положительные стороны безмерной стойкости и мужества, были вот, как правило, только лишь разве что вопреки всему тому героически истерическому, по-людоедски бесшабашно трусливому (безо всяких кавычек) общему настрою…
Везде, где царствовала воинственная сила бездушно серой партократии, попросту никак не было хоть какого-либо места ни малейшему здравому смыслу.
И это как раз-таки серая рать сталинских дуболомов сколь сходу была совсем до безумия взбешена из-за буквально любого для них совсем беспричинно же промедления со всяческим, тем или иным их единственно верным планом самых так безупречно незамедлительных действий.
Причем уж снова бы надо весьма самоуверенно еще и еще сходу вот повториться.
Чего это тут только поделаешь коли как правило, речь тут действительно шла разве что о тех чисто дьявольски же безумных выступлениях в том самом, неимоверно могучем порыве всею массой людской до чего неотложно только вперед и вперед.
Причем бежать в ту зачастую совсем безнадежно захлебывающуюся слепую атаку вполне ведь еще полагалось, никак не о чем совсем не дай-то Бог, не раздумывая…
Ну, а только лишь чем-то явно худшим было бы сколь громко начать более чем безрассудно же рассуждать надо ли это делать или может вот вовсе и нет.
Причем сама причина всему тому было вполне вот предельно более чем безупречно ясна.
Политически, верно, подкованные и по-собачьи верные своей идее большевики никак ведь никому не прощали даже и самой малой попытки чего-либо вдумчиво и делово обсуждать в своем, так сказать непосредственно прямом их присутствии.
Ну а также всему их пролетарскому духу до чего отчаянно претила сама мысль о том, что кто-либо тут никак несвоевременно собирается чего-либо там размусоливать, да и совсем напрасно изыскивать время, дабы весьма многое верно уж здраво взвесить и обдумать.
Те главные большевики сходу во всем этом видели самую явную сдачу позиций, и все это когда подлый враг так и прет на нас словно тать.
Да и вообще, чего тут не говори, а для безропотно подчиненных большевистским стратегам прямых (не политических) военачальников нечто подобное было чем-либо навроде заигрывания с разъяренным быком при помощи всем небезызвестного куска красной ткани.
А между тем та чисто былинная смелость подобных бравых наскоков на врага довольно-то строго объяснялась разве что невообразимо бездушной имперской тупостью, как и тем еще самым так осоловелым же безразличием к судьбам тех или иных ничего и близко ведь явно незначащих для данной власти людей.
В тех до чего весьма просторных кулуарах партийных советов фронтов, беспрестанно вот денно и нощно только и велась сколь лютая борьба.
Причем она там велась никак не с вероломным врагом, что был где-то там, за линией фронта, а с врагом внутренним, своенравно умничающим, а как раз-таки потому и нуждающимся в девяти граммах свинца, как в том самом истинно наилучшем от всего сразу успокоительном лекарстве.
Один сущий вред, неся, административно-командная система родину грудью нисколько не защищала, а разве что пуще прежнего на редкость блистательно оберегала она свое собственное место во всей государственной иерархии ото всех тех, хоть сколько-то еще возможных же посягательств со стороны всяческого никак так совсем неблагоразумно проявленного здравого смысла.
Да вот, однако, для кое-кого именно те безупречно «бравые усилия» данной братии и были тем всецело уж многое разом решающим фактором в деле и впрямь до чего безукоризненного отстаивания до самой последней капли крови буквально каждой пяди советской земли.
А точно так в том числе и тот беззаветно ратный труд всего «советского» народа в тылу тоже как-никак, а более чем беззаконно и по сей день приписывается разве что, тем неимоверно доблестным усилиям всем нам от века совсем же беспроглядно, считай навечно родной коммунистической партии.
А между тем вовсе не в каких-либо крайне так суровых репрессиях тут все было дело.
Нет, речь тогда шла об одной исключительно наивысшей сознательности, нисколько не доступной для досужего понимания со стороны людей, что вовсе-то неспособны оторвать свой обвислый зад от стула без прямой угрозы увольнения с той ими горячо так любимой бюрократической должности.
А впрочем, продолжим уж далее по заданной теме.
8
Конечно, и на Урале тогда тоже сколь непременно имелись кое-какие производства военного типа, но в основной своей массе цеха эвакуированных заводов возводили в те страшные времена под беспрестанно же моросящим осенним дождем и в самую лютую стужу…
Однако для тех крайне нерадивых чинуш, что совсем неистово поднаторели разве что в том осатанело неистовом горлопанстве любого героизма всегда было мало, да только и впрямь вовсе-то уж совсем на редкость беспочвенно мало.
Раз им-то на деле было потребно, как есть абсолютно вот все, пусть даже и самое именно что попросту так невозможное!!!
Они весьма воинственно отдавали устные и вполне безапелляционные приказы, а их самое неукоснительное выполнение не просто вменялось всем им подчиненным разом в обязанность.
Нет, нечто подобное фактически до чего яростно насаждалось как нечто, что будет сколь незамедлительно же занесено острейшим дамокловым мечом над чьей-то явно совсем пустой головой…
И все это исключительно лишь потому, что эти крайне невежественные люди всех тех других считали весьма уж только вот тупее самих-то себя.
Отъявленные невежды сколь еще бездушно же отдавали безумной глупости приказы, а их самое незамедлительное невыполнение было до чего еще сходу на деле чревато именно той вовсе ведь неминуемой смертью для всех тех и без того безмерно ретивых их подчиненных.
Но есть явная разница, как говориться, «у кого чего болит тот про то и говорит».
И если те настоящие люди говорили о том, что надо бы всеми силами держаться и не дать врагу пройти вперед, то подлые трусы так и, заходясь в приступе чудовищной истерии, только лишь и требовали, и требовали от своих войск незамедлительно вытеснить подлого врага за все пределы своего чисто единоличного владычества.
Партийная, а в то самое время сугубо же сталинская братия как раз и состояла именно из тех отвратительно мерзких холуев, которым и впрямь довелось на редкость основательно раздобреть от вездесущих фимиамов, что тогдашняя над всем и вся правящая элита столь еще ответственно воздавала разве что уж сама ведь только лично себе.
И вот те тысячекратно треклятые бонзы без тени стеснения до самой последней же нитки фактически обирали свой и без того совершенно нищий советский народ.
Их главной целью было одно лишь самое неизменное процветание чисто своего всех и вся более чем доблестно победившего класса, а тех остальных они считали исключительно за бесправных рабов задача, которых только лишь разве что была и будет, строить же и строить новые египетские пирамиды…
И для них, как и понятно воля фараона была чисто во всем до конца полностью так явно превыше всего.
И главное, сколь расторопно, эти людишки, никак ведь, не мешкая разом, старались чисто вприпрыжку, как можно быстрее на тот самый верх сходу же доложить о том исключительно безупречном, да и ясное дело, самом безропотном выполнении всех самодурских своих требований и всевластных командных распоряжений…
Поскольку для них-то самих в том и было заключено то самое предельно простое, как и на редкость, прилежное старание.
Ну так мало того по их крайне заносчивому мнению чему-либо подобному в принципе и должно было разом осуществляться чисто под их безо всякой тени сомнения за все и вся безупречно ответственном наимудрейшем верховном руководстве.
А между тем все это к общей победе не имело ровным счетом совсем же никакого хоть сколько-то существенного отношения.
СССР победил в той войне не благодаря праведно руководящей роли партии, а только лишь вопреки всем ее волеизлияниям и намерениям.
Но при этом опять же, всякое беспардонное очернение ныне будто бы полностью минувшего прошлого ни в какие планы автора нисколько не входит.
Нет, ему разве что только и хочется показать саму суть той войны, как и чудовищно же недостойные средства, при помощи которых некогда была напрочь-то вырвана с мясом, а не здравым умом вполне завоевана – вся эта апофеозно-официальная победа.
9
Говоря про то сколь откровенно же грубо и на самую прямоту, весь тот официально признанный подход к войне – это одна кроваво красная самореклама членов военных советов, всегда добропорядочно державшихся от линии фронта на некотором отдалении (не ближе 5 километров), по свидетельству Виктора Некрасова в его повести «По обе стороны стены».
Вот они его слова.
«У тов. Брежнева очень убедительно об этом сказано. И о том, что они, политработники, всегда на два шага впереди нас были, рядовых офицеров. А я, дурак, думал, что километров за пять от передовой… Виноват. Каюсь. Было бы время, переписал бы „«В окопах Сталинграда“. ». А может, еще и успею».
10
И ведь при всем том и близко не было в речах «борзописцев дорогого и всеми нами на редкость искренне до чего пылким же сердцем, так и превозносимого генсека» ничего такого, собственно, нового.
Французские историки, некогда сколь значительно ранее тоже всецело проявили самый максимум смекалки, как и здравого околонаучного смысла, дабы задолго до всех тех «златоглавых академиков Анфиловых» буквально в той же благочинной манере весьма ведь безупречно обелить крайне однобоко великий военный гений огненосца стратега Наполеона.
Современным услужливым переиначивателям всемогуще светлого прошлого было с кого себе брать достойный пример для самого так заискивающе бравого подражания, раз их сознание и впрямь-то было до чего еще явно ослеплено чьим-то сколь исключительно неземным же величием.
Вот как беспристрастно и здраво описывает всемирно известный писатель граф Лев Николаевич Толстой все эти их потуги как следует натянуть бы «парчу исторической правды» на тот, несомненно, злой гений Наполеона в его бессмертном романе «Война и мир»:
«И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам, историками, как что-то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание. Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик».
11
Важные и во всей своей науке, верно, подкованные мужи в те абсолютно любые прошлые времена премудро бряцали восторженными словесами, тем лишь только и всего, что, весьма запальчиво оправдывая весь свой спецпаек, а также и все прочие крайне необходимые для написания их «шедевров мысли» благие удобства…
А впрочем, не им ли сколь наскоро громыхать чужою алой кровью
