человеческих костей.
Вот как обо всем этом свидетельствует Деникин в его «Очерках русской смуты».
«Впрочем, возможность продления войны при худших условиях в материальном отношении, с наибольшей очевидностью доказало впоследствии советское правительство, в течение более чем трех лет питающее войну в большой мере запасами, оставшимися от 1917 года, частью же обломками русской промышленности; но, конечно, путем такого чудовищного сжатия потребительского рынка, которое возвращает нас к первобытным формам человеческого бытия».
425
А это между тем и было тем наиболее главным в том до чего исключительно так мнимом, безудержном устремлении куда-либо далеко, далеко вперед!
Прекрасные идеи, что может и могли быть некогда осуществимы, да вот, однако лишь в том немыслимо отдаленном грядущем, попросту оказались в руках изуверов во многом превзошедших своих дальних предшественников инквизиторов, все-таки придерживающихся в своих деяниях, пусть и самой убогой в мире, а между тем и вправду наиболее естественной логики.
Причем пьяное и дебошное уничижение трудящихся масс (посредством крайне так неправо надуманного их возвышения) явилось, по сути, самым еще как-никак до чего весьма наглядным свидетельством нравственной близорукости интеллигенции, попросту прозевавшей опасный поворот в истории всего человеческого рода.
Буквально никем из тех, кто и вправду должен был всецело являть собой саму совесть нации, нисколько не было предпринято вовсе так ни единой, самостоятельной попытки, выхватить руль управления государством у тех абсолютно беспринципных интриганов, что уж к нему сколь еще беспристрастно и бессовестно притулились в довольно-таки короткий период абсолютного безвластия.
Преследуя одни лишь сугубо свои личные цели, эти монстры общественно бесполезной идеологии отравили мозг своего народа вящей подозрительностью и всяческими скотскими интригами до чего еще неизменно свойственными буквально-то всякому царскому двору периода абсолютизма.
426
Начали большевики вполне же естественно, что с самых низов, поскольку те были наиболее беззащитными и бесправными представителями всего того прежнего общества.
И пока тех извечно безграмотных крестьян сколь бездумно и безотлагательно возвращали ко временам издревле бескомпромиссного крепостничества причем как раз-таки при помощи безумно беспощадных буквально-то бесчеловечных мер, в этом явно и был столь неизменно заложен тот и впрямь до конца глубокий государственный прагматизм, присущий “мудрой” партии рабочих и крестьян, ведущей народы всего мира к их грядущему “светлому” будущему.
Ну а как только та сатанинская сталинская власть, вконец усмирив крестьян и рабочих, взялась за ту во всем неизменно лояльную к ней интеллигенцию, вот тут сразу и выяснилось, что это 1937 год – ужасное и трагичное время немыслимо массовых, беспричинных репрессий.
Правда, как и понятно, действительно сосредоточить все свои усилия на зарвавшихся палачах и интеллигенции доблестной большевистской братии было никак не с руки, а потому она и хватала в еще больших количествах всякую мелкую городскую рыбешку, да только, то был один отвлекающий маневр для беспрепятственного отлова, куда поболее крупной добычи.
И можно подумать, что простые сельчане вовсе не люди, а потому, когда их целыми миллионами бросали зимой в сибирской тайге, без пищи и теплой одежды, это уж значится было, гораздо гуманнее фашистских газовых камер?
427
Однако всей той российской интеллигенции подобного рода важные вехи исторического процесса были довольно-таки здраво и взвешенно некогда сколь четко и ясно до чего более чем доходчиво вполне так разъяснены, да и оказалась она исключительно понятливой в силу столь, несомненно, великой своей восторженности, а также и всего своего весьма наивного характера…
Вот как вполне, в принципе, толково описывает все свои чувства интеллигентная барышня Евгения Гинзбург в ее романе «Крутой маршрут».
«Хоть я и чувствовала смутно, еще не зная этого точно, что вдохновителем всего происходящего в нашей партии кошмара является именно Сталин, но заявить о несогласии с линией я не могла. Это было бы ложью.
Ведь я так горячо и искренно поддерживала и индустриализацию страны, и коллективизацию сельского хозяйства. А это и была ведь основа линии».
428
Ну а автора этих строк посадили бы еще в 1932 или 1933, разумеется, что только на три-четыре года, ну а затем переоформили бы его дело в свете новых далеко уж отныне ногами вперед продвинутых стандартов на целый четвертак или вообще в том 1937 как пить дать к стенке бы поставили.
И уж ясное дело – за что: именно за те почти, что подчас бесконтрольные и интуитивные высказывания в духе абсолютно отныне нисколько неприемлемой правды в стране, где на долгий век воцарились темень и ложь марксистского мракобесья.
Ну, а само возникновение подобного неисправимо зловеще языческого режима, способного на действия, попросту никак не имеющие ровным счетом, ничего общего со всяким человеческим обликом, было обусловлено как раз-таки полнейшим отсутствием всяческих тормозов у «российской государственной машины», что, в конечном итоге, и привело ее к самому ужасающему падению в кровавую бездну.
В государстве, созданным Гитлером, власть и близко уж никак не смогла бы себе дозволить этакого непомерно злосчастного нарушения всех человеческих прав.
Тем более что речь шла вовсе не об отдельных гражданах посмевших вышагивать совсем не в ногу со всеми.
Нет, тут нужно бы заговорить буквально о каждом кто попросту даже и случайно споткнулся на более чем с виду верном пути.
Режим Гитлера, был в точности также как, и режим Сталина всецело вот всесильно направлен на физическое уничтожение своих злейших врагов.
Но в основном одних лишь явных недругов, или же максимум ставших ему явной помехой и обузой – старых на добрую половину совершенно непредсказуемых друзей.
429
Сталин, действовал во всем этак всегда иначе, и главной его заботой было создание именно подобного рода условий, дабы враги его боялись бы лишний раз воздух из легких выдохнуть, а уж набрать его полной грудью мог разве что он один – Хозяин ВСЕГО И ВСЯ и никто ведь иной кроме него.
Подобная атмосфера весьма во всем явно поспособствовала грубому и обиходному, словно крестьянские лапти, самому так повсеместному уничтожению духовности, стиранию в труху до чего многих аспектов людской совести.
Ну, а потому и довелось ей послужить явной первопричиной разложения общества на самые отдельные элементы, навроде возрождения каст или племен, как это некогда было во времена египетских фараонов или еще ранее в эпоху неолита.
И было все это так, а никак не иначе исключительно потому, что сталинский режим неизменно делал ставку, на моральное уничижение всех тех, кого так или иначе вовсе уж не могло коснуться всякое вот уничтожение физическое.
И на его пути прочным монолитом зудящей общенациональной совести могла бы стать одна лишь та истинные думы беспокойно думающая, а не только-то свой «интеллектуальный хлеб в своем укромном уголке более чем скромно так беспрестанно жующая» чисто праздная же интеллигенция.
Именно гордый рыцарь, а не тот живущий дарами светлого воображения слуга печатного слова и мог бы вступиться за свой подчас осатанело лютый народ.
Но и это только лишь, в случае если бы, конечно, ему действительно было бы дано обладать самым обостренным чувством внутренней сопричастности ко всему в этом мире ежечасно происходящему, а еще и надлежало ему вполне осознавать, что в отдельно взятой стране поистине творится чего-либо до чего невообразимо неладное.
430
Некоторое (то и дело, проблескивающее сквозь серую прозу жизни) самое так безусловное наличие истинные думы думающей духовной элиты время от времени явно вынуждало вождя, переминаясь с ноги на ногу незамедлительно выдавать народу очередную жертву.
Того самого из вертких и юрких своих подручных, кому и впрямь пришла пора действительно стать именно тем до чего ярким символом самого незамедлительного размежевания со всем, тем повсеместно и вездесуще творящимся по всей уж стране до чего еще весьма очевидным и бесславным беззаконием.
Ну а затем он весело и до чего делово прошерстил и всю ту восторженную интеллигенцию напополам с палачами, и это уж, собственно, и называется «самым ужасным пиком сталинских репрессий».
Правда за те долгих 20 лет до этого, неужели нельзя было, хотя бы вот попытаться найти в себе силы, дабы всею массою общественно проявленного разума действительно вырваться из тенет тупой и безразличной бездеятельной покорности?
И пусть мощный рупор громогласной большевистской агитации был тогда попросту всемогущ и всесилен, а все же бороться надо было именно сообща, а не всем и каждому, идя ведь разве что до чего строго по своей сугубо индивидуальной стезе…
Да и вообще сны Веры Павловны были явно кое-кому, куда только еще значительно милее, нежели чем самая беспардонно наглая явь.
431
Чернышевский, жил в эпоху, когда российскую интеллигенцию буквально так неистово со всех уж сторон распирало от всяческой по большой части исключительно так пустопорожней словесной воинственности, ведущей прямиком к бессмысленному и бесшабашному бунту простого народа.
Однако в своем конечном итоге, подобные общественные настроения вполне еще могли действительно дать те самые свои довольно-таки положительные плоды.
Причем, настоящие, а не липовые до девятого знака после запятой.
Бунт, коли он полностью безыдейный, разве что лишь за права и все – есть самое непременное желание облегчить тяжкую участь народа, а не перекроить всю существующую действительность, дабы она в единый миг разом и стала во всем так сродни чьим-либо именно что до самого отчаяния ярким о ней сновидениям.
Ну, а после того и близко никем непрошенного, беспроглядно же серого осуществления всех тех «благих перемен» вполне ведь может, как есть только и статься, что весь этот мир разом затем и предстанет именно в виде одного лишь дьявольского кошмара, причем как есть и впрямь-таки во сне и наяву!
432
И надо бы до чего многозначительно фактически разом заметить, что все те бесподобно прекрасные архитектурные ансамбли советской эпохи могли бы оказаться, буквально в одночасье до самого вот основания полностью разрушены, перейди та вовсе небезызвестная холодная война в ее и по сей день полноправно возможную адски горячую стадию.
И нечто подобное и вправду могло бы случиться как раз-таки в результате совсем необычайно же беспрецедентного во всей истории человечества ядерного конфликта между СССР и США в том самом донельзя злосчастном октябре 1962 года.
То ведь и была бы попросту еще одна дьявольская революция, причем в самом что ни на есть общемировом ее гибельном масштабе.
Ну, а не будь того безумно ужасного проклятия на челе России в виде «красноокого беса большевизма», и вот тогда наш современник, русский человек, пусть и родившийся в сырой и дымной уральской избе, сколь непременно ступил бы ногой первооткрывателя на доселе совершенно девственную поверхность Марса.
Причем вовсе не так, как американцы,
