Филька

предприятия, медицинские учреждения Новгорода перестроили на военный лад: например, на обувной фабрике шили мундиры и обувь для бойцов, на лесопильном заводе стали делать ящики для боеприпасов, а на ликёроводочном – изготовлять горючую смесь для уничтожения танков, там Филя с друзьями смогли достать несколько бутылок. В середине июля в городе расположился штаб Северо-Западного фронта. Госпитали разместились в зданиях школ и культурно-просветительских учреждений. Фронт подошёл совсем близко к городу.
В начале июля фашисты начали бомбить Новгород, больше месяца на город сыпались бомбы. Рушились дома, гибли люди. Сначала город бомбили один раз в сутки, потом – чаще, воздушная тревога объявлялась по нескольку раз в день. Мария Фёдоровна с сыном в такие часы отсиживались в подвале среди других жителей; уставшие, изнурённые, они засыпали тревожным сном, Филя вздрагивал во сне, и мать прижимала его к себе, успокаивала...
В середине месяца началась эвакуация жителей города на восток, в первую очередь провожали женщин, детей, пожилых людей. Их сажали на баржу, которая плыла до станции Кириши, а оттуда пересаживали на железнодорожный транспорт. Вывозилось в тыл оборудование предприятий. Был приведён в негодное состояние водопровод, взорвана электростанция.
В первые дни войны Новгородский музей ещё работал, лишь в последний день июня было велено эвакуировать его из города.
В ящики были сложены лампады, Евангелия, потиры и многое другое. Филя помог погрузить всё это в вагоны, которые сразу же отправились в Киров и через полторы недели вернулись. Фашистские самолёты бомбили город, от взрывов выбивало окна, здание рушилось, сверху сыпалось стекло, обломки кирпича, штукатурка. Вагонов было мало, далеко не всё могло в них уместиться, и поэтому были взяты только самые выдающиеся произведения искусства. Ящики закончились, но для погрузки удалось достать бочки от рыбного хозяйства. В них сложили иконы, церковные оклады, складни, кресты, сосуды, книги, ткани, хрусталь, драгоценное оружие и некоторые золотые предметы. 2 августа из города отправили третью партию экспонатов, с ними уехало большинство работников музея. Погрузку завершили на рассвете, уезжающих снабдили едой и водой, мужчинам дали на всякий случай винтовки.
Несколько оставшихся сотрудников провели последнюю ночь в Софийском соборе без сна, в страхе и тревоге. Здесь же были раненые бойцы. Здание содрогалось от близких взрывов, виделись отблески пожаров. Накануне вечером двое работников встретили возле собора Фильку – бледного, запылённого, с пулемётом в руках; он помогал советским войскам отстаивать город и теперь уходил вместе с ними. Его не смогли ни о чём толком расспросить – он исчез так же быстро, как и появился.
Наутро перед ними открылась страшная картина: мост через Волхов был сильно повреждён взрывами, и машины с повозками не могли проехать по нему, только один за другим пробегали солдаты и беженцы. Вокруг гремели взрывы, пылали и рушились дома; совсем низко с жутким рёвом проносились самолёты. На обочинах дороги лежали трупы людей, тележки, брошенные вещи...
Работники музея с трудом перешли мост, добрели до села, где их накормили; там они смогли промыть раны на ногах и отдохнуть. Потом продолжили путь, на пароходе доплыли до Старой Ладоги и дальше отправились каждый своим путём.


29. Нашествие

Филя и Гена пропали на пять дней; их матери не имели никаких известий о них, они опросили всех, кого могли, но никто не видел их сыновей – оба будто в воду канули...
15 августа был штурм немцами древнего земляного вала; грохот орудий, взрывы, выстрелы винтовок, автоматные очереди слились в один оглушительный, ужасающий гром, и у Фили, который находился среди бойцов, оборонявших город, душа уходила в пятки... После того, что ему пришлось пережить в тот день, он долго не мог прийти в себя.
В новгородском Кремле ещё находился гарнизон, войска сдерживали натиск врага – но вот Филя увидел прорвавшуюся часть противника и побежал в первое попавшееся укрытие – пустующий дом. Укрывшись за комодом, стал прислушиваться к выстрелам: бои развернулись на улицах города. Раздался звон стекла, потом пуля просвистела где-то совсем рядом, за ней – другая, третья... Филя сидел ни жив ни мёртв от страха, но, едва только на пороге появился немецкий солдат – его скосила пулемётная очередь; эти мгновения показались Филе вечностью: смертельно раненый солдат, пытающийся удержаться за дверной проём; другой немецкий солдат, появившийся в окне и расстрелянный в то же мгновение; третий, четвёртый, пятый... Филя едва успевал отстреливаться, чувствуя только одно – нечеловеческий страх и ужас – и поджидая в перерывах нового бойца в немецкой форме... Последнего солдата застрелили с улицы, потом всё стихло...
Немцы сбросили бомбы на новгородский Кремль, он загорелся. Советские войска отошли за реку Малый Волховец. После тяжёлых боёв и отступления советских войск в город вошли немецкие и испанские войска. Фронт установился недалеко от Новгорода.
В городе оккупанты сразу же установили свои порядки: вывесили по городу приказы о регистрации коммунистов и комсомольцев, о сдаче оружия и радиоприёмников, о запрете помощи подпольщикам и партизанам, о комендантском часе и т.д.; непослушание каралось расстрелом.
Филя пришёл домой ночью, голова его была перебинтована; охнув, Мария Фёдоровна бросилась к нему, уложила на кровать, стала расспрашивать, где он был и что с ним случилось.
– Это от взрыва... осколком ранило, – ответил он.
Когда мать перевязывала ему голову, в дверях появился молодой солдат, живший теперь у них – ему, наверное, было всего лет двадцать или чуть больше. Длинный и худой. Взгляд по-детски наивный. Неужели он мог быть такой же сволочью, как другие оккупанты?.. Филя стал думать, как теперь быть. Ведь солдат будет жить с ними в одной квартире и всё знать, обо всём догадываться...
Наутро они неожиданно разговорились. Филя узнал, что солдата зовут Ганс Лерер. Тот много о себе рассказал. Жил в Бремене, в семье сапожника, учился в гимназии, потом – в институте.
– Я не хотел идти на войну, – сказал он. – Думаешь, все здесь по своей воле оказались?
Филя всё понимал. Но, несмотря на этот разговор с Гансом, он, конечно, чувствовал к нему недоверие.
С утра через город ещё проходили немецкие части, проезжали танки, машины, и гул от всего этого был такой, что звенела посуда в шкафу. В тот день Филя с Генкой видели, как немцы вели пленных красноармейцев. Все были изранены, с перевязанными головами; некоторые шли с трудом сами, а кого-то несли другие. Один немец стал подталкивать прикладом шедших позади, и, когда один пленный крикнул на него, ударил его, и солдат упал.
Думая, что он мёртв, немцы прошли мимо. Филя и Генка подбежали к нему, перевернули. Филипп нащупал пульс.
– Он жив. Надо его быстрее в госпиталь...
Они взвалили раненого на плечи и медленно зашагали в больницу.
С Марией Фёдоровной они столкнулись возле выхода. Она указала свободную койку, и мальчики положили бойца. Мария Фёдоровна позвала Женю, и они привели солдата в чувство, стали обрабатывать его раны.
– Мало у нас лекарств... – вздохнула мать Фили. – Где ж их теперь достанешь – кругом немцы...
– Может, в медпункте? – спросил Филя, но тут же вспомнил, что туда недавно попала бомба.
– Там теперь ничего не осталось – всё разметало, – подтвердила его мысль Мария Фёдоровна.
– Может, что-нибудь можно достать... – тихо сказала Женя.
И Филя решил во что бы то ни стало пробраться в здание медпункта. Они с братом договорились встретиться поздним вечером в местечке неподалёку от медпункта; Генка будет стоять настороже, а Филя проберётся в здание и добудет там что-нибудь.
***
Подойдя к ограде двора медпункта, Филя и Генка стали всматриваться в темноту. Во дворе вроде никого – тихо, ни шороха. Да и кому нужно теперь это полуразрушенное здание?
– Лезь, – шепнул Филька, и оба перемахнули через ограду.
Пробравшись через кусты, они затаились под окнами здания. Генка подсадил брата, и тот исчез в разбитом окне. В комнатах стоял едкий запах лекарств. Филя складывал в сумку шприцы, уцелевшие банки, упаковки. С трудом он пробирался через захламлённые и засыпанные камнем и штукатуркой места. Крыши там вообще не было – наверху простиралось звёздное небо.
Он выбрался из здания, и они с Генкой побежали в госпиталь. Филька подобрался к крайнему окну и тихо постучал в него. Окно открылось, и Женьке передали сумку с медикаментами.
Дома Филя потихоньку пробрался к своей кровати. Лёг, но никак не мог заснуть. И краем глаза увидел, что с тахты приподнялся Ганс.
– Филипп...
Филя не отозвался, сделал вид, что уснул.
– Филипп, я знаю, что ты не спишь...
– Что тебе?
– Ты смотри – попадёшься... Здесь у эсэсовцев кругом глаза и уши. Так что не высовывайся лишний раз. Ты Альтмана не знаешь – он зверь, три шкуры с тебя сдерёт. Его все боятся. За малейшую провинность расстрелять прикажет. И Хольцу не попадайся – он хитрый как лиса, всё по городу рыскает. А ты в такое время по улицам ходишь...
– Я в госпитале был, по делу...
– «По делу»... Не понимаешь ты, что война – не такая вещь, чтобы с ней играть...
«Он не выдаст», – понял вдруг Филя и стал медленно проваливаться в сон.


30. Начало отряда

На другой день он узнал от матери, что в больнице спрятали командира Красной Армии. Его звали Яков Романович, но в конспиративном документе значилось другое имя.
Филипп, глядя, как он чинит радиоприёмник, сказал:
– Мой отец тоже любит радиотехнику, а я вот никак не могу разобраться в этих схемах...
– Твой отец на фронте? – спросил командир.
– Нет, он пожилой уже, его не призовут... Он живёт в Москве, нам с мамой подарки присылает, я к нему езжу. Папа звал нас к себе, но мама не хочет отсюда уезжать. Так и живём врозь.
Яков Романович приладил к приёмнику наушники и стал ловить сигнал. Его лицо прояснилось, он оттянул наушник так, чтобы и Фильке было всё слышно: как раз передавали утреннее сообщение Совинформбюро...
Было извещено о тяжёлых боях на Гомельском и Новгородском направлениях – о том, как советские лётчики сбивают фашистские истребители, как красноармейцы подрывают вражеские танки бутылками с горючей смесью, как некоторые немецкие офицеры переходят на сторону Красной Армии, как связисты работают на фронте и в тылу противника...
– Это ты, Филя... – приподнялся с койки один из больных, когда Филька проходил мимо него. – Спасибо тебе, и брату твоему спасибо, что донесли меня сюда. А то бы там и помер...
Это был тот красноармеец, которого они вчера подобрали на улице. Фамилия его была Синицын.
В это время в госпитале появился дядя Миша, отвёл Марию Фёдоровну в сторону, о чём-то коротко переговорил с ней. Он был очень взволнован, и Филя на другой день узнал причину этого: дядя и учитель Валерий Петрович связались с партизанской бригадой Николая Васильева, которая занималась освобождением территорий от немецко-фашистских захватчиков в районе Старой Руссы.
– У нас будет свой отряд, – сказал Валерий Петрович, который не попал в армию из-за близорукости. – А задания мы будем получать непосредственно от их командования. Позже мы примкнём к их бригаде, а сейчас нам надо