красноречиво свидетельствовала внушительная толпа граждан, нетерпеливо вытягивающих шеи в направлении, откуда ожидалось появление хоть какого-нибудь движущегося средства. Мимо катили туда и обратно лишь легковые машины, среди которых не виднелось ни одной с характерными шашечками такси.
«Такси, такси…», - в экстазе нервного напряжения мысленно напевала я. «Где же ты, такси…». Как будто у меня были деньги для подобного роскошества! Но песня-такси от моих собственных критических замечаний не утихала, а пела всё громче и громче.
Толпа росла, но, к счастью, не досаждала. И вдруг песня о такси пропала. Опять нестерпимо захотелось домой. Я нерешительно оглянулась и натолкнулась взглядом на двух старушек. И, надо сказать, старушки поразили моё воображение. Я словно проснулась. Старушки стояли рядышком. Наверное, они были старинными подружками. Хотя внешне одна из них являла собой сельский вариант, что отнюдь не означало проживания в деревне, а скорее состояние души – в лёгоньком ситцевом платочке, в тёмном, тоже ситцевом, платье и вязаной кофте. Другая - явно городская бабуля, в соломенной шляпке, в штапельном, приятного серо-зелёного цвета платье-костюме с длинными рукавами, довольно изящном, можно сказать, модном! Но, несмотря на такой разнящийся облик, в них проглядывало нечто однородное.
Во всяком случае, у них было одинаковое выражение лиц, обращённых в мою сторону. Ну, не совсем, может быть, строго на меня, а чуть вбок, за мою спину, и немножко всё-таки на меня. Представляете, на меня и за мою спину?! А это нечто, что приковало их отнюдь не восторженные взоры, находилось, судя по тому, как фокусировались их взгляды, чересчур рядом со мной! Было от чего в такой денёк потерять самообладание!
Я избалована, я привыкла к взглядам, если не восхищённым, то одобрительным – такими взглядами, как правило, меня одаривают мужчины. Женские взгляды, конечно, иные, но и из них я вылавливала положительную информацию. Подумаешь, так и читалось в иных глазах, а мы не хуже! Вот и всё.
Но взоры этих двух старушек! Испуганно-заворожённые, они мне очень и очень не понравились. Та, что в платочке, глянула на меня, увидела, что я смотрю в их сторону и…. Перекрестилась!
Старушка в шляпке, уловив её жест, быстрым взглядом исподтишка глянула на неё, на меня, мне за плечо, потом с надеждой утопающего на проезжую часть – не приближается ли долгожданный троллейбус, автобус или, на худой конец, маршрутка! – и тоже перекрестилась! Сделала она это более истово, чем старушка в платочке. Дрогнув, она довольно внятно прошептала несколько раз подряд: «Чур, меня! Чур, меня!..».
Это уже слишком! Я обиделась. Что во мне такого ужасного? Ибо за спиной и сбоку от меня всё было нормально. В этом я не замедлила убедиться – как всякий нормальный человек, реагируя на бросаемые в мою сторону такие характерные взгляды, я, конечно, оглянулась, и не раз! Близстоящих граждан бабушки тоже удивили – такое опасение чёрта и взывание к Богу, конечно, было замечено и не понято. Граждане покосились на них с недоумением и постарались отодвинуться подальше, так что вокруг старушек образовалось свободное пространство.
Мне же стало не по себе. Как бы ни косились люди на старушек, я нутром почуяла, старушки что-то такое всё-таки видели! Что-то такое, их поразившее и испугавшее.
Решение возникло мгновенно – надо вернуться домой! С невероятным облегчением я развернулась – я иду домой! Ну не судьба попасть мне в театр! И, слава богу!
Но тут, откуда ни возьмись, появился троллейбус нужного мне маршрута. Однако на нём мне не успеть, поэтому я иду домой! Ведь опаздывать нехорошо! А жалко, что не попаду в театр, как давно я там не была! И платье у меня такое нарядное, и браслет, и вся я во всём этом… Может, опоздать не так непозволительно? Но в душе, наперекор моим неуверенным потугам оправдать опоздание и поехать в театр, сложилось твёрдое убеждение: нет, ни в коем случае нельзя опаздывать! Нехорошо! Словно легло железное табу. Следовательно, возвращаюсь домой! И вдруг с удвоенной силой во мне заговорили противоположные чувства: «Какая жалость, я так давно не была не то, что на балете, а и в самом театре!»
Меня прямо разрывало на части: троллейбус моего маршрута – вот он, стоит, не спешит закрывать двери и отъезжать, будто ждёт именно меня, решусь я или нет? Неудержимо навязчиво влекло домой – там уютно, там Базиль…, нехорошо опаздывать…
От таких мелко-предметных метаний и невозможности придти к какому-то определённому решению я впала в состояние, трудно описываемое словами – смесь депрессии с бешенством. Тоже мне, буриданов осёл!
Что-то не так. С самого утра не так. Мною играют. Играют. А кто, я не знаю! Зачем играют и почему, я тоже не знаю! Почему мне так необходимо попасть в театр?! Я, конечно, люблю театральное действо, да, это так. Но помимо любви, даже над нею, довлело это непреложное «надо». Почему надо попасть в театр и почему так жизненно важно вернуться домой?
В конце концов, я пойду в театр! Я хочу праздника! А дома у меня есть нечего! Голодный уют с поучающим холодильником!
Троллейбус стоял, народу в него набилось не так уж много. Манил открытыми дверями. А тем двум старушкам не поглянулся и троллейбус, не только я. Они в него не вошли. Мало того, тайком они и на него перекрестились! И с опасливо отчуждённым видом отошли подальше от края тротуара. Остальные граждане тоже теснились несколько в стороне от троллейбуса. Создалось впечатление, что возле этого транспортного средства образовалась небольшая зона отчуждения.
Я не успела поразмыслить на эту тему.
- Дана! Даночка!
Я повернулась на призыв. Позади троллейбуса, почти впритык к его заду, стояла шикарная, сливочно-белого цвета, «Infiniti». Из неё мне лучезарно улыбался наш бизнесмен Паша. Он щедрым жестом взмахнул рукой.
- Тебе куда? Подвезу!
Значит, домой я не возвращаюсь. Иномарка будет лучше какого-то так зачумленного троллейбуса.
- А вдруг нам не по пути? – на всякий случай поинтересовалась я, хотя прекрасно знала, что для Паши со мной всегда по пути.
Паша красавец, изрядно раздобревший за последние годы. Денег много, соблазнов тоже много, диета - страшное слово, оно не для Паши. Но раздобрел он не безобразно, какой-то стоп-кран всё же есть в его организме. Повезло ему! Не везёт только со мной, если его слова и поступки по отношению ко мне не игра. Лучше бы была игра, мне было бы спокойнее. Но Паша ответил в унисон моим мыслям.
- Мне с тобой всегда по пути. Ты же знаешь!
И многообещающе просительно сверкнул на меня синими глазами. А глаза у него не просто синие, они у него замечательно синие, с каким-то фиолетовым отливом. Необыкновенную яркость и сочность оттенка им придавал смугло-мягкий цвет кожи, от загара, конечно. Паша круглый год скрывает под загаром свою молочно-белую кожу. Для него всегда и везде найдутся подходящего качества лучи или солнца, или какого-нибудь новомодного устройства, которые покроют его кожу здоровым, на зависть и восхищение окружающих, загаром. Иногда меня разбирает любопытство, а если бы я ответила ему хоть какой-нибудь толикой взаимности, то есть, как-нибудь откликнулась благосклонностью, охладило бы это Пашины чувства ко мне?
- Так куда же ты так принарядилась?
- А что, красиво?
- Не то слово. Восхитительно! Садись и говори, куда тебя несёт в гордом одиночестве, или ты едешь на встречу с кем-нибудь? – спросил Паша, подозрительно сощурив глаза.
- Несёт меня ни далеко, ни близко, в театр. На балет. Практически уже не успеваю.
- Одна или с кем-то? – с пристрастием уточнил Паша.
- С Мариночкой, моей бывшей одноклассницей.
- Я такую не знаю, даже и не слышал. Не врёшь? – усомнился Паша.
Я отрицательно завертела головой.
- Ей Богу, не вру! И к тому же, Пашенька, одна я или не одна, ничего это не меняет, времени уже нет. Осталось каких-то десять минут, а ехать до театральной площади даже на твоей прекрасной машине, наверное, минут двадцать.
Паша деловито глянул на часы, утвердительно кивнул и уверенно заявил:
- Успеем. Садись. Одна ты или не одна, играет огромную роль. Понятно? – и без паузы, - Я знаю, где можно сократить путь.
Я решилась. Вдруг и, правда, успеем? Я ничего ведь не теряю, ну, покатаюсь на шикарной машине, тоже хорошо. Как только я об этом подумала, как вокруг меня словно всё закружилось. Это граждане, доселе игнорирующие троллейбус, вдруг решительно бросились к его дверям, будто до этого они его в глаза не видели! Внутри что-то ёкнуло, как только во мне шевельнулось удивление по этому поводу. Надо ведь ещё было и сообразить, и сопоставить – имеется в виду сопоставить поведение граждан по отношению к троллейбусу, то игнорирующих этот вид транспорта, хотя очень в нём нуждающихся, то словно прозревших и спешно ринувшихся в недра его салона!
Мне с новой силой не захотелось ехать в театр. Что-то такое тревожное вскричало во мне: «Нет-нет! Ни в коем случае, а уж тем более с Пашей!»
Но это был уже перебор. И, несомненно, - для моего характера, конечно! - во мне взыграла обыкновенная вредность, да и раздумывать было некогда, а Паша, как только я впрыгнула в машину, лихо развернувшись, погнал неведомыми мне путями – это для красного словца, а на самом деле просто малознакомыми улочками, переулками.
Предчувствия меня не обманули. Ранний вечер сверкал яркими, сочными летящими красками: деревья, дома, вывески, редкие прохожие сливались в пёстрый, разноцветный вихрь – так старательно гнал Паша! Никто и ничто не мешало нашей сумасшедшей гонке - ни люди, ни машины, ни даже светофоры! Только зелёный свет! Словно гудела натянутая струна, по которой мы летели. И не дай бог сбить струну с её гула, как нам тут же и влететь во что-нибудь!
Я вцепилась одной рукой в ручку двери, другой – в сиденье, засунув её под лодыжку. На поворотах меня заносило, так, что ремень безопасности больно врезался! Ха! Но мне нравилось! Какой же русский, тем более, молодой, тем более, женского пола, не любит быстрой езды! Я её чрезвычайно любила. Такой азарт! Где уж что-то разглядеть, тем более какие-нибудь подробности, вроде лиц людей, которые к тому же не стремились специально разворачиваться ко мне, чтобы продемонстрировать свой облик в фас, да и в профиль тоже. Но, несмотря на это, пару раз, а то и более того, мне мерещилось лицо давешнего коммивояжёра, вернее, его глаза, пристально всматривающиеся в меня. Я пыталась разглядеть его в немногочисленных прохожих, идущих по тротуару, но нет, никого похожего на того парня! Мало того, иногда вообще никого не было метров на пятьдесят! Вот уж, странная игра воображения! Глаза, витающие в воздухе! Честно говоря, на мгновение становилось очень не по себе, но мы летели дальше, и нехорошее чувство быстро отпускало.
Как и положено при такой спешке, во мне горело нетерпеливое, яростное желание успеть в театр. Наверное, потому, что попадание туда выросло в проблему. Но что-то такое просачивалось из глубин моего «я». Какое-то тоскливо упадническое настроение – я ненавижу сегодняшний день!
Крутой и ловкий разворот, вихрь в глазах. И мы, едва не стукнувшись лбами в стекло – разумеется, с внутренней стороны, взвизгнув тормозами, разумеется, машинными, застыли на Театральной площади. Мощные колонны, мраморные
