ступени, кремовые блики от солнечных лучей. Полукруг сквера с фонтаном и скамейками за ним под тенью старых акаций.
Уф! Паша, учащённо дыша, с победной улыбкой повернулся ко мне лицом. Я не успела ни похвалить его, ни ещё что-нибудь сделать. Его брови изумлённо вздёрнулись вверх, на остолбеневшем лице глаза, как у цепенеющего кролика, налились ужасом. Я похолодела. О-о-о! Не поверите! Я испугалась, что у меня порвалось платье или потерялась одна из серёг! Сбилась причёска? Потекла тушь? Или он издевается надо мной? С него станется!
Он дёрнул меня рукой за голову вниз. Захлебнувшись вскриком негодования, я больно проехалась виском по спинке кресла, завершив столь неприятный путь на Пашиных коленях, уткнувшись в них носом. Всё лицо словно искорёжилось. Что ещё делал Паша, кроме дёрганья меня за голову, не знаю. Машина резко качнулась. Мне показалось, она подпрыгнула. Вокруг загремело и заскрежетало, посыпались стёкла свистящими и звонко тренькающими волнами, засыпая меня и, надо думать Пашу, острыми осколками.
Боже мой! Меня бросило в жар, но и только. Невероятно, но так! Сердце, правда, забилось чаще, но вот такого, убивающего дикого страха, какой охватывает в ожидании чего-то неизвестного и неопределённо опасного, не нахлынуло. Всего лишь чувство, созвучное кровожадному восклицанию «Ага!», когда мы кого-то уличаем. Не знаю, кого или что я уличала. Чересчур быстро всё происходило. Не было времени испугаться.
Дальше всё развивалось в том же сногсшибательном темпе. Только что задыхалась в стыке Пашиных колен и его мощной груди, и вдруг – лечу! Я не уловила того момента, когда меня выдернули, не поняла, кто же бросился спасать меня. То ли Паша, так как он тоже очутился на плитках площади рядом со мной, то ли кто-то посторонний. Или ещё по какой причине нас вынесло из недр машины!
Перед глазами вырос бортик фонтана. Насыщенный влагой воздух пах мокрой свежестью и приятной прохладой. Шуршания падающих тонких струй воды я не услышала, но почему-то успела о них подумать. Наконец, кто-то завизжал. Значит, есть люди возле театра, и спектакль должен состояться! Меня обдало мощной струёй горячего воздуха, наверное, вскользь, раз я не сварилась в крутую. Раздался грохот. И Пашина машина – уж, верно, его! – взлетев, заполыхала жутким пламенем. Как в вязком и густом киселе, машина на лету поколыхалась туда-сюда, и со скрежетом и не меньшим грохотом шлёпнулась, медленно подпрыгивая. Большая всё-таки жестянка, не консервная банка! Перевернулась, покачалась и, уже не дрыгаясь, защёлкала ярким трещащим костром. Ничего больше рассмотреть не успела, так как, когда машина приземлялась, я совершила очередной перелёт, теперь уже в бассейн фонтана. Пахло палёным…
Глаза, рот, нос захлестнуло водой. Организм, конечно, отреагировал на перемену окружающей среды, на попадание в другую стихию, но не так быстро, как следовало бы. Пришлось хлебнуть грязной воды. Пусть она прозрачная, я помню! Но ведь есть любители плеваться и кидаться в неё, чем попало! Эта пугающая мысль возникла одновременно с попаданием воды в мои дыхательные и пищевые пути!
Судорожно дёрнувшись, я вынырнула. Нечто весомое ударило меня по голове – не высовывайся! Отнюдь не стремясь к тому, вновь пришлось на некоторое время погрузиться в воду. Под водой стукнулась боком обо что-то твёрдое и скользкое. Наверное, об основание монументальной лягушки с короной на голове, из зубцов которой – а их у короны пять штук! – и била вода. В детстве меня волновал вопрос, почему вода льётся из какой-то там короны, а не из разинутой пасти! Казалось естественным, чтобы вода лилась из пасти. Но, став постарше, я пришла к практическому выводу: вода из короны бьёт равномерно во все стороны. Вот и вся разгадка. Это открытие ещё тогда ввергло меня в гнетущее, неприязненно грустное состояние, всякий раз настигающее, стоило мне оказаться вблизи фонтана с его сказочной, позеленевшей от воды и времени лягушкой-царевной.
Как всякое живое существо, спасающее свою жизнь, я, уже во второй раз, лихорадочно рванулась вверх, на воздух! Где уж мне думать о других возможных опасностях, которые, вполне вероятно, всё ещё поджидают меня.
Глаза залиты водой, в голове круговерть. Круговерть и на площади. Вынырнув, я мало что соображала. Разве лишь гнездилась в подсознании мысль, что мне, во что бы то ни стало, надо спасаться. Бестолково кинулась прочь от лягушки к краю бассейна фонтана. Откуда-то сверху из-за каменного борта фонтана, с его сухой, наружной стороны возник Паша, всклокоченный и какой-то, словно подкопчённый. Глаза сверкали сапфирами. Он протянул мне руки и патетически воскликнул:
- Данусик, ты жива!
Мощно втянув воздух носом, он облегчённо всхлипнул и радостно заулыбался. Но всё равно, несмотря на свою словно в преисподней подкопчённую физиономию, он был похож на бледное привидение.
А тут опять что-то, правда, уже гораздо глуше, бахнуло, и я юркнула в воду, но уже, можно сказать, целенаправленно, по собственной инициативе. Наверное, быть в воде мне показалось надёжнее. Но отсидеться в прохладной влаге мне не удалось. С чмоком, изданным водой, я взвилась вверх, воспарив над взволновавшейся бурлящей поверхностью лицом вниз. Платье врезалось в тело, особенно больно по талии. С меня полились струи воды. Их я видела, как они неслись вниз, в водный хаос, и даже услышала, как они застучали подо мной шуршащим водопадом.
Кто-то очень уж сильный – а какой ещё человек, думалось мне, мог так легко поднять меня? – сгрёб сзади моё платье в кулак. Этот кулак я очень отчётливо почувствовала на своей спине. Как кто-то смеет тащить меня на поверхность, в опасность! Я попыталась вырваться и нырнуть обратно. Хаос на площади продолжался, и что-то конца ему не было видно. Но, к счастью, сила была не на моей стороне. Я перелетела в чьи-то руки, а вода в фонтане вспыхнула жёлто-синим пламенем.
Это уже был неимоверный перебор. Я опять куда-то полетела, правда, уже не одна, а в крепких объятиях. Но через считанные мгновения я, увы, оказалась в полёте одна. Меня, так сказать, выпустили из рук. Намеренно или нет, мне было не понять. Но этот вопрос, как и то, кто же был моим спасителем, волновал меня потом очень долго, с того самого момента завершения полёта, когда весь осязаемый мир ухнул в никуда, предварительно жёстко ударив, казалось, сразу по всему телу.
Глава 4
Даже пребывая в столь плачевном состоянии, ощущая себя жителем потустороннего мира, я, как истая женщина, не переставала думать об обладателе цепких пальцев и крепких мышц. На свой лад, конечно. И, конечно же, романтизировала этого неизвестного мне человека. Как же, кругом гремело и горело, а он бросился меня спасать. В том, что это был он, а не она, я ничуть не сомневалась. Он герой, и я ему нравилась! Уж чего только приятного не рисовалось моим блаженно-благодарным расстроенным рассудком. Я пыталась что-то вспомнить, понять, но у меня мало что получалось. Меня куда-то везли и говорили, какая я хорошенькая. И снаружи вся целенькая. Первое меня радовало, а второе вселяло странное чувство горечи. Снаружи целенькая, значит, внутри, возможно, и нет?
А потом – всё. Ничего, странное ничего. Граница. Не знаю, что она разделяет, но она есть, она полупрозрачная и вязкая. В вязком сумраке границы летало очень твёрдое и неровно вырезанное из чего-то чёрного, наверное, чугуна, слово «контузия». Ужас какой. Но она, наверное, слабая? Иначе она не летала бы так вальяжно, а лежала где-нибудь внизу.
А Паше повезло меньше, чем мне. Вон он как закоптился. А всё из-за меня! У меня денёк ещё тот! Бедолага Паша…
О-о-о! А вдруг всё не так? Он же богатый, быстро и очень богатый. Он играет по-крупному, у него есть проблемы. Уж, конечно, есть! Что же получается – напали на него? Тогда всё меняется – ему крупно повезло, а мне нет! Ничего себе! Я обозлилась на Пашу. Я, наверное, пострадала больше него, закопчённого! А моё платье? Я расстроилась, потянуло плакать. Но мысль метнулась к крепкой руке. Успокоительное средство. Периодически, с частотой перемены моего психофизического состояния, я возвращалась мысленно к своему спасителю, принимаясь размышлять – если это можно назвать размышлением – о нём и о себе.
Только вот иногда Мариночка склонялась к моему лицу и говорила: «Прекрасный был балет, правда? А как ты летала!». Её губы раздвигались в улыбке, глаза лукаво щурились. «А каков партнёр! Какая поддержка!». Я холодела, пыталась отстраниться от её неприятно кривящихся губ. На сердце падала тоска, ужасная тоска… невыносимая тоска. Казалось, сердце переставало биться. Я никак не могла понять, снится она мне, или всё происходит наяву. И меня занимал вопрос – восхищаясь моим полётом, что она имеет в виду? То, что меня выдернули за шкирку из фонтана, а потом взрывом отбросило в сторону вместе с человеком меня спасающим? Это и был мой балет? Нет, это не сон. Во сне так не насмехаются! Какова Мариночка!
***
Мне показалось, что я проснулась. Было тихо, но не абсолютной тишиной. Какие-то еле уловимые, словно прячущиеся, звуки жили во всевластной тишине. Что-то нежное обволакивало моё отдыхающее тело. Мне было, скажем так, неплохо. Чувство удовлетворения самодовольно пробивалось сквозь дрёму. Словно что-то намекало мне: вот и славно! Вот и тепло и уютно, чего ещё надо! Хорошо-то как! Во мне всё заулыбалось от радости.
Однако! Я попыталась открыть глаза и не смогла этого сделать. Странно. Веки что ли отекли? Конечно, естественным порывом было попробовать открыть глаза руками или хотя бы потереть. Но руки не пожелали слушаться свою хозяйку. Хм. Вот тут, когда меня стал охватывать холодок непонимания, вдобавок ко всему я вдруг услышала шуршание. Что-то оно мне напоминало. Что-то очень тревожное. Так шуршит земля, сыплющаяся, рыхлая, слегка влажноватая земля. Она сыпалась, чуть постукивая по чему-то твёрдому. Бог мой, откуда здесь земля?! Звук шёл сверху, раскатываясь по сторонам. В одно мгновение меня прошиб ледяной пот.
Меня качнуло на моём ложе. Боже, ведь я лежу на чём-то нежно-шелковистом, холодящем кожу. Я же ведь сразу, как проснулась, ощутила этот шелковистый кокон вокруг моего тела!
Э-э-э! Я попыталась закричать. О, какой недоброй лапой паника сжала моё сердце! Что-то сон стал страшноватым! Если это сон! Вон меня как закачало! Такая качка не может сниться! Не может! И мне тесно!
В отчаянии я попыталась пошевелиться, ведь надо же что-то делать!.. Не получилось. Господи, что это я. Спокойно, что за идиотская паника! Я в больнице. Меня лечат. Скоро всё будет хорошо, потому что со мной ничего необратимо-фатального не произошло.
Но тут, как-то не кстати, пронеслись в моём мозгу эти слова про необратимо-фатальное! Я мгновенно поняла, что надо кричать. Нет, не просто кричать, а вопить во всё горло! А то ведь что же это такое, меня что, хоронят что ли?!
Сердце бешено колотилось, всю меня заливал холодный пот. Ничего не понимаю. Я закричала и не услышала своего голоса. Кто-нибудь меня слышит? Господи! С какой силой надо кричать, чтобы услышали?
Не могу описать, что со мной сотворилось в тот момент! Меня словно захлестнуло, накрыло чем-то тяжёлым и удушающим, чем-то фатально-безысходным. В общем, я впала в состояние, когда тебе пора
