прощаться с жизнью, которую у тебя отнимают не самым лучшим способом.
И из горла всё никак не мог прорваться крик ужаса, отчаяния, своеобразный призыв к спасению. Может быть, закричи я, мне бы и полегчало. А так… всё – апогей ужаса.
И тут я услышала смешок. Он был близко, но прозвучал приглушенно, будто кто-то прижал ко рту толстый платок, стараясь, чтобы его не очень-то слышали. Всё во мне остановилось. Смех. Кто-то смеётся. Не сразу, но довольно быстро что-то сработало в моей психике, и где-то на задворках сознания возникла мысль – может, я ещё поживу?
А голос? Чей это голос? Мариночки? Коммивояжёра? Я никак не могла уловить даже такой малости – женский или мужской голос издевательски хихикает надо мной. Я затаилась, меня всё ещё бил озноб, сердце приостановилось, потом вдруг стукнуло в раскачку. Так ведь можно и впрямь умереть!
Я попыталась мыслить трезво. Спокойствие, Дана, спокойствие. Должен быть ответ твоему нынешнему положению. Дикая злость сотрясла меня. Я рванулась в своём коконе, и мне показалось, что в результате этого последнего моего рывка пространство вокруг меня немножечко расширилось. Шёлковый кокон дал слабину!
- Не получится. – шепнул голос.
«Не получится, не получится…» – застучало в висках. Это почему же не получится? И, главное, что не получится? Вырваться не получится или подразумевается что-то другое?
И, словно, в ответ на эту мысль холодно-безжалостный голос произнёс:
- Ничего не получится.
А через небольшую паузу уточнил, отвечая на мой немой вопрос, обуявший всё моё существо:
- Да. Ты мертва.
Что это такое он мне нашёптывает? С чего он взял, что я…, я…. Да нет же! Всё во мне возмутилось и взбунтовалось этим ужасным словам. Я мертва! Ну, уж нет! Вон как меня трясёт! Будь я и впрямь мертва, мне всё было бы без разницы. Они издеваются! Им смешно и радостно наблюдать мои страхи! Сначала этот… этот кокон. Не могу назвать его другим, жутковатым словом! А теперь ещё и эти слова о моей смерти!
Господи, почему всё это происходит со мной! Зачем кому-то пугать меня?
Меня объяла тоска, и неожиданно мгновенно бунт сменился на состояние, очень смахивающее на каталепсию. Теперь меня удерживали не только шёлковые пелены, я сама вся обездвижилась. Я превращалась по своим ощущениям в стылую массу. И вдруг я почти согласилась с голосом.
Перед моим внутренним взором возникло видение давнего, из моего раннего детства, летнего утра. Я у бабушки. Я, великая любительница поваляться, помечтать в утренней полудрёме, лежу, полупроснувшаяся, в кровати.
- Данусик, сладенькая моя, пора вставать!
В ответ я шепчу с закрытыми глазами, что не выспалась и хочу ещё спать.
- Вставай, вставай, лежебока! День уже в разгаре! – громко говорит бабушка и добавляет, - На том свете отоспишься!
Вот они, ключевые слова! В то утро это были просто слова, а в этот миг они, так услужливо вдруг вспомнившиеся, приобрели мистическое значение!
И я почти согласилась…
- Но ты не бойся. Ты же улавливаешь мою мысль. Это что-то да значит.
Что? Я всего лишь ловлю мысль? Это не голос?
- Смерть – это… - продолжил голос.
И всё-таки, это голос. Пусть не лжёт. Это человеческий голос, в нём, несмотря на всю монотонность, есть оттенки, есть слабо прочитываемые интонации. Это не злой ужасный ангел, это человек вещает мне невесть что! И он чуть-чуть, еле уловимо, сипит. Ему бы прокашляться не помешало!
- Смерть – это сон. Чего вы боитесь? Вы же любите спать! Сладко спать.
Сон, спать…. Люблю спать… – закружилось в голове. Нет!!! Ложась спать, я знаю, что проснусь! А смерть предполагает другое! Сон! Ничего себе жизнь после смерти! У меня другое представление о Царстве Божьем! Не спать целую вечность, купаясь в бесконечный снах – это же, это же…. Совсем не интересно! Скукота бескрайняя! Мне представлялось более активное состояние.
- Да, милочка, сон…
Я ему, обладателю приглушенно-придушенного голоса, не милочка! Боже мой, подвох, страшный подвох! Мне надо быть начеку! И я подавила в себе желание дёрнуться в стремлении вырваться из пут.
- Вы мне не верите. Как вы недоверчивы! А ведь люди с самого рождения тренируются в этом действе. Не правда ли, любопытная тренировка? А сны! Какие они разные! И с возрастом меняются. Но есть и постоянные сны, преследующие нас всю жизнь! Это знаки, знаковые сны. Их надо понимать и уметь расшифровывать.
Голос стих, словно обессилел, а через какой-то, для меня непонятный по протяжённости, промежуток времени, как заезженная пластинка, вновь повторил.
- Смерть – это сон. – а через паузу тягуче прошептал, уточняя, - Вечный сон. Ибо тело погибает, разлагается на атомы…
Ужас, конечно, но ведь не новость!
- А вот душа…. Душа отлетает в свой сонный мир. И каждому… Будьте внимательны сейчас! - в голосе зазвучали грозно-печальные, скорбные интонации, особенно зловещие от практически неизменной монотонности, - И каждому воздастся свой сон.
Этот тип замолчал. Стало тихо. Очень тихо. Ни малейшего звука, как будто выключили некий аппарат. Я напряглась, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук – ну, например, еле слышное дыхание. Я прислушивалась и ждала продолжения речи. Наверное, это было продуманное неведомыми мне людьми поведение. Напряжённое ожидание ввергло меня в новую волну страха. Я опять падала, погружалась в тесную пустоту!
Меня как током ударило, когда голос, словно кем-то включенный, возобновил свою проповедь.
- Кому светлый и радостный, а кому присуждён будет жуткий, безысходно-безнадёжный сон. Ибо воздастся! – несмотря на монотонность, опять что-то изменилось в интонациях голоса. Словно что-то поползло вверх, всё больше и больше возвышаясь надо мной. Содержание речи способствовало этому.
- Радостный сон ярок и отчётлив. Душа всё помнит о бренной жизни, радуется тому, что помнит. Твоё «я» не потеряно! Страшный сон – это мрак, из которого не вырваться. Ощущаешь, что ты был. Да-да, был! Но всё твоё прошлое тонет, ты не помнишь себя, ничего конкретного не встаёт перед твоим внутренним взором. Только стойкое ощущение своей гадости и мерзости. И тебе крайне необходимо срочно всё вспомнить, чтобы исправить, а как исправить, ты плохо знаешь, а ведь от этого зависит твоё спасение! Вспомнить – первый шаг к избавлению от терзающей тебя головной боли, зудящей и рвущей твоё сознание на части на грани избавительного обморока, которого нет и быть у тебя не может. Злость и страх душат тебя!
- Ты стараешься изо всех сил – вспомнить, вспомнить! Я был, был! Кажется, ещё одно, последнее усилие – и тебе удастся вырваться, ощутить своё «я!».
- Если человек жесток и грязен и делами, и помыслами, то нет ему спасенья ни в лёгком забытьи, ни тем более в отпущении и прощении. Вечная ему, неистовая гонка жажды отпущения. Жажда будет томить и гнать. И будет он знать, что не утолить ему этой жажды. Жаждать и не мочь вскричать в неистовом гневе и бешенстве…
- Если ты была не безнадёжна в мире живых – а ты ведь не безнадёжна? – то дерзай, ОН не оставит тебя. Замерцает в духе твоём ощущение грядущей свободы, ради которой ты пойдёшь на любые испытания. И дарован будет тебе сон облачный, сон лёгкого забытья.
Боже мой! Когда кончит бубнить этот мерзкий голос. Что ему от меня надо? Я прекрасно знаю, что не сплю, что не мертва. Меня трясло. Хотя, в принципе, смерть-сон, наверное, не самое плохое, что может приключиться с нами в конце жизни. Но я к этому не готова! Не хочу спать ни так, ни сяк! Нет! У меня иное преставление о смерти!
Мои мысли прервались довольным хихиканьем.
- Милочка! – еле слышно зашептал голос, так что мне пришлось до предела напрячься. - Смерть наступает, когда к этому готова душа. А твоя готова!
Моя?
И вдруг… Что тут со мной стало, не передать словами! Моей правой ноги что-то твёрдо коснулось, я ощутила это прикосновение через ткань. Затем надавило и …, и… и по мне пошёл, пошёл… некто небольшой. Переступали по мне не ноги, а лапы. Зверь?
В голове мысли невесть какие, и воздуха всё меньше и меньше. Дышать всё труднее. А он, зверёк этот, он крадёт мой воздух! На двоих его однозначно меньше! Зачем он здесь? А вдруг он голодный, он же дикий, дикий и жестокий! Вспыхнула сумасшедшая мысль – он будет меня есть? А если я мёртвая? Он всё равно будет?.. Будет делать это? Боже, кто это? Кто питается умершими и погребёнными гражданами?
Где-то далеко, всё дальше и дальше, еле слышно продолжал гаденько подхихикивать всё тот же вещательный голос.
Что-то коснулось кожи щеки – густой мягкий мех, потом влажная сопящая точка. Нос! Кошачий нос? Базиль?! Это Базиль? Он, он! Кто же ещё может так привычно тыркнуться мне в лицо, муркнуть и засопеть в щёку! Я радостно вздохнула – и вздох мне удался! – и попыталась открыть глаза. Веки были необыкновенно тяжёлыми. Ну, ничего, справлюсь! Я ведь дома, коль по мне бегает Базиль. Просто меня сморил тяжёлый сон.
Однако, совершенно чужой женский голос вдруг с облегчением произнёс надо мной:
- Слава Богу! Задышала!
И сразу в меня ворвалась масса звуков, негромких, но таких, скажем, живых, человеческих звуков! Исчезла теснота, исчезла шёлковая давящая масса.
- Я уж думал – всё! – отозвался мужской голос, басистый, с лёгкой хрипотцой. – Такая незначительная контузия, а, поди ж ты, едва, кхм… н-да.
Глава 5
Исходя из всего только что мною пережитого, полагаю, понятно будет, с какой опаской, с каким страхом и с какой надеждой я, наконец, открыла глаза. Несмотря на реалистичность последнего диалога, произносимого надо мной, я была готова увидеть не людей, а белый шёлк внутренней обивки крышки гроба в нескольких сантиметрах от своего лица. Так впечатлила меня речь теоретика сна-смерти. Тем более, что в подсознании, но где-то очень близко, маячила мысль-вопрос: а почему у меня ничего не болит? Должно ведь после такого неординарного полёта со смачным приземлением! Если только вкололи что-нибудь обезболивающее. Уж, наверное!
Но увидела, к почти небесной радости, два человеческих лица, соответствующих голосам, мужское и женское, близко над моим лицом. Я лежала на кровати в светлой больничной палате, рядом сбоку тумбочка с каким-то маленьким приборчиком.
Мужчина в белом и женщина в белом. Да, это была великая радость! Они мне улыбались! Вполне добрые лица, особенно у мужчины!
- Базиль. – произнесла я. Ну, у меня и голос, еле слышный, почти шелестящий.
- Что?
Головы склонились ещё ниже, развернувшись вполоборота ухом к моему рту.
- Где Базиль? – я постаралась сказать громче. Но они не понимали. Напряжённо смотрели на меня, видно соображая, что же надо этой бессильной особе! А, может быть, они опять не расслышали?
Я смутилась, но не сдалась.
- Мой кот. Он только что был здесь. Он спас меня от… - я замолчала.
Н-да. Видимо, у них, у обоих, забрезжила мысль, что их пациентка пострадала умственно.
- Такая незначительная контузия. – удивлённо и даже огорчённо-разочарованно протянул мужчина.
Я тоже сейчас имела бы полное основание удивлённо посетовать – какой же у него ограниченный словарный запас! Он только что, буквально минуту назад, удивлялся точь-в-точь теми же словами: «Такая незначительная контузия». Не хватало запричитать «ай, ай, ай».
Они, мужчина и женщина, встали ровно, и их лица взлетели высоко и далеко от моего лица.
- Видимо, мы ошибаемся в диагнозе. – раздумчиво произнесла
