заботит моё здоровье. Утешает. Как ему понять моё поведение, если он ничего не знает! Надо ему рассказать, хотя бы о голосе. С чего начать? Как, какими словами передать смысл, который улавливался мною в интонациях того голоса.
Паша слушал, не перебивал, но я быстро поняла, что только жалость, снисхождение к моему плачевному состоянию заставляют его сидеть, помалкивать и кое-когда согласно кивать головой. Лишь бы я вновь не разволновалась.
- Всё? – осторожно спросил он, когда я замолчала.
Что мне оставалось делать? Я пожала плечами, коротко кивнула.
- В общем, всё.
- Не принимай близко к сердцу. Это от удара, Данчик. Правда, от удара. Я так злюсь на себя, зачем я тебя подвёз! Ведь мог предположить, что…
Он запнулся.
- Что? Что ты мог предположить? – я тут же потребовала, пусть говорит прямо, а не мнётся!
- Видишь ли, Данчик, у меня большой бизнес.
Я кивнула. Кто же не знает о его большом бизнесе!
- Дела пошли ещё лучше, а у некоторых, м-м-м… – деликатно замычал Паша.
Ишь, скромняга! Я сама закончила его фразу, но на свой манер.
- А некоторые остались без штанов!
- Ну! Ну! Зачем же так грубо! Очень даже со штанами, и не только с ними!
- Ладно. – вздохнула я, - Ты только на вид милашка, а на самом деле безжалостный каток.
Паша скромно улыбнулся и фыркнул.
- Я удачливый, а кое-кому это не нравится. А вот ты вроде бы и впрямь не очень сильно ударилась, соображаешь. Хотя знаешь, Данчик, вообще-то у меня, честно говоря, не такая ситуация, чтобы затевать такие эффектные разборки в центре города.
Я хотела тоже снисходительно фыркнуть, но как будто мягкая лапа сжала моё сердце – не расслабляйся, помни о смерти-сне! И я подыграла Паше.
- Конечно, соображаю. Но всё-таки, я бы на твоём месте в любом случае подстраховалась бы.
- Я и подстраховался. Здесь моя охрана. – Паша небрежным жестом махнул рукой в неопределённом направлении.
Мы с ним ещё немного поговорили ни о чём. Часов в восемь вечера в дверь постучали, и Пашины охранники внесли в палату пару подносов со всякой всячиной. У Паши в любой ситуации отменный аппетит, а я не знала, хочу ли я есть.
