Тангрид

подростков показали, что они должны и могут давать отпор всяким проявлениям хамства и насилия.

. Незаметно пролетевшие два с лишним года не принесли особых новостей, разве что подрастали младшие члены семей. Это было уже совсем другое поколение, более практичное и требовательное в отношении удобств и радостей жизни. Особенно тяжело было Лене. Светка всё больше стремилась быть похожей на кумиров её поколения, которые с голыми животами и длинными волосами нечленораздельно бормотали под оглушительные звуки динамиков. Она часто посещала дискотеки, курила, правда, пока стараясь скрыть это от матери и сестры. И, конечно, пыталась одеваться так, как большинство её одноклассниц. Хотя на фирменную одежду денег явно было мало, Светка покупала дешёвые веши в «секонд-хенде» и подгоняла под свою довольно стройную фигуру. Мать всё-таки шила неплохо, и дочери тоже умели работать иглой и строчить на машинке.
    Может, само по себе посещение дискотек и не было столь порочным действием, но грохочущая музыка вкупе с мигающим светом, свободное и даже более чем свободное поведение парней и девиц во время «танцев» делало из подростков роботов, замешанных на сексе и моде. Наступающее на Россию общество потребления орало и вопило по всем каналам радио и телевидения, с помощью реклам призывая покупать всё больше товаров, слушать зарубежную музыку, смотреть голливудские фильмы, в основе которых лежали секс и насилие. И жаль было всех тех подростков, которые видели цель жизни в кайфе и деньгах для его получения. Их не привлекали никакие знания, никакой труд. Только «сладкая жизнь» да ещё острые ощущения, чтобы голова пошла кругом. Она и кружилась от наркоты, водки, насилия и… пустоты. Отравленное поколение…
  Юрка тоже видел угрозу со стороны общества для своего младшего брата. Тем более, что и сам-то он стал по уровню восприятия жизни ближе к его сверстникам. Да и  в языке Юрки проскакивали такие словечки, которые раньше были недопустимы. А как удержаться от жаргона, если почти все кругом его употребляют? Но Юрка всё-таки, несмотря на полную амнезию, сохранил и свою добрую душу, и порядочность. Ему  очень хотелось быть похожим на своих друзей. Он очень дорожил их мнением. Младший брат тоже тянулся за ним, и дома никто из них не позволял себе грубых выражений. Юрка был сильным парнем, старался и брата приучить к спорту, брал с собой на институтские соревнования. Свободного времени у братьев было мало, даже телевизор смотрели редко. И поэтому влияние западной культуры в виде фильмов про крутых полицейских, успешно отлавливающих маньяков, или триллеры пополам с сексом на него не действовали.
   Приближалось время начала занятий, а значит, и время отъезда Эдика. С ним вместе в Москву уезжала и Лиза, оформив перевод в столичный мединститут. Толик приезжал часто, и потому считался постоянным членом компании.
   В последнюю неделю августа все собрались в городском лесопарке – уникальном зелёном массиве в черте города. Деревья стояли ещё совсем зелёные, только в берёзах и осинах сверкали золотые и красноватые пряди ветвей. И трава стала жёсткой и белёсой. Особенно в лесу, где уже появлялись первые узоры осеннего ковра из листьев. Почти прозрачное небо и тёплое солнце так манили к бездумному отдыху, к гармоничному слиянию с природой, что просто не хотелось думать о тех мерзостях жизни, которые всё чаще и чаще творил человек. Даже замусоренное пространство вокруг, на которое глаза бы не глядели, и то безмолвно взывало к человеческой совести. Где ты, совесть, ау?  Друзья немного расчистили полянку, на которой расположились, стаскав в кучу банки из-под пива, пластиковые пакеты и обрывки газет.
   Как уже часто было при их встречах, Толя с грустью рассказал несколько историй о жестоком обращении с животными, видно причинявшем ему не проходящую душевную боль.
– Чёрт с ними, с людьми, – говорил он, – они всё должны понимать и уметь защищаться сами, защищать других. Если не желают этого делать – это их проблемы. Они могут позвать на помощь, если сами ничего не могут. Меня даже не очень волнуют убийства, когда один вор пытает другого вора, стараясь отобрать опять же украденные деньги или власть. Но звери-то ведь не виноваты. Зачем же их травить и жестоко убивать?
– Может, это просто психически больные люди, склонные к садизму? – спросила Лиза, сама не веря в такое предположение. Что-то слишком много стало таких людей, которые ничего и никого не замечали вокруг, кроме себя. От равнодушия и душевной чёрствости до жестокости и преступления очень короткий шаг.
– Да нет, у них психика нормальная, только нет ни совести, ни морали. Им всё по фиг, кроме интересов, направленных на себя, любимого, – возразил Эдик.
– Тогда скажи, ты вот видел заграницу изнутри, почему у нас столько пьют, поножовщина, разборки, презрение к слабым или больным людям? Убивают стариков почти за копейки? А уж за квартиру так точно постараются поскорее отправить на тот свет. Малолетние мамаши выбрасывают новорожденных на помойку? Скажешь, от голода? Нет ведь? Тогда почему? Почему этого нет за рубежом?
– Почему, почему! Не могу я тебе ответить. Не надо идеализировать Запад. Да, жить там приятнее и безопаснее. И хамства нет такого. Но за рубежом тоже встречаются преступления, и тоже жестокие. Правда, там больше гласности,  о каждом серьёзном преступлении трубят газеты, и обязательно доводят до читателя и ход расследований, и приговор суда. И далеко не всё куплено. Поэтому большинство граждан считает своим долгом оказать помощь полиции в отыскании преступника. А у нас сейчас милиция сами знаете какая…
– Ну, а может, это потому, что мы нищие? – высказал предположение Толик.
– Ничего подобного! Нищенство, конечно, влияет на психологию. Но это когда настоящие нищие. Когда жрать нечего, работы нет. А сейчас что, голодные годы? Да хуже жили, и то столько не нищенствовали. Позорно просить милостыню было. А посмотрите, сколько сейчас людей-халявщиков, не желающих работать и живущих на попрошайничество. Льготы клянчат любыми способами, даже на детях спекулируют…И всё пропивают…
– Люмпены, что ли?
– Да как хочешь называй, без разницы. Только те, кто привык сидеть на шее у  других, ничего не делая, это уже и не люди, по-моему.
Лена и Лиза с интересом прислушивались к разговору своих «половинок», готовые тоже немедленно вступить в дискуссию.
– А кто же они? Звери, что ли? Родились-то ведь людьми! Не с Луны ведь свались! Значит, жизнь сделала их такими никчёмными, – возразила Лена.
– А тебе не кажется, Ленок, что мы уж больно часто всё привыкли сваливать на жизнь? Жизнь такая, жизнь сякая. А всё зависит только от человека. Ведь жестокостью  часто отличаются и люди достаточно обеспеченные. И в то же время среди очень бедных есть гордые и порядочные люди. Вот вы вспомните, как в войну голодные и разутые люди делились последним куском! А что, сейчас голод? Нельзя заработать на хлеб? Просто …я даже не знаю, как сказать, поймёте ли вы меня…
– Давай, Эдик, давай, колись! Ты у нас самый умный, но мы постараемся, – съехидничал Толик.
– Тогда так. Только не перебивайте меня, я и сам точно не могу выразиться. Вот, пару веков назад стала бурно развиваться наука. Мы не будем сейчас говорить о временах средневековья, когда религия, любая религия крепко властвовала над людьми. Это были времена застоя разума.
– А как же учёные, Пифагор, Коперник, Галилей?
– Лизок, я же просил не перебивать! Конечно, учёные были во все времена, и будут, но общество в целом жило монотонно и не стремилось к знаниям. А вот в начале девятнадцатого века уже созрели предпосылки для овладения знаниями, чтобы улучшить условия увеличившегося населения. И войны стали более кровопролитные, поскольку луки и сабли уступили место ружьям и пушкам. И все-то лучшие умы работали на войну в первую очередь. В романах Жюль Верна вот-вот появился бы рай на земле, всё стали бы делать машины, и вот только отдельные люди-бяки, учёные маньяки, в основном, хотели захватить власть над миром. И действительно, открытия сыпались одно за другим. И электричество, и радио, и строение атома, и разные вакцины! Быть учёным было престижно, почётно и интересно. Отец много рассказывал о тех  годах и тех студентах, которые, как и он сам, рвались в науку, на самые трудные участки. Потом война, выдвинувшая много практических изобретений, но зато сильно подкосившая экономику, а нашу особенно. Но и после войны люди тоже стремились к знаниям не ради куска хлеба, а чтобы принести больше пользы людям. Только не возражайте мне, – он повернулся к иронически улыбавшейся парочке –  Юрке с Зиной, готовой перебить говорившего,– что это, мол, коммунистическое воспитание, коммунистическая пропаганда и всё то, чем так горазды поливать наши СМИ советское время. Люди тех лет действительно верили и в науку, и в светлое будущее, которое появится в результате новых знаний. Они жили ради любви к истине. А сейчас глобальных войн нет, слишком мощное оружие у людей, чтобы не понять, что эта сила может погубить Землю. Остаётся передел уже имеющегося, мелкие потасовки, вроде Чечни или Ирака, и торжествующая культура потребления. Разум не работает, значит, он умирает. Разум масс, я имею в виду. Тяга к знаниям падает. Вот, посмотрите, кто и зачем идёт в вузы? Чтобы пробиться на командное и денежное место. А много ли таких, кто идёт ради науки, или для того, чтобы потом помогать людям? Без меркантильных интересов?
– Спасибо за интересную лекцию,  – с иронией промолвила Зина, вместо ответа на вопросы в конце Эдиковой речи. – А то мы сами не знали ничего, не понимали. Но ты нас во-время просветил.
Эдик замолчал, чувствуя, что ему не удалось выразиться точно. Подумав, он сказал:
– Поймите меня, я ведь не за нищету и голод. Но я против того, чтобы человек имел что-то сверх необходимого. Зачем ему это? Прав, наверно, был Маяковский, написав, что ему «кроме свежевымытой сорочки ничего не надо». Пусть это поэтический образ, но по существу верно. Когда человек не гонится за благами, его силы идут только на развитие разума – главной его задачи. А иначе он обратится понемножку в скотину. Скотине-то разум ни к чему!
– Подожди, подожди, Эдик, в этом что-то есть! – воскликнула Лена. –  Помните, тогда, перед бурей, Наташа говорила почти тоже самое! Мы ещё хотели устроить вечер на эту тему. Наверное, всё это правда, только какими же путями заставить человека понять своё предназначение? Ведь эти моральные ценности не смогла вбить в голову человека даже религия в течение пары тысяч лет. Не помогло и просвещение, и всеобщая грамотность. Более того, если в советское время был у людей порыв «к светлому будущему» – был, был, не спорь, – кивнула она Зине, –  то сейчас его нет и в помине! За десять лет перестройки по пути «прихватизации» всё выветрилось! Может, действительно, с человеком ничего нельзя сделать? Как у Стругацких в книге «Трудно быть богом»: Румата понял, что человечество, – а ведь это были мы! – можно изменить, только если его полностью переделать. Но тогда это уже будут не люди…Или…или уничтожить, и заселить планету новыми «образцами разума». Или заставлять человека жить по жёстким принципам – тогда это