Филька

Но зато он грел в холодную погоду всех членов племени. Питались все либо мясом, либо разными растительными плодами. Охота и рыбная ловля приносили достаточное количество добычи только в тёплое время.
Чтобы обеспечить племя запасом мяса на несколько ней, мужчины вели охоту на мамонтов. Это были своеобразные предки слонов, покрытые шерстью. Охотники рыли глубокую яму, закрывали её сверху ветвями и сучьями деревьев и засыпали землёй. Затем найденного ими мамонта они приманивали к яме, он проваливался в неё и погибал от ударов копий... Поесть свежее мясо хотели и волки, и гиены, и шакалы, но люди прогоняли их. Животные боялись людей, понимая, что человек сильнее их...»

Он вспомнил, как незадолго до начала войны его отец с дядей Лукьяном собирались ехать в археологическую экспедицию в Крым, на поиски захоронения очень древнего первобытного племени, и даже предлагали ему поехать с ними. В то же время из Москвы в Самарканд отправилась большая экспедиция, чтобы вскрыть гробницу страшного завоевателя Тамерлана...
– Давайте споём что-нибудь, – предложил Генка и отвлёк брата от мрачных и тревожных мыслей.
И все бодро и весело завели песню:

Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоёт.
Кто весел – тот смеётся,
Кто хочет – тот добьётся,
Кто ищет – тот всегда найдёт!..

Им в эти минуты стало так хорошо, словно война и не приходила на их землю... Чуть погодя всех потянуло в сон, и поэтому они затушили костёр и стали устраиваться в землянке. Филя долго прислушивался то к шуму ветра, то к перешёптыванию мальчишек, то уже к мерному дыханию ребят во сне. Потом повернулся на бок, накрылся пальто и, закрыв глаза, стал думать о своей Золушке. Она больше не снилась ему, а всё-таки хотелось, чтобы кто-то вот так же приласкал его, пусть даже и во сне. У неё были более грубые черты лица, чем у Ульяны, и голос, кажется, был грубее, но она всё равно была красива и очаровательна... Сны с этой девочкой остались необычной, неразгаданной загадкой и для него самого, и для всех других, кто знал о них.
Однажды утром, когда лес подёрнулся предрассветной дымкой, Филя спустился к роднику, чтобы набрать воды в фляжку – и навстречу ему из-за деревьев вышел человек с винтовкой в руках...
– Так вот где ваше пристанище, – загремел знакомый голос, и Филя вздрогнул: перед ним стоял, направив на него ружьё, Буслаев. – Вот Альтман обрадуется, он уже давно вас ищет... Руки вверх – и без разговоров иди туда, куда велю. Скажешь хоть слово – пристрелю на месте. Ты нам всё расскажешь...
Буслаев отобрал у Фили фляжку и повёл его, подталкивая в спину, по направлению к городу. Тот уже собрался быстро развернуться и выбить у него ружьё из рук, но друзья опередили его – сбили с ног Буслаева и скрутили ему руки. Генка зажал ему рот, Петя забрал у него винтовку, и мальчики повели его обратно; Буслаев что-то мычал и вырывался со страшной силой.
Его едва дотащили до землянки, где отряд после короткого суда решил его участь. Генка, Петя и Лёня утащили его прочь, а Валерий Петрович и Женя удержали Филю возле землянки, понимая, каково ему будет видеть расстрел человека, который раньше почти являлся членом его семьи и много общался с ним. Когда же вдалеке прозвучал выстрел, Филя вздохнул и присел возле землянки; было видно, что он сильно переживает. Валерий Петрович сделал всем знак, чтобы не трогали его. Мария Фёдоровна в то время была в городе, и ей долго никто не рассказывал о гибели её бывшего мужа, лишь позже она узнала об этом от брата Михаила.


34. «Я по-прежнему буду с вами...»

Сентябрь прошёл в опасных вылазках в деревню. Яков Романович, Синицын и другие вели ту же деятельность. Скоро им стало понятно: надо уходить из города. Кругом были засады, и немцы знали о существовании отряда и всё тщательнее искали партизан...
– Сейчас уже бесполезно здесь оставаться... – сказал Яков Романович. – Сами погибнем и мирных жителей под удар подставим...
К фронту решили пробираться небольшими группами. Первым в начале октября отправили Валерия Петровича и с ним двух солдат из госпиталя. Но в тот же день дядя Миша сообщил отряду, что их арестовали.
– Хоть бы они не проговорились... – испугался Филя.
«Их, наверное, там мучают», – этой мыслью его обдало словно холодной водой. До ареста Валерия Петровича он был уверен, что их отряд не раскроют. Но в тот вечер стал думать иначе...
В тех сводках, что Филя получал от брата, были неутешительные известия: гитлеровцы взяли Брянск, Вязьму, Мариуполь. В вечернем сообщении Совинформбюро от 15 октября было сказано:
«В течение ночи с 14 на 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону.
Наши войска оказывают врагу героическое сопротивление, нанося ему тяжёлые потери, но вынуждены были на этом участке отступить...»
Враг приближался к Донбассу, подходил к Москве...
Сообщалось о бесчеловечном отношении захватчиков к жителям оккупированных территорий, о страшных зверствах и пытках, о грабежах, приводилось много примеров этого... А разве здесь, в Новгороде, такого не было? Когда Филя читал об этом, ему становилось плохо. А за два дня до гибели сына Мария Фёдоровна обнаружила у него на голове несколько седых волос.
В последние дни Филя заболел какой-то странной болезнью: он совсем высох, побелел, почти перестал питаться и по нескольку раз за ночь ходил на кухню за водой.
– Филя, что с тобой? – в беспокойстве спрашивала мать. – Тебе плохо?
– Всё в порядке... – отвечал он. – Ты спи, мама, спи...
– Скоро мы уйдём из города, сынок... У меня тоже вся душа изболелась... Потерпи ещё совсем чуть-чуть...
– Лишь бы с тобой ничего не случилось, мамочка...
Его большие синие глаза, которые раньше так весело улыбались, теперь смотрели с грустью и тревогой...
В предпоследнюю ночь своей жизни Филя зашил в пальто матери свой нательный крестик (он боялся его потерять) и письмо, адресованное всем людям, которые будут жить после него. Он понимал, что его могут убить на улице, схватить и расстрелять за ношение оружия, что он может погибнуть при переходе через фронт; возможно, он даже предчувствовал свою гибель...

«Дорогие мои!
Так уж получилось, что за мир на этой земле приходится воевать. И до победы ещё далеко. Но она будет, обязательно будет!
Сейчас весь наш народ дерётся с врагом как может: кто воюет в армии, в партизанах и подполье, кто работает в нашем, советском тылу... И на фронте, и здесь, в оккупации, очень страшно. Сколько людей гибнет! Я тоже могу погибнуть – сегодня, завтра, через неделю... Поэтому пишу письмо вам, люди, человечество...
Если меня убьют в застенках или прямо на улице, это не значит, что меня не будет, что я покину вас... Я по-прежнему буду с вами. Кто-то будет так же, как я, любить свою бабушку и маму, кто-то так же испытает доселе незнакомое чувство к девочке из соседнего двора, кто-то будет стремиться к путешествиям и открытиям и всё-таки полетит в космос, и кто-то обязательно так же будет бороться за мир на всей Земле. За то, чтобы люди были счастливы и жили спокойно. Если бы я мог отдать сейчас свою жизнь за то, чтобы эта война тут же прекратилась и повсюду наступил мир – как бы я был счастлив в свои последние секунды!..
Я не исчезну, а просто растворюсь в вас. Я никуда не пропаду, так же, как не пропадёт моя любовь к вам.

Ваш Филя.
15.X.1941 г.»

***
Вечером 16 октября Филя получил от Генки очередную сводку Совинформбюро; его обрадовало и воодушевило следующее сообщение:
«Во всех районах и областях нашей страны, захваченных немецко-фашистскими бандами, всё шире разгорается народная партизанская борьба с гитлеровскими войсками. Партизаны уничтожают подразделения фашистских войск, совершают налёты на немецкие штабы, взрывают мосты и переправы, сжигают немецкие склады с боеприпасами, продовольствием и горючим, рвут телеграфную и телефонную связь. Только за последнее время в районах Смоленской, Калининской и Орловской областей, занятых немцами, партизаны убили более 1000 фашистских солдат, уничтожили около 300 мотоциклистов, сожгли свыше 200 автомашин с боеприпасами, взорвали десятки мостов и переправ, уничтожили много вражеских складов...»
В ночь на 17-е число была запланирована последняя вылазка. Мать отправилась из госпиталя домой – готовиться к уходу из города, а Филя повёл к деревне солдата Антонца. Тот успел побыть в госпитале всего один день, но ему надо было срочно уходить из города. Теперь же он шёл, опираясь на Филиппа, под фуфайкой у которого был автомат.
Ночь была тёмная, прохладная. Они шли в деревню уже другим, более длинным путём. Перешли овраг и двинулись через лес. Филипп боялся заблудиться. Выйдя к ручью, они услышали немецкую речь – два солдата шли им навстречу. Филя открыл по ним огонь; один был убит сразу, другой – ранен, но он не успел ничего предпринять – Антонец скосил его из пулемёта.
– Подожди... – солдат присел у ручья. – Давай передохнём...
– Рана болит?
– Болит... Я много крови потерял.
Отдохнув, они пошли дальше...
В доме старика уже были Яков Романович и дядя Миша.
– Дальше мы сами солдата поведём, – решил Яков Романович. – Всем вместе идти нельзя. Вы с Михаилом и Марией пойдёте в юго-восточном направлении, а мы втроём – в восточном.
– Я пойду за мамой в город, – ответил Филя.
Он попрощался со всеми и вышел.


35. Гибель

Глубокой ночью Мария Фёдоровна и Филя вышли из дома. Небо накануне заволокло тучами, кругом была непроглядная тьма.
Мать и сын осторожно прошли через двор, оказались на пустыре; дальше путь был безопаснее. Филя ступал быстро, но осторожно, пробираясь через канавы и колдобины, держа мать за руку, и она шла за ним, ничего не видя вокруг, слыша лишь завывание ветра. Филя вновь чувствовал сухость во рту и жажду, и всё его тело будто высохло. «Что ж такое... – думал он. – Что со мною? Раньше такого не было...»
– Мамочка, скоро выйдем из города... Ещё чуть-чуть... – тихо говорил он, и мать чувствовала, как он волнуется.
Но, едва они вышли из города, не попавшись немцам, полиции, патрулям, как Мария Фёдоровна спохватилась: она забыла дома свёрток с паспортом и трудовой книжкой – оставила его на комоде, забыв сунуть в карман. Уходили они так быстро, торопливо, боясь, как бы не проснулся Ганс, как бы не всполошились немцы, жившие по соседству, что забыли взять самое главное...
– Что случилось? – спросил Филя. – Мама, что ты ищешь?
– Паспорт... паспорт оставила дома, – ответила Мария Фёдоровна, роясь в карманах пальто. – Ничего, пойдём, пойдём. Бог с ним...
Она потом не могла себе простить, что рассказала сыну о паспорте: надо было идти дальше молча...
– Я сбегаю за ним, – решил Филя. – Вон уже избушка лесника, жди меня там, я скоро...
Мария Фёдоровна вцепилась в его фуфайку.
– Не ходи, сынок, не надо, прошу тебя... Паспорт я сделаю новый, потеря невелика... Только ты не уходи, пойдём дальше...
– Чтобы твой паспорт попал к фрицам? Нет, нет, я побегу... Смотри, какая тьма, кто меня увидит? Я осторожен как кошка...
Он прижался к матери, обнял её, они поцеловались.
– Самое позднее через час буду, жди, – сказал он и исчез в темноте.
Мария Фёдоровна долго вглядывалась в темноту, но тут из-за облаков вышла луна и