ПСИХО-БЛЮЗ

ритмом. Я не мог ошибиться. И тема и манера. Да и цветовое решение его - Художника. Я протолкнулся к продавцу. Он и смутно не напоминал того, из заброшенной среди нечистот мастерской.  Отдуловатое  лицо на неопрятной фигуре, яркая футболка и заношенно-нестиранные джинсы.
Сигарета, свисающая с губ, была тоже какая-то измято - кривая. Но вот картина за его спиной
--- Простите, это ваша? -   спросил я.
--- А чья? Пикассо что ли? Нравится?
Я растерянно переводил взгляд с продавца на полотно. --- Так это работа ваша?
-Ты что следователь? Квитанцию ...это ... разрешение показать? Вот и таг, бирка значит, есть. Ещё вопросы? - Он вы¬плюнул сигарету, --- Э... нет. Просто я думал, что вы только продавец. Сколько вы за неё хотите? Продавец оценивающе окинул меня взглядом. - Так и быть, триста.
Я полез в кошелёк, отсчитывая только вчера полученные и потому сохранённые шекели. - Стой! Продавец ткнул  в меня пальцем. - Ты что, лопух? Доллары. Триста. Понял? Не хочешь,  не  бери.
Я её иностранцам сдам.

--- А вы не могли  бы её  придержать  У меня столько нет, но я очень хочу её взять. У вас   визитка
есть? Мы бы смогли договориться. -     Хм, с сомнением выдохнул продавец, - зачем? Может,  ты хочешь мои данные  узнать,  а потом  на  хату навести?
Ситуация  начала принимать  форму  абсурда.
--- Ну, что вы, Лёва... Продавец подскочил. --- Откуда?!.
--- Так у вас на бирке  написано.
--- А... Он вытер вспотевший лоб. --- Жара, понимаешь. Ты вот что...визитку дать  не  могу. А как клиент нарисуется? Час жду, а потом ....
А в  пересчёте на шекели возьмёшь? В  пересчёте? - он задумался. Но  только час.
Я быстро покинул «Арбат» и рванул к Фиалкину. Благо его берлога была  в минутах пятнадцати быстрого хода по Кинг Джордж, а затем наискосок через бульвар Ротшильд. Димка встретил меня водочным перегаром и улыбкой на своём «ассирийском» лице. Чёрная борода кое-где алела, а ме¬стами отражала вечную небесную лазурь. Худые волосатые  ноги обтягивали бикини,  хотя  Фиал¬кии называл этот  фасон, шортами, из  старых джинсов.-  А, радостно  оскалился  он. Пить   будешь?
Иди сюда. Смотри. Ну, как тебе?  -  Хм, - я не знал, что сказать.
--Жуть! - загоготал Фиалкин. - Полный звездец. А почему? Потому что носом чую. Ты знаешь,  за сколько её выставлю? Долларов за шестьсот. Точно. А начинал с чего, помнишь? Двести -три¬ста шекелей - потолок. Ты, пей, давай. Ну, чего хочешь. Так о чём я?  Ах, да, за шестьсот! А поче¬му? Потому, что тут кушают абстракцию. Чем страшнее, тем моднее. Скажешь - неправ? А дене¬жки? То - то. А - ля Шагал, а - ля Малевич, немного Фиалкин и шедевр готов. Я только трезвый это писать не могу. А как кирну, такого накатаю. Такой ... Раз, два и в дамки. Коньюктура, это звучит гордо! Димка хватает кисть и к непонятному пёстрому чудищу в стиле «детский сад» пририсовывает рог прямо под хвостом. --- Ха- ха. Нате вам. Как думаешь, схавают?


--- Послушай,  Дим. Ты, помнишь Мацевича.?
--- Мацевич ... Он ничего. Мы пару раз уже здесь встречались. Он ничего. А другие гавно. Тоже мне, художники.
--- Да подожди ты, - перебил я Фиалкина. Ты его давно видел?
--- Уже порядочно. Года три, не меньше.
--- У тебя деньги есть? Тут дело такое. И я рассказал ему о встрече на   «Арбате».
--- Хм, есть у него примета одна. Сам мне говорил. Ты подпись смотрел? Хм, странно. Ладно, деньги я дам. Пошли,  глянем. Димка, не переодеваясь,  потащил меня на выход. - Только, если что, ты не говори продавцу,  - просил я Фиалкина. Чёрт знает, что за этим  стоит.
--- Кто,  я ?-  Возмутился  Фиалкин. Ты что, меня не знаешь?
--- В том –то  и дело, что знаю.
--- Да брось, ты, чувак.  Пошли. Ты его данные  запомнил?
--- Да, вот записал, Лев Ривкин.
--- М, да. Из Мацеевича в Ривкины. Трансформация,  а? Не хило.
--- Слушай, может, ему морду набить  и  ... Всё. Молчу. Молчу.
А надо бы ему всё - же рожу набить, - сокрушался Фиалкин. Надо же, чмо ходячее. Аферист сраный. Но ты оцени. Я ведь был, как Сфинкс, или Кентавр. А, неважно. Давай на скамеечку присядем, ещё раз гляну. А цену-то я как сбил, а? Вдвое. Учись. Нет, точно Мацеевич. И не копия. Его рука. И вот она, метка. Видишь? В правом верхнем углу бардовая точка. Он её называл взгляд вселенной. Забавно. Но не думаю, что его картинку банально спёрли. Хотя, тип  этот, продавец,  ещё тот типчик. Наркота.
--- Ты что серьёзно?
--- А что я их не видел? Сам баловался, знаю. Но, теперь только официальный допинг. Кстати, пошли.  выпьем. Я отказался. Сенсация сама шла мне в руки, хотя…  
     иться сердце? Как же всё-таки выяснить то, что стоит за всем этим? Да и стоит  ли    вооб¬
Ведь Мацеевич мог нанять продавца. А подпись?- Возражал я себе. - Зачем ставить подпись никому неизвестного Ривкина? Хотя богатым неважно, главное модная тема иудаики и Святой земли. Да и не миллионы же в конце концов, а какие - то триста-пятьсот долларов. И всё же тут что-то не то. Но что? Идея! В мэрии, в отделе культуры есть наверняка данные  этого  Ривкина,  раз он получил место на «Арбате». «Партизан», здесь не любят, и безбожно штрафуют. Значит мэрия.
После не очень продолжительных, но изматывающих переговоров в отделе культуры я сидел, выжатый беготнёй и изнуряющим солнцем на небольшой, открытой веранде кафе. Кубики льда позвякивали в стакане с ледяной колой. Адрес этого Ривкина я добыл. А что дальше? Сыщик из меня никакой. Но не обращаться же в полицию со смутными, неопределёнными подозрениями. Художник. Какой всё же у него на картине взгляд. Будто отображающий не только бездну, но и страшную тревогу, предощущение чего-то за глубинами сознания, да и подсознания тоже. Ка¬кую-то пограничную черту за которой Хаос. И надо, наверно. подойти к этой грани, чтобы по¬нять силу, которая скрыта за чертой полотна. Там, где начинается Путь, недоступный логике обыденности. Впечатление моё было так велико, что строки просились наружу неудержимо, под¬талкиваемые сопричастностью к Художнику.
Я схватил салфетку и прямо на ней записал, вернее, ощущал, что рука  сама  выводила     строки:
--- В истерике билась волна о причал.
Прогнившая лодка в сыпучий песок  погрузилась.
И чайка, упав с высоты, разбилась и в прах  превратилась.
Ветер взбесившийся  что-то о чём -то  кричал.
Сыпались звёзды,  как будто рукою Творца Их сотрясали с ветвей почерневшего неба.
Было Начало, а может преддверье Конца. Кислого вдоволь вина и чёрствого хлеба.
Были одеты в невинный цвет белых хламид. Что ж, лицемерье - удел и суть грешная наша.
Пенится огненным светом долгов и  обид.-







До кромки до самой заполнена Истины чаша. Нас,  перед Вечным оставят одних. Даже тень. Тело покинув, исчезнет за дальним порогом. И в этот, Судный,  безжалостной Истины день.
Будет ли с чем нам предстать перед Богом?
Очнуться и вернуться к реальности меня заставили громкие крики и листки, брошенные мне на столик. Ну, да, выборы в Мэрию выборы. Периодически , проводимый спектакль. Портреты кан¬дидатов и лозунги пестрели на каждом углу. Крикливые зазывалы или как их там, нагло и бесце¬ремонно орущие, хватающие за рукава. Я смял листки с портретами кандидатов и выбросил в ближайшую урну. Шум, поток, яркие краски улицы, пряные запахи специй и жаренного мяса¬,  шуармы. Господи, да какое им дело до Художника? Какое им дело до того, что за гранью? А ведь возможно, шевельнулась мысль, они и правы. Жизнь коротка. Жизнь  прекрасна  и омерзительна.
Но также,  как  манит грех, также, а, может, ещё сильнее манит то, что мы привыкли именовать  жизнью.
Нет, не нужен художник Апокалипсиса, не нужна боль изъедающей душу  совести. Живые пьют воды Леты. Праздник души, праздник тела, праздник Бытия. Амен. Я, боковыми улочками, словно спасаясь бегством, покидал центр Дизенгофф, с его вечно праздничной толпой. Его негой, внешней беспечностью баловня  Леванта.
Бредут по клочковатым, слегка подсвеченным, словно электрическим светом облакам, серые люди -тени. Туда, где на далёкой точке - горизонте угасающей свечой мерцает слабый отблеск Надежды. На переднем  плане отвернувшись,  прячет  в  тени  лицо  своё Некто. Кто ты? Вый¬ди из тени и яви лик свой. Прекрасный,  а может сведённый яростью адского огня и готовым вы¬плеснуться за рамки  полотна  пеплом.  Сон, обещающий  обернуться  явью. Подходя  к  своему  до¬му, увидел  у калитки во дворик  дворника Лёшу,  курящего у тележки  с орудиями  его  труда.
--- Привет, - он отбросил сигарету в свою тележку. --- Можно, в твоём дворике я своё барахло ос¬тавлю? Сегодня уже отработал, а тащить её в контору неохота, да и времени в обрез.
--- О чём разговор? Мог меня не дожидаться. Когда нужно, ставь.
Квартирка, которую я снимал, находилась в глубине дворика, перегороженного невысокими забо¬рами и, как бы отрезанная. этой калиткой от остальных жильцов. --- Место удобное, - улыбнулся Лёша, - элегантный дворник, лет пятидесяти, со щёточкой  седеющих  усов  на  загоревшем лице.
--- С улицы не видно. А я утром, тихонечко. Не потревожу. Через пару часов опять на работу, в охрану.  --- Не выдохся?   - сочувственно  поинтересовался  я.
--- Есть немного. Но ещё чуть-чуть и куплю профессиональную видеокамеру. Надежды юношу полнят. Буду снимать.
Лёша когда-то работал режиссёром-документалистом на Казахфильме и лелеял неугасающую мечту вернуться в профессию. --- Буду, буду снимать. А дворник, так это тоже познание жизни. Ещё одна грань, верно? Зато у нас в стране самые образованные дворники, - он усмехнулся в усы.
--- Впереди планеты всей. Ладно. Спасибо. Побегу я.
---  Как сказал кто– то, - «будет хорошо вчера». Абсурд. А у меня проблема одна. Человека найти  надо.
--- Так это разве проблема? Зайди в отделение МВД и по компьютеру ...
--- Был уже.
--- Что,  очень надо?
--- Надо.
--- Вот что, пошли. Времени у меня мало, но одна идея есть. Понимаешь, в моём доме старушка одна занятная живёт. Старая одесситка. Со странностями, конечно,  но тётка в ясном уме  в свои девяносто  с гаком.
--- Да причём тут это?
--- А притом, - уже на ходу говорил Лёша, - что она почти всю жизнь проработала  в отделе репатриации. И до сих пор у неё там много знакомых" Попрошу пробить твоего человека. У них ведь вся информация о прибывших имеется. Вот и знай, где найдёшь, где потеряешь, - думал я,  запрыгивая за Алексеем в автобус.
Полученная информация была малоутешительной. Мацевич Игорь находится на лечении в клинике закрытого типа с диагнозом сугубо местного происхождения. Так называемый « Иерусалимский синдром». Я слышал и читал о нём. Это когда люди с повышенной эмоциональной чувствительностью, попадают под мощное влияние, ауры старого Иерусалима. Одни представляют себя Иисусами и девами Мариями. Другие-  Пилатами. Встречались и Мессии. Через этот город, видимо проходит та грань мистической ирреальности, которая крепко держит в своих руках души, чуждые прикосновению вечности, а чуткие и подавно. Порой,  подчиняя их себе, окуная в неосознанные глубины подсознания. Значит, и Художник не  смог избежать участи сей. Но как и почему его работы появились на рынке? В приёмном покое мне отказали в встрече с ним. Однако его лечащий врач согласился уделить мне немного времени. Как старому знакомому пациента.
Господи, что стало с тобой? Неужели твоя метка « глаз вселенной» втянула тебя в  бездну омута, сотворённого тобой и поглотившего тебя в себе. Сделав ещё одним, ждущим своей очереди к  источнику Забвения по имени Лета?
Разговор с врачом, элегантным, представительным, улыбчивым крупным мужчиной,