ПСИХО-БЛЮЗ

очередь для вас. Когда названа причина, что нужно делать, доктор?
--- Лечить,  -  пробормотал бледный Фима.
--- Вот вы и ответили сами. Я только осветил вам дорожку. И ... поговорите с Богом. Попытайтесь понять свои поступки и ответные действия на них. Ведь ваши поступки, вряд ли, спонтанны. Вы всё время упираетесь в стекло и в его отражении пытаетесь увидеть смысл, психофизическую основу, логику, диктующую те или иные поступки. Не понимая, что стекло лишь отражает, а не отображает реальность. Кто определит святость  и  грех, допустим.
--- Как же так?- дух противоречия, хоть и слабо, но всё ещё трепетал во мне. --- Не говорят разве, что блаженный и святой в чём-то идентичны ? Юродство от Бога. Значит и болезнь души сродни святости. А разве святость способна брать на себя такой грех, как возведение во грех. Тавтология   и абсурд. Абсурд, чёрт возьми! Это ведь выходит, что святость и есть суть зла. А где  же закон противоположностей? Да и за что тогда наказывать нас, если мы, возможно, я в это не очень верю, грехом словно инструментом,  прокладываем путь к святости и себе и тем, кто приблизился  якобы
к ней через свою болезнь, Да, возможно,  как рыбы-прилипалы,  но всё же ... Но причём тут...
Выходит, что нет ни добра, ни зла. Ничего нет. И   ...
--- А вы недалеки от истины. Где-то на уровне интуиции  в  нас  всегда  это  живо. Хаос, стоящий  за формой, конструкцией. Ведь чем было до ,- скажем так,- мироздание ? Хаосом. Из него был  создан мир. Не¬кая форма, по нынешним временам, я бы сказал, что мир создан из абсурда, который мы стремим¬ся очертить рамками ускользающей логики. Ведь святость, как мы её понимаем, срывает  свою  суть в грехе. А грех непременный атрибут святости, где добро изначально обречено быть погло¬щённым тем, что мы подразумеваем, как зло. И на уровне подсознания ,генетической памяти мы знаем это, но отгоняем от себя прочь, чтобы не оборвалась нить логики, а стало быть и разума. И потому никто не разберётся, что зло, а что благо. Хотя, интуитивно мы чувствуем это. Но зазер¬кальность,  отражения не только зачаровывает,  но и вводит в оптический обман тех,  кто  пытается
проникнуть в зазеркалье. И они, теряя ориентацию, уже не понимают, где зазеркалье, а где псе¬вдо реальность,  в которой мы и   существуем,   или в одном или параллельных измерениях.
Добро и Зло, это суть двуликого Януса. Одно тело, одна основа. А, может быть, вообще обман, зависимый от ракурса нашего взгляда,  места и обстоятельств?  Это мираж, попытка человечества ограничить неогра¬ничимое. Загнать в рамки то, что не имеет предела. Наша логика основана только на попытках упорядочить как-то космический хаос в самих себе. И то, что сейчас происходит с вами, часть  этой борьбы. Скрытой, но от этого не менее чувствительной. Это подсознательные попытки удержаться, зацепиться слабыми  ручонками  хоть за  какую-то основу. Наше  желание  опереть¬ся на Нечто, в безбрежном Ничто. Вот мы и конфликтуем в самих себе, пытаясь раздвинуть лок¬тями, созданные нами же стены. Нам тесно в выстроенном  и закреплённом  веками сознании.
И мы, инстинктивно бунтуем, бросая себя то в войны, то в попытки философских иллюзий, на¬ поминая тех, кто ищет дверь в наглухо замурованной стене, проклиная строителей, забывая,  что строители  этих стен - мы. И если недоступна истина, так стоят ли её поиски таких жертв на алтаре противоречий? И не мы ли виноваты в том, что, обрекая себя сидеть в закрытом простран¬стве, да ещё страдая клаустофобией, не пытаемся прорубить дверь или хотя бы окно, а возводим всё новые стены?
--- Но, как же тогда жить? -  потерянно, осипшим голосом выдохнул Фимка.
--- По совести. Хотя это не просто, а порой и непонятно как. Но всё же желательно по ней. Не по общей, малопонятной и оттого расплывчатой, а по своей, интуитивной. Ведь только мы опреде¬ляем меру в самих себе. Прислушайтесь к себе и решайте. А я, да и вряд ли, кто-то иной решит за вас. каждый сам выбирает, что ему ближе - « око за око» или «подставить щеку». Вы ищете яс¬ности, а я вас ещё больше запутал, ведь не бывает её, как и чистоты тона. Сплошные оттенки.  Простите, если не смог помочь. Вы должны сами избрать свои действия. Ищите в себе. И, как я уже сказал раньше, попытайтесь поговорить с  Богом.
--- Но, - я смущённо кашлянул, - мы даже молитв  не  знаем.
--- А вот это не важно, - улыбнулся наш проводник из лабиринта ужаса. --- Молитвы лишь форма. Формула. Вы сердцем говорите и тогда вас непременно услышат. Главное, искренне, без лукавст¬ва. Поверьте в то, что чувствуете, прислушайтесь к себе и попытайтесь услышать. И не надо боя¬ться необъяснимого, нужно просто попытаться понять. Ведь слепая вера в науку не укрепляет, а ослабляет тех, кто слепо надеется только на неё. Она только часть осознания и, видимо, далеко не большая.
--- И всё-таки, - не сдавался Фимка. Я ведь обещал издателю. И как теперь быть с  рукописью,  ведь это почти уже книга?
--- На это у меня есть только  один ответ, - каббалист  добро посмотрел  Фимке в глаза.   --- Лучше
малый грех - не обязательства, чем гораздо больший. Ты, не согласен? А книгу... Оставьте у ме¬ня. Я посоветуюсь, как с ней поступить. Сжигать нельзя. Но, наверное ... Впрочем, тут уже мо¬жет помочь каббала.
--- Согласен, - сокрушённо  вздохнул Фимка.
--- А так, как я, изначально был против этой идеи, то тем более не возражал, надеясь восстановить прерванные  всей  этой  чертовщиной,   отношения   с Габи. Хороший всё-таки человек этот физик
или каббалист. Да, какая,  в конце концов разница от кого принять лекарство. Главное, чтобы по¬действовало.
Прошёл безоблачный месяц без видений и страхов. И всего прочего,  сопутствующего  тому,  что ещё чуть-чуть и столкнуло нас с Фимкой в пропасть безумия. Как вы уже, наверное, догада¬лись, книга так и не увидела своего читателя. Я привёл свои отношения с Габи в порядок и уже обдумываю мелькнувшую как-то идею объединиться под одной крышей и фамилией. Фимке,  как всегда всё идёт на пользу. Из- за  всей этой чехарды он похудел на пятнадцать килограмм без всякой диеты и чувствует себя прекрасно. А сегодня он позвонил мне и сообщил, что решил сменить ра¬боту в «психо- клинике», на место физиотерапевта в небольшом санатории на Мёртвом  море.
--- Понимаешь, - возбуждённо басил он, - это, во-первых моя вторая специальность. Во- вторых, устал от всего этого дурдома, а там, старик, как в космосе. Никаких психов. Первозданность. Почти, как я уже сказал, космический пейзаж, пустыня с островками оазисами пальм, садов и яр¬ких цветов. Обалдеть. Недалеко Иерихон, горы Кумрана. А на другом берегу Иордания. И, что немало важно, котеджик дают. Комната, маленькая прихожая, кухонька, душевая. Жить можно.  Ты ко мне на выходные приезжать будешь. Подлечишься. Давай завтра вместе съездим, посмот¬рим.  Я -  согласился.
И вот мы в Фимкиной «Гранд Лионе» пересекли городок Маале-Адумим и выехали на трассу, ведущую к Мёртвому морю. Всё верно. Космический пейзаж с щемящей ирреальностью проплы¬вал за окнами машины. Нет, не пустота, а какая-то первозданная чистота ощущалась в этих изре¬занных природой и веками склонах. Вдруг Фимка притормозил. --- Знаешь, - я многое за этот ме¬сяц передумал. Забыть хочется, но и забывать не стоит. Нельзя забывать. Он виновато посмотрел на меня. --- Не хотел тебе говорить, но ...Я только одно оставил. Расстаться не смог. Он вытащил  из «бардачка» мастер-диск и вставил в магнитолу. Зазвучала знакомая мелодия «Психо-блюза». Хотя ничего «психического» в ней не было. Скорее лёгкая, меланхолическая грусть. Фимка тихо бормотал - подпевал. Машина опять покатила по накатанной дороге. И я тоже не удержался. Фимка радостно и облегчённо захохотал и вот уже во весь голос мы подпевали диску, а машина мчалась навстречу оазису под беззаботное сопровождение вполне приличного  блюза.

«Психо - блюз – III, - или «Иерусалимский синдром».  

Жуткий холод сковывает стоящих людей у подножья, окутанных туманов, каменистых скал. Ветер теребит их белые, кажущиеся грязными в сумрачном освящении хитоны. Кажется, тусклая слабосильная лампочка, раскачиваясь на электрошнуре, бросает тени на лица. Разные, но связан¬ные одним общим ожиданием, напряжённые лица. Чуть в стороне сбегает из разлома чистый ру¬- чей. Жадно припал старик к воде, не утолить ему жажды. Девушка набирает кувшин до краёв. Юноша пьёт из ладони. Умершим,  не утолить жажду, хоть и пьют они забвение из реки Леты. А вот и счастливчики, получившие право, нет,  не на жизнь, а на льготу бессмертия в садах Эдема. Они уже прошли Высший Суд и ни к чему им уходящие в бездну небытия грешники, почти не¬ различимые за нависшими облаками.
Их путь вниз. В никуда. И, хотя, до источника Леты неофиты  ещё  не дошли, они забыли то, что должно забыть. Этот не трудно. У избранных недолговечна память. А на переднем плане, в углу из тени проступает Худое, костистое лицо. Искривлённый нос. Длинные, поредевшие надо лбом волосы неухоженными  прядями спадают на плечи. Но    главное-
-глаза. В тёмных впадинах глазниц. Бездонные, уводящие в глубь вселенной. Мистическое чувст¬во, кажется, затягивает тебя через зрачок и уносит в бесконечность к тем, ждущим участи у поро¬га Вечности. Кто он ? Мессия?  Да какая,  в сущности,  разница. Он, скры¬тый в глубинах  сознания, ты. Он - Художник.
Я часто вспоминаю своё первое и от этого, видимо, наиболее верное ощущение от картины. Димка Фиалкин вытащил меня на выставку Художника. Димка тоже художник, но тот был Ху¬дожник. Затем мы, что-то пили в мастерской Художника, в глубине старых дореволюционных домов, отданных городом живописцам. Помню,  подтаивал грязный снег и пахло из мусорных ба¬ков. А в мастерской раскалялась электроплитка и пахло красками, клеем, деревом. Память чутко ассоциируется запахами. Запахи с образом. Образ с Художником. Затем наш переезд на Святую землю. Так совпало. Сначала Димка, почти через год, Художник, а затем я. Мы с Фиалкиным осели в Тель-Авиве. А , Художник,  затерялся где-то в Иерусалиме. Несколько раз  попадались в   газете
заметки о нём, а затем так  сложилось, что  он  исчез из моей   жизни  на  длительный  срок. Разные
заботы и проблемы захватили меня, запутали в водовороте адаптации, в новой реальности, именуемой абсорбцией. Кем только мне не пришлось
побывать. Я  уже не говорю о своём недавнем знакомстве с необычной «галереей  в психушке моего друга Фимки. Тьфу, тьфу, тьфу не на ночь глядя вспоминать. Ещё очень свежа память о том, как мы сами чуть не  стали пациентами «обители скорби». Тьфу, тьфу.
Моя тема - наши •выходцы. из стран исхода. Занятно, верно? Я,  конечно,  небольшой  знаток.
В критики не гожусь, но... Я изучил картинные галереи на Дизенгофф  и улице Гордон, я посещаю
концерты и спектакли, но любимым местом в шумном,  но уютным для меня Тель-Авиве,  является улица Нахалат Беньямин. Улица, облюбованная творческим натурами из «ми руссия»  ( из России) в старой части города, почти в притык к известному рынку Кармель. Шумящая, играющая, пою¬щая, расцвеченная картинами и поделками. Названная ностальгически кем-то Арбатом и зак¬реплённая под этим именем русскоязычным бомондом. И так, я бродил среди столиков с товара¬ми мастеровых и вдруг... Именно вдруг, так как я сначала лишь мазнул глазом по рядам, выст¬авленных  работ. Память резко напоминала о себе учащённым, пульсирующим