И у Вас, - у него неожиданно изменился тон, став снисходительным, - не хватит сил не то, что вытащить меня из квартиры, просто сдвинуть с места.
Так. Он ещё и насмехается надо мной. Его окуляр, казалось, скептически разглядывает мою отнюдь не атлетическую фигуру.
- Убери свой монокль! И перестань на меня пялиться!
Ранка ощутимо болела. Стинол продолжал нагло держать свой окуляр направленным на меня, да ещё водил им вверх-вниз! Я замахнулась на него рукой. Он лишь чуть втянул окуляр и только.
- Ну, погоди. – прошептала я. – твоя наглость тебе зачтётся.
Стинол опять заговорил, а тема у него была всего на всего одна. Я решила его припугнуть. Быстрым движением достала из выдвижного ящика стола молоток для отбивания мяса. Давненько он не был в деле!
- Видел? – мне казалось, что я была неотразима, когда взвешивающим движением демонстрировала ему молоток.
- Видел. – с готовностью ответил Стинол. – это молоток для приготовления отбивных котлет, он…
Я прицелилась молотком в окуляр.
- Ничего не выйдет! – скороговоркой, странной для моего холодильника, произнёс, да нет, почти выкрикнул Стинол, а окуляр с быстротой молнии втянул вглубь паза.
- Не спрячешься! – я усмехнулась, а молоток развернула ручкой в сторону паза. Получался натуральный фильм ужасов! – Вот ткну в эту дырочку и твой прекрасный стеклянный глаз будет разбит! – зловеще произнесла я.
По-моему, он испугался, гадкий агрегат! Может, заткнётся на какое-то время! Для верности я решила попугать его ещё. Но когда я попыталась попасть ручкой в паз, произошла очередная невероятность. И почему я ещё удивляюсь чему бы то ни было? Фантастическим образом паз закрылся, проще говоря, исчез, словно какая-то заслонка мгновенно всё закрыла заподлицо. И никаких признаков хоть какого-то шва, границы, очерчивающей бывшую территорию окуляра. Просто белая, гладко-ровная дверь холодильника! Стинол много потерял, не увидев в этот момент моего лица! Глупо изумлённого и, полагаю, припугнутого. Так что испугался не один он.
Пока я водила ладонью по гладкой дверке холодильника, по тому месту, где всего несколько секунд назад был паз с окуляром в его глубине, из комнаты раздался телефонный звонок и дуэтом с ним с небольшим запозданием – рёв кота.
- Боже мой! Да что же это такое!
Я стремглав понеслась в комнату. Первым моим помыслом было наподдать коту по первое число. Впервые в жизни у меня возникло такое ужасное желание!
Но в комнате оно у меня исчезло. Нет, ничего в ней не нарушилось, ничто не исчезло, ничто не прибавилось. Но что-то меня остановило в дверях, будто воздух стал вязким, непроходимым. Может быть это субъективное чувство? Просто от волнений началась какая-то аритмия, а отсюда слабость, ощущение вязкости воздуха? Я издала смешок. Такой издают, когда не понимают, что происходит, когда в душе, казалось, совершенно необоснованно начинает не то, что зреть, а прямо-таки расцветать пышным цветом чувство опасности. Чего я боялась? Посещения коммивояжёра? Десятилетие не бывавшей у меня школьной подруги? Аномальных криков кота, его шипения? Его злющих немигающих глаз, уставившихся на трезвонящий телефон?
Стоял кот полубоком к зеркалу, будто он и за ним присматривал. Спина, конечно же, дугой, шерсть дыбом. Я постаралась подавить в себе неприятное чувство страха, прошла в комнату и взяла трубку, отодвинув в сторону зашипевшего уже и на меня кота. Базиль обиженно и даже жалобно мяукнул. Я не могла отвести от него глаз. Он повернулся к зеркалу и мяукнул уже на него. Мне видна была его мордочка, отражающаяся в зеркале – она таила в себе надежду и просящее нетерпение. Уморительное выражение для кота! Что же получается, на телефон он злится, а у зеркала ищет утешения?
А Мариночка волновалась за меня. Голос источал заботу, которая до смешного вдруг напомнила мне своими интонациями заботливые речи Стинола. Ловко же он упрятал от меня свой окуляр! Уж чудо так чудо техники.
- Что там у тебя происходит? – вопрошала Мариночка. Ничего особенного, отвечала я, кот буянит, совсем от рук отбился. Мариночка рассмеялась – и только-то? Я тоже рассмеялась – да, и только, но он оцарапал мне руку! На видном месте! Как теперь идти мне в театр? На что Мариночка отпарировала – а у неё расцарапана нога! На это я резонно заметила, что можно надеть длинное платье.
- А ты надень платье с длинным рукавом!
- Отпадает. – мрачно ответила я. – Моё летнее платье совсем без рукавов.
- А где именно царапина?
- На запястье!
- Ну, так в чём же дело! – облегчённо воскликнула Мариночка. – Надень браслет! У тебя же есть. Помнишь, тот? Ещё вся школа завидовала! Он же широкий!
Да. Он у меня есть. Я повертела рукой, чуть отстранив её от себя, оценивая ущерб, нанесённый кошачьими когтями. Надо же, она помнит о моём браслете.
Её голос, доносящийся из трубки, завораживал и успокаивал. В какой-то момент она попросила поднести трубку к уху всё ещё не успокоившегося Базиля. Я выполнила её просьбу. И мой кот вдруг как-то сник, он умолк, шерсть на загривке улеглась. Краем, даже не так, отдалённым краешком сознания я удивилась реакции кота, но как-то очень уж беспечно отвлечённо. Главное, любимый зверь успокоился и, потянувшись, устроился спать на пуфике перед зеркалом, вокруг которого в беспорядке валялись баночки, флакончики и коробочки.
Очень деловито Мариночка договорилась, в какое время и где мы с ней встречаемся. И я переключилась на проблему театрального наряда. Знаменательно, что браслет, которым предстояло прикрыть царапину, был из камней кошачьего глаза. В придачу к браслету у меня были серьги, колье и кольцо – подарок брата на мои шестнадцать лет. Ко всему этому гарнитуру подходил лишь один летний наряд – платье из натурального шёлка – нежно-зелёное, переходящих, словно плавающих тонов - от тёмных к светлым и обратно. Очень красивое, лёгкое и необыкновенно комфортное. Но тут, кроме отсутствия приличных туфель, было большое-пребольшое «НО»! А именно: выдранный углом клок подола платья – задела некогда за гвоздь. Клок кудлато свисал, я прекрасно его помню. Реставрировать подол я так и не собралась – слишком фигурной была линия разрыва. Вздохнув, принялась искать что-нибудь ещё, но ничего подходящего для театра, лета и браслета, конечно, мне не попалось – будто я не знала своего гардероба!
Но может быть удастся как-нибудь с минимальными потерями притачать вырванный угол? Я достала из шкафа платье. Оно ласково заиграло в лучах солнца, падавших на него из окна. Ах, какое платье! Мне не хотелось поворачивать его к себе другой стороной, той, где на подоле красовалась дырка. Однако делать нечего – или это платье, или сижу дома. А пляж уже отвергнут!
Странно, очень странно, но, правда, приятно. Не то чтобы дырки в подоле не оказалось, она была на положенном месте, но выглядела гораздо ровнее, чем отпечаталась в моей памяти. С такой справиться будет легче! Расправить уголок, состыковать края – а они сошлись идеально! – и зелёными шёлковыми нитками стачать. Место это играет при ходьбе – практически ничего не будет заметно. Так оно и вышло на самом деле. Прекрасно всё складывалось, но я не стала вдаваться в нюансы происходящего, что-то там анализировать – главное, я в любимом наряде!
Глянув на часы, невольно ахнула - время поджимало! Пошарив на полу среди разбросанных косметических залежей, нашла и губную помаду, и карандаши, и пудру, и духи. В общем, всё необходимое. В немыслимом темпе принялась прихорашиваться. Ужасно! Терпеть не могу спешки в этом деле! Потому что спешка при прихорашивании – испорченное наслаждение посидеть перед зеркалом.
Престранный складывался день. Я спешила, но настроение было двояким: меня тянуло в театр, как тянет, наверное, алкоголика к бутылке, не знаю. Правда, было во всём этом что-то не несущее приподнятого настроения суеты пред-театральных сборов, но ведь тянуло! А с другой стороны… нет! Даже не это, не с другой стороны, а одновременно и одночувственно меня охватывала какая-то бессильная вязкость, лишающая движения. И что самое странное – это не ощущалось дурным действом! Это было хорошо! Временами я почти застывала на месте, потом встряхивалась, будто получая импульс извне, диктующий – надо, надо идти. Опять мной словно что-то манипулировало, будто меня никак не могли поделить. Борьба за зону влияния. Вот что рисовалось в моём воображении на все недомогания, обрушившиеся на меня в такой солнечный субботний денёк.
Воображение воображением, а я, видимо, уснула стоя прямо перед дверью, ибо вдруг как-то внезапно очнулась. Я стояла, ухватившись за дверную ручку. Отлично помню, как взялась за неё, потом провал мягкой неги, влекущей обратно к тахте. И вот – держусь за ручку и в состоянии необыкновенной бодрости и ясности тупо смотрю на дверь.
Я глянула на наручные часики, ожидая увидеть малоприятную комбинацию стрелок, ведь я уже до этого засыпания перед дверью чувствовала себя опаздывающей! Однако часы показывали практически то же самое время. Вот тут я напряглась. Со мной, несомненно, происходит что-то малопонятное и крайне неприятное, это не эффект недомогания. Я подозрительно покосилась в сторону кухни. Так и есть! Стинол опять обзавёлся окуляром и нагло наблюдал за мной!
Наваждение! Я затрясла головой - побежали, мечась и спотыкаясь, тревожные мысли-видения.
Итак, кот спит беспробудным сном, Стинол вновь с окуляром, я то сплю, то просыпаюсь, то меня тянет вон из дома, словно сирены поют, выманивают, то нападает сладкое желание остаться дома.
- Вам необходимо…
Я вздрогнула и через ватную паузу, наполненную трепыханием сердца и прочими неприятными явлениями, расхохоталась, покрепче вцепившись в дверную ручку, чтобы не дай бог не упасть.
Ну, конечно! Стинол как всегда прав! Уже время к вечеру, а я ела лишь рано утром. Вот и засыпаю!
Ткнувшись лбом в дверь, я хохотала, насмехаясь над собой – искательница запредельно необычных явлений! И… всё равно, что-то тут было не то. Не впервые от одного приёма пищи до другого проходит столько часов. Бывало и больше. И ничего! Не может быть, чтобы я дошла до какой-то там критической точки! Я не очень-то кормленое, но сильное и живучее существо. В общем-то мне достаточно того, что имею.
- Всё! – громко произнесла я и погрозила Стинолу, - Отдыхай до вечера!
Я громко, от души, хлопнула дверью, закрыла её на оба замка и, подхватив подол длинного платья, чтобы не мести пыль по ступеням подъезда, побежала вниз.
Глава 3
На улице меня охватило мягкое тепло раннего летнего вечера. Ласковое солнце источало жёлто-розовый свет, зелёная листва дворовых насаждений успокаивала взор, нежно-ароматный воздух, будто и не городской, наполнял лёгкие умиротворённым восторгом. Я невольно поискала глазами скамью, охваченная непривычным желанием посидеть, предаться разнеженному бездумному ничего не деланью в вечернем благоденствии, а потом вернуться домой к сонному Базилю. Мелькнула вялая мысль о том, как странно он заснул.
А мысль о посиделках во дворе, словно я сплетница-старушка, так же неожиданно, как посетила, вдруг улетучилась, и я заспешила на остановку.
С транспортом тоже творилось что-то неладное. Творилось в том смысле, что его просто-напросто не было. Никакого. О чём
