо Цзюй И любил цитировать, Джакомо Леопарди и все такое. Интеллектуал, эстет паршивый…
Она вздохнула и продолжила: «На следующий день – опять три расписки».
– А как вел себя Босс?
– Вызывал в конце отчетного периода к себе в кабинет – в пятницу, перед концом рабочего дня. Я давала ему отчет и таблицу в Excel. Он читал, поглядывая на меня с любопытством. От его взгляда, я, как положено, краснела, прятала глаза. В конце аудиенции он резюмировал: «Ну вот, видите теперь все у нас в порядке. Учет и контроль! Контроль и учет! Еще Владимир Ильич говорил об этом. Мудрый мужик был! А главное пусть он только попытается вас уволить, негодяй! Я ему тогда скажу откровенно: «Подожди, друг мой, а как же быть с вот этим, она же уже тебе на три месяца вперед отработала!»
– И что, сам не приставал?
– Да нет, уточнял некоторые детали по отчету. Правда, усаживал меня так, чтобы я вся на виду была. А в целом был, по-моему, доволен и так. Читает и все поглядывает на часы, чтобы, не дай Бог, не задержать, а то тот уже ждет.
Аудитория, заинтригованная развитием сюжета, ничем подбодрить ее не могла, кроме: «Ну, а дальше?»
– А что дальше! Светиком он меня уже не называл, обращался просто по отчеству и даже не «Сергеевна», а нагло – «Сергевна», а трахал даже больше, так что и писанины стало больше. И что еще паршиво, что муж тоже почему-то стал звать меня «Сергевна» и тоже трахать стал чаще, как будто через меня они установили между собой какую-то трахальную связь. Прямо мистерия какая-то! Затрахали они меня на десять лет вперед! Так что на сегодняшний день я как бы живу уже в далеком будущем.
– Ну и как там? Какое оно – это далекое будущее время? – мечтательно глядя на Светланины груди, спросил Фригодный Сократ Панасович, депутат того еще созыва, интересующийся вопросами жизни в будущем времени.
– Одна надежда была, – не обратив никакого внимания на экс-депутата, продолжила Светлана, –
