глаза и уставился вдаль. Лес, лес, лес… Неподвижные исполины, маленькие лохматые пажи и корявые пни. Армия, которая никогда не пойдет в атаку. Мирные добряки, надежные и крепкие, закованные в крепкие доспехи и чистые помыслы, лишь своим присутствием дарящие защиту вассалам. Жизнь, сплошная жизнь. Полная, насыщенная, выпуклая…
– Вот! – воскликнул он. – Именно выпуклая.
Он вытащил из рюкзака альбом и остро заточенный простой карандаш и принялся делать набросок. Представив перед глазами помпезную картинную раму, сознательно ограничил будущее полотно. Все вместить было невозможно.
Стоило чуть сдвинуться, как увидел кусочек крыши особняка. Вновь прищурившись, кивнул головой и пробормотал:
– Отлично!
Крыша – интересный штрих. Минимальное вкрапление присутствия дел рук человеческих очень органично вплеталось в общий фон. Теперь, казалось, лес защищал чужака-несмышленыша, берег и прятал от невзгод.
Рука бешено заметалась над альбомным листом. Разрозненные черточки и закорючки быстро превращались в простой и незатейливый, но потрясающе точный рисунок. Нашлось место и дубовому листу, и цикорию, и полыни. Куст бузины, линия орешника, пики молодой поросли вязов и немного глуповато торчащий, усыпанный цветками коровяк.
– Побеги юные бегут гурьбою к свету, – пробормотал Андрей.
Хватило пространства и для сухого дуба, который, лишенный опоры, держался на плечах-ветвях братьев. А может быть, и сыновей. Или – старик и внуки? Трогательно и крепко. Да-да, зонтики терпко пахнущей пижмы, тысячелистник, кашка, ломкие цветы полевых топориков. А на древнем меловом сколе греющаяся на солнце ярко-зеленая ящерица. Ромашки и пчелы. Прошмыгнувшая стрекоза. Кузнечик-синекрылка. Успеть поймать миг, движение, смазанную динамику и главное – выпукло, выпукло, выпукло…
Рука устала. Андрей прикрыл глаза. Пульс начал возвращаться в норму. Сердце успокоилось. Хватит, пока. Иначе набросок превратится в нагромождение простых фактов, констатацию наличия, присутствия, каменной застолбленности территории.
Андрей малость передохнул и, боясь потерять вдохновение, перевернул страницу. Почти не глядя на натуру, принялся за следующий набросок. За вторым последовал третий, за ним – четвертый. Забыв о времени и усталости, он тщательно прорисовывал детали и непрерывно бормотал, укоряя себя за невнимание к деталькам.
Назад художник возвращался в сумерках. На душе было спокойно, а вот тело начало преподносить неприятные сюрпризы. Симптомов было масса: внезапная непроизвольная дрожь, холодный пот, желудочные спазмы, накатывающая головная боль и неприятный зуд. Было понятно, что это означает, и накатил новый прилив ненависти к Сергею.
Какое этот мудак имел право?!! Изощренно, издевательски, подло…
Его безобразно вырвало. Ногу свело судорогой. Чертов мудак! Ну и что, если, как он говорит, жить можно дольше? Итог ведь не отменишь! Зачем, зачем… Сорок вонючих дней. Чем он предлагает их заполнить? Коров спасать? Картошку поганую жрать? Каждый день видеть его похабную самодовольную рожу?
Во дворе никого не было. Мудак улегся дрыхнуть в летней кухне. Попытавшись, впрочем, безуспешно, влезть на сосну, Андрей начал искать лестницу. С каждым лихорадочно осмотренным сараем надежда таяла. Мудак сдержал слово – спрятал куда-то лестницу. Топор больно сушил руки и не причинял сосне никаких повреждений. За пилу не стоило и браться…
Не хватило сил даже на пакости. Банки с пресервами не открывались, пачки галет невозможно было вскрыть. Расшвыряв пачки сигарет из раскрытого блока в разные стороны, шатаясь и всхлипывая, подхватил скатанные в рулон холсты и пошел в особняк. Бессильно выкрикивая проклятья, медленно начал подниматься по лестнице. Каждая ступенька озвучивалась новой карой и напастью на голову, тело и душу мудака.
К концу лестницы Андрею чуточку полегчало, а обнаруженная в одной из комнат хлипкая шведская стенка с расшатанными ступеньками вновь настроила на творческий лад. Он сковырнул новомодные цветные кнопки с дурацких плакатов и мигом приладил холст к концам продольных брусьев стенки. Идеально! Полюбовавшись, решил немедленно грунтовать полотно, пока не стемнело. Занимаясь знакомым и приятным делом, некогда было думать о мудаке и пакете с кайфом.
Пока сохла грунтовка, можно было чуть передохнуть. Андрей присел на кровать и закрыл глаза. «Всего на минуточку», – приказал себе и заснул.
***
Сергей был разбужен Яшкой. Едва продрав глаза, он с удивлением уставился на стол. Вот молодцы! Исходящая паром миска борща, полбуханки хлеба, головка чеснока. Толстая свечка на перевернутой жестяной крышке потрескивала и смачно чадила.
– А ты – деликатный! – улыбнувшись, произнес Яшка, эффектно вытянув в приглашающем жесте руку.
Сергей намек понял. Да, он не полез знакомиться с жильцами поселка. И не стоило говорить Яшке, что ему, в общем-то, все равно. И так ясно, что доживать придется общиной. И пока из этого исходили сплошные плюсы.
Он кивнул головой вместо ответа.
– Налетай, пока не остыло! Ты не представляешь, какое благое дело вы с мальцом совершили!
Поперхнувшись безупречно приготовленным борщом, Сергей удивленно воззрился на собеседника.
– Бык – Долборог, – пустился в пространные объяснения Яшка. – Террорист хренов. Единоличник свихнувшийся. Возомнил себя защитником – и все тут. А все коровы – на сносях. От молока вымя лопается. А теленочек один только и остался. Двоих беженцы, уроды, подстрелили на мясо. Те, любопытные, к людям потянулись, а они стрельбу начали.
Сергей густо покраснел.
– Долборог-то – бык-производитель, один на весь район. Как эвакуация началась – до людей руки не доходили, не то, что до животных. Вырвался с голодухи из загона, нашел трех коров наших, мы их на лугу всегда выпасали, и установил опеку. Короче, ни молока, ни сметаны, ни маслица, ни творожка… Теленочка видал, как закормили? Молоко ж девать некуда. Долборог на стреме, не подоишь. А убивать – жалко. И так, смертей этих… Трынделка аж всплакнула. Вот, борща наварганила. Обещалась прийти, поблагодарить и… – Яшка замялся, – свет тут наладить.
Сергей усмехнулся.
– Что, у тебя тоже руки не из того места растут?
– Да нет, – не слишком убедительно затряс головой Яшка. – Я тут просто… Ну, по другой части…
И сворачивая чем-то ему неприятную тему, заговорил о другом:
– Ты доел? Так пойдем во двор. Гость тебя дожидается.
Последние слова он произнес с хитринкой в голосе. Сергей, сыто и благодушно слушавший его излияния, встрепенулся. Слово «гость» по нынешним временам идеально ассоциировалось с древней поговоркой про татар. Впрочем, беспокоился он зря – во дворе оказался давешний теленок.
– Выгуливать надо. Закормлен сильно. Гадит часто-густо, – пояснил Яшка.
Увидев Сергея, благо ночь была лунной, теленок радостно замычал и, смешно перебирая тоненькими по сравнению с объемистым брюхом ножками, засеменил к нему. Ткнулся влажным носом в ладонь, языком пересчитал пальцы, безошибочно выбрал указательный, втянул в себя и принялся энергично сосать.
– Опять двадцать пять, – застонал Сергей.
Яшка захихикал, потирая ладони.
– Ну что, дёрнем?
– Давай. По чуть-чуть, – предупредил Сергей.
– Само собой! – делано возмутился Яшка.
Вытащив из кармана штанов коньячную бутылку, шмыгнул на кухню за стаканами.
– Шмурдяк, – разочарованно протянул Сергей.
– Обижаешь! – донеслось из кухни. – Чистейший коньяк. Для себе берег!
Яшка вернулся со свечкой и парой щербатых чашек и предложил расположиться в песочнице, а телевизор использовать как стол. Это Сергею показалось разумным, а то теленок уже успел навалить три кучи и, судя по всему, готовился сделать еще одну. Причем палец отпускать он явно не собирался.
– Такого третьего в моей компании еще не было, – усмехнулся Сергей. – Оргия зоофилов какая-то…
– Всё какое-то разнообразие, – фыркнул Яшка и шустро разлил. – Ну, за тебя, признанный природой венец!
– Иди ты…
Дёрнули по первой. Собутыльник не соврал, это оказался действительно коньяк. Налили по второй, но едва Сергей собрался спросить о причине манипуляций с бутылками в доме и замене высокосортного изначального содержимого на пойло, как скрипнула калитка и во двор вошла женщина. В гротескном ватнике, длинном платье, сапогах и низко надвинутой на глаза косынке. Лица ее было не разглядеть.
Пришедшая с ходу затараторила, не делая пауз между словами:
– Ой-молодой-человек-и-не-знаю-как-вас-благодарить-в-мои-то-годы-была-бы-моложе-сообразила-бы-мне-еще-директор-станции-искусственного-осемения-царство-ему-небесное-Пышкин-говаривал-наплачемся-мы-с-этим-быком-я-тогда-в-район-поехала-справить-зимнее-пальтишко-ох-и-цены-там-а-колбаса-какая-дорогущая-хорошо-хоть-обратно-Кубышкины-сквалыги-подвезли.
Дождавшись, когда у нее закончился воздух, Сергей беспомощно глянул на Яшку и сказал:
– Ничего не понял.
– А Трынделку вообще никто не понимает, – шепотом уведомил тот.
– А как же…
– Мимо ушей или выхватываем нужное слово. Сложно, конечно, – Яшка обреченно махнул рукой.
Послушав монолог еще пару минут, решили выпить. Трынделка, закатив глаза, продолжала самозабвенно нести невнятицу. Потом, не прекращая монолога, резко вытащила из ватника два разнокалиберных гаечных ключа, метнулась в пристройку с газовыми баллонами.
– Да будет свет! – торжественно произнес третий тост Яшка, выпил и густо выдохнул. Затем стал в позу, имитируя игру на гитаре, картинно изогнулся и, отвратительно гнусавя, запел: – Лайф из лайф, на-на-на, на-на.
Теленок скосил на него шальной взгляд, но занятия не прервал. Так они и продолжили: Яшка толкал тосты, Сергей пил, сидя по-турецки, а бестолковая животина сосала палец его левой руки. Со стороны это смотрелось в высшей степени эклектично, и будь невдалеке какой-нибудь нароколог, тема для его докторской аж светилась. Но, как говорится, тиха была украинская ночь, а с запада шла вода.
***
Алина-Линда проснулась вечером и с удивлением, причем не без удовольствия, отдала предпочтение не ударам по животу, а пачке галет и теплой воде. Затем тщательно вычистила браунинг и заново перерыла вещи, надеясь найти запасную обойму. Увы.
Решив для конспирации вообще не расчесываться, прихватила карту местности и вышла на улицу. У нее не осталось даже огарка свечи, а неверному свету еле чадящей зажигалки не доверяла.
– Мытарь, где свечи? – закричала она, адресуясь к самой густой темени.
Тишина. И так, и этак зазывая своего бодигарда, Алина лишь зря надрывалась. Мытарь пропал. За прошедшие дни она свыклась с ним, и сейчас почувствовала горечь и грусть. Может, вернется? Мысленно записала еще один пункт счета к белобрысой. А вдруг она сманила?
Четверка овец, как и ожидалось, торчала на дороге с рюкзаками. Александра на плече держала пулемет с длинным дулом. И выглядел тот более чем внушительно.
– Так, девчата, давайте быстро! – бодро приказала Алина и, задавая темп, бросилась вперед.
Ей еще исследовать новый квадрат, между прочим. Благо, вышла луна, и можно было читать по карте как днем. А овцы видят только ее спину. Куда подевался Мытарь, они тоже не знали. Врут?
Сладкую пилюлю подбросила на полпути:
– Там настолько мирные и до тошноты тривиальные люди, что просто диву
