случае точно ничегошеньки не сладится, заявила та, горячась, потому как Витя будет пялиться на старую зазнобу, игнорируя потенциальную (проверено не раз!) - и что!? Тёти Ж. аргумент показался убедительным, она даже спорить не стала, и поглазеть на "живой спектакль" отправилась одна, без обычного своего "хвостика", оставив дочь на попечение ВикВику.
Была суббота, довольно тёплый для октября денёк, пора самой-самой "золотой осени". Пожухлая листва усеяла всё кругом - шуршащая и радостно-разноцветная, будто слетевшая с рисунка сервиза "Мой сад" Ломоносовского фарфорового завода.
Компания как-то быстро (без опозданий) собралась у метро, все улыбчиво поздоровались и гомонящей гурьбой направились ко входу в парк.
Прибывшая на смотрины женщина видимо ожидала, что мужчина (раз он мужчина - с какими бы "особенностями" он ни был), должен павлином начать виться подле неё, стараясь показать себя самым ярким и привлекательным образом - надежды, которым не суждено было сбыться!
Но если женщина хотя бы знала, куда и на что она идёт на самом деле, то Витю в силу определённых обстоятельств, похоже, в известность не поставили, и он то ли всерьёз полагал, а то ли делал вид, что лично он, как русский интеллигент, интересующийся историей и культурой столицы родной державы, пришёл сюда просто освежить память, погулять с роднёй, и непонятно по какой причине за роднёй увязалась неизвестная ему стриженная "мальчиком" брюнетка, высокая как каланча. Возможно, она чья-то знакомая, случайно встреченная здесь - кто знает? Так что пока Витя в нелепой молодёжной куртке, стараясь держаться как можно дальше от пришедшей знакомиться женщины, хмуро переходил от достопримечательности к достопримечательности, постоянно покусывая губу и время от времени вытирая платком рот, за сына пришлось отдуваться отцу.
Пытаясь хоть как-то скрасить неудобную ситуацию, смягчить стопроцентную женскую обиду, Герман Климентьевич не отходил от гостьи ни на шаг, - и болтал, болтал, болтал напропалую. О погоде, о просто чудесном бабьем лете, подаренном нам матушкой-природой в этом году, о Коломенском, в котором он раньше часто бывал, но давно уже не был. Уверял, что помнит, где здесь находятся яблоневые сады, и предложив себя в качестве экскурсовода, зазвал всех пройти туда подышать - потому как воздух там какой-то особенный: пряный и чистый! Сам вид Германа Климентьевича, его манеры, построение фраз многих вводили в заблуждение. Те, кто не знал наверное, что этот высокий, седовласый (в тех редких местах на голове, куда не забралась лысина), с иголочки одетый мужчина служит рядовым инженером, и не поднялся в карьере ни на ступень, разрабатывает втулки, и даже не защищён, полагали, что имеют дело если не с академиком АН СССР, то уж с членкором точно, руководителем отрасли или хотя бы директором крупного предприятия оборонной промышленности! И так ошибались видавшие виды мужчины, тёртые калачи, что уж говорить о слабых женщинах!
Они очень гармонично смотрелись, эти двое на фоне садов: дефилирующая по дорожке "каланча" в фривольно надвязанном поверх пальто светлом шарфике, и шествующий рядом (как всегда, в сером своём плаще, и при шляпе, прикрывающей лысину) словоохотливый и выразительно жестикулирующий Герман Климентьевич.
Когда они рассматривали экспозицию икон в небольшом деревянном домике-павильоне, Герман Климентьевич вдруг вспомнил про Андроников монастырь, где можно - не сегодня, конечно, а как-нибудь впредь - насладиться настоящим Рублёвым... "Вам приходилось там бывать?" - склонив голову на бок, многозначительно ссупив одну бровь и удивлённо-радостно (в предвкушении положительного ответа) взмыв вверх другую, пытал он "каланчу". "Да." - откликнулась та. "Что Вы говорите?! Как это интересно! И что же Вас там более всего заинтересовало, что Вам там понравилось - конкретно - хотелось бы узнать? Да, и кстати, - а какова Ваша оценка тамошнего музея древнерусской культуры?" - так и сыпал вопросцами любопытствующий персонаж. "Да. Сильно. Очень," - невпопад отвечала вероятно застигнутая врасплох женщина. "Именно, именно! - восторженно подхватывал Герман Климентьевич. - Согласитесь: невероятные ощущения возникают от прикосновения к Истории (с большой буквы)! Какое-то просто гипнотическое воздействие оказывает Рублёв, прямо, знаете ли, до мурашек пробирает! Ах! - и Вас тоже?! Что Вы говорите!? Или - вот скажем - Дионисий... Вы такого иконописца, также, конечно, знаете? Нет? А! - слыхали? Так вот что я хочу сказать: Вам непременно, непременно, обязательно туда нужно снова наведаться! Освежить впечатления. Ведь это всё очень важно, не правда ли? Как там у Заболоцкого: "Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь..." Помните?" "Да." "Вот! Вот Вы меня понимаете! Я рад, что наши мнения совпадают!" - гомонил неутомимый Герман Климентьевич, и видимо, сам не заметив того, перегнул палку.
Описывая впоследствии свои впечатления от прогулки по Коломенскому неудавшаяся невеста Вити объявила матери Смыслова, что в возможном женихе она увидела - к сожалению - малоинтересного, т.е. совсем неинтересного для неё мужчину. Не её мечты. Витя - это совсем не то, что ей нужно (высказанное раздражение, собственно говоря, не удивляло, и где-то подразумевалось, но то, что было сказано "каланчой" дальше, мать Смыслова привело в замешательство)... То ли дело - его отец! Вот с кем "каланча" не прочь была бы пойти хоть бы и в монастырь. Хоть бы и в Андроников. Посетить, так сказать.... Почему нет? И даже попроказничать с ним там. В смысле - победокурить.
"Что?! - переспросила свою закадычную подругу Тома, мать двух школьниц пубертатных возрастов, когда услыхала от матери Смыслова пересказ событий в лицах. - Что, так и сказала!? "Готова победокурить с ним"? Ха-ха! Нет, серьёзно?!"
"Представь: в столовой, в перерыве меня перехватила и такое выдала! Я чуть не поперхнулась!"
"Обалдеть - не встать! Слушай, Люсь, ты так смачно всё это описываешь! Я вот что думаю: ты лучше не её, ты меня... меня с ним сведи, а?"
"С кем? - с Витей?!"
"Акстись! Нужен мне этот Витя! Что я с ним делать-то буду - с Витей? И о чём говорить с таким Витей?! С Германом, конечно!"
"Ты это сейчас шутишь, да?" - с несколько изумлённой улыбкой воззрилась на подругу мать Смыслова.
"Нет, не шучу - вполне серьёзно." - ответила та, и на лице Томы в тот момент не читалось и намёка на веселый розыгрыш.
"Ты в своём ли уме, подруга?! У вас разница не пойми какая! Вот просто даже подсчитать, просто ради интереса: я тебя старше почти на пять, он меня старше на... на... - страшно сказать - на полных семнадцать! А теперь давай суммируем, и что получается? О-хо-хох..."
"Ну и?.."
"Ну ты сама посуди!"
"Ах, Люсь, какая ты всё-таки у меня несовременная, - ответствовала Тома, щурясь оттого, что, говоря это, одновременно протирала стёкла только что снятых роговых очков фланелевой салфеткой. - Ну кто, скажи, сейчас считает годы? И что это за разница? Подумаешь - двадцать с хвостом! Ерунда! Вон, мы с моим прежним - ровесники; а что в итоге? - раз-ве-лись! А почему: вроде бы и жили вместе, и дочерей наделали, а точек соприкосновения - настоящих - не было. А точки соприкосновения с таким мужчиной, как Герман, у меня найдутся всегда, уж поверь! Герман твой, он просто душка, коль умудряется очаровывать дам в своём возрасте, даже не пытаясь их соблазнить, и это - лучшая ему аттестация! Так что я, признаться, в него уже немножко влюблена. К тому же я в себя верю. Я - ты знаешь - женщина свободная, разведённая, выгляжу... Спасибо, убери палец. Так вот... Дочери практически взрослые, всё, что могла, я им дала, так что, согласись, имею право! А и то: сколько можно откладывать жизнь на потом, когда пожить-то хочется сейчас? В общем, я решила, и я готова."
"Да, где-то я тебя понимаю: у Германа широкий кругозор, воспитание, образование, нестандартное мышление, мягкий характер, он прекрасный собеседник и так далее, - всё так. Он может заинтересовать, - соглашалась мать Смыслова. - Но ведь он примерный семьянин, и никогда, - понимаешь! - никогда даже слуху не было, что он похаживает "налево"!"
"Люсь, если ты мне ещё когда-нибудь скажешь, что бывают мужчины, которые не похаживают или хотя бы не посматривают "налево" (если они не евнухи, конечно!), я усомнюсь навсегда в твоих интеллектуальных способностях, а уши мои сами собой свернутся в трубочки. Нельзя же быть настолько наивной! Насчёт же брака скажу так: я на его брак не покушаюсь. Мы давно все взрослые люди. Да пусть у него хоть сорок жён будет, мне что за дело?! Кстати, да! - а почему его супругу ты не упомянула? Её разве с вами в Коломенском не было?"
"Дело в том, что она вообще нигде не появляется. Не выходит никуда - и всё. Почему? - Герман не распространялся. Если его кто спрашивает о ней, он говорит только: да, да, всё в порядке. Вроде бы она страшная домоседка. А то ли... Говорили - Ольга, кажется - что-то психическое у ней. Может, и выдумка. Может, просто замкнутый человек. Но - я знаю - жива."
"Ты её видела?"
"Да. Давно, в последний раз где-то лет двадцать назад. Ничего особенного, если ты об этом. И с тех пор о ней только слухи какие-то доходят. Я поспрашивала как-то у Ольги... Отец, говорит, у ней из бывших, из царских ещё офицеров. Да, вот так - дама из непростой семьи.... Они поженились, когда Герман был в эвакуации, перед возвращением, в конце войны. А после войны у них сразу Витя родился. Это всё, что я знаю. Сейчас они ходят везде только вдвоём: Герман и Витя..."
"А вот Витя как раз, как возможный свидетель, совсем мне тут будет ни к чему. Согласись - он может всё испортить."
"Да, пожалуй... Можно, конечно, поговорить, чтобы Вити не было, но ты уверена, что Герман вообще на тебя "западёт"? Я имею в виду - не то что "западёт", а - решится (ты понимаешь)?"
"Ха! Ха! И ещё раз - ха! Готова пари заключить, что Герман будет мой - никуда он не денется! У меня есть такие крючочки, такие зацепочки, на которые можно поддеть любого мужика (но "любой" мне не нужен!). Ты только встречу организуй... А уж я с него не слезу! Не смотри на меня так: да, я знаю, как сводить их ума! Не буду вдаваться в детали, не то ты опять скривишь губу. Ну так что?"
Тома с юности отличалась стройностью ног, статностью фигуры, смуглостью кожи, сочными губами и миндалевидным разрезом глаз. Волосы у ней и так вились от рождения и держались шапкой на голове, но если бы она хоть раз сделала себе "перманент", стала бы вылитая Анжела Девис! Высокая крепкая грудь, не требовавшая даже лифчика для поддержания, дополняла образ. Так что, несмотря на явную смесь генов с преобладанием наверняка каких-нибудь всего лишь татарских кровей, вид Тома имела самый заграничный, особенно летом, когда она загорала да состояния головешки, т.е. внешне настолько походила на представительницу стран Магриба, причём его западной - темнокожей - части, что, к примеру, во время Фестиваля девушки из Марокко, Мавритании, Сенегала или Мали принимали юную Тому за свою, отставшую от группы, обступали её и что-то чирикая, по-своему ей втолковывали! А теперь
