приказ «ни шагу назад» был не только ведь весьма незамысловато жесток.
Ну уж нет в том числе и был он к тому же и слепо преступен, а как раз потому и суждено было ему некогда и впрямь-то внести в быт отступающих частей самый явный элемент, вмиг иссушающей душу трусости.
Сзади, как оказывается, тоже был вовсе не тыл, а смерть или, в лучшем случае, отсроченная смерть – штрафбат.
Отступавших там никак не жаловали – считали чуть ли не за тех же предателей…
Ну а судьи-то кто?
Да уж, собственно, говоря, именно те, кто в том самом никак не расплывчатом виде, чисто наспех определив должные параметры наиболее основной и главной цели своей суровой борьбы, всею душою стояли за безупречно верное сохранение основ в точно том виде существующего общественного строя.
А именно потому, огнедышаще дыша солдатским массам прямо в затылок, истово верные своему бравому делу «защитники социализма» очень ведь страстно любили, чеканя при этом каждый свой слог свирепо пыхтя столь проникновенно читать мораль тем, кто за мелкие и большие грехи был спешно снят с переднего края.
И они до чего веско старались всеми силами оправдать доверие коммунистической партии, пославшей как раз-таки их на это ратное поприще, а не кого-нибудь для того и близко совсем вовсе-то не подходящего другого.
А партия та после достаточно частых и весьма тщательных чисток и впрямь отныне была беззаветно так всею душой всячески предана делу Ленина под необычайно доблестным и чутким руководством товарища Сталина.
Ну а именно под его исключительно строгим и праведным руководством и рушилось разом уж все и вся.
Однако вот как-никак, а тем на редкость доблестным мастерам кулачного боя (в тихом тылу) со всем своим народом воевать, всегда было явно сподручнее, как и во всем чрезвычайно привычнее.
И уж никак не иначе, а только в этом и были они до чего басовито деловиты, а также и крайне вопиюще сноровисты…
К тому же, как раз посредством данной хлебной и сытой должности и от того всепоглощающе адового пекла будет довольно-то разом вполне вот далече – небось, немец не искалечит, не испепелит, не изжарит…
25
А как раз потому ловить и расстреливать трусов и паникеров и стало самым ведь бравым делом для всякого рода заплечных дел бравых моралистов…
И это никто иной, а как раз именно они и заняли позицию тех сколь отчаянных радетелей и заступников за весь тот от века им и впрямь самый родимый же край.
Ну а в свете всего того, до чего грозно начали они сражаться совсем недвусмысленно смертоносными резолюциями буквально за каждый сантиметр советской земли.
А потому и указ Сталина «НИ ШАГУ НАЗАД» был, собственно, так весьма лаконичным призывом лечь же костьми на пути врага, а не всеми силами победить его в ратном бою…
И данный беспрецедентно же преступный в истории всех войн приказ начали применять к действию с того самого августа 1941-го года, и вся разница, что тогда его, официально повсюду вывешенного в войсках, нигде еще нисколько совсем так не наблюдалось.
Однако во всех инструкциях для армейского начальства данный приказ был вполне надежно оформлен в те самые сколь безапелляционные, и совершенно не терпящие никаких возражений рамки ничем не сгибаемой воли величайшего вождя.
Ну и понятное дело, что было то начальство, кстати, с этим лозунгом более чем досконально до конца разом так верно же ознакомлено.
И вот ниже всему тому разом и будет более чем достойно так приведен как-никак, а тот изумительно яркий пример из книги военного корреспондента «Красной Звезды» Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».
«Знаете приказ: «Ни шагу назад»? Вот молотит немец по сотням людей, а стоит отвести их за обратный скат высоты, и люди будут в безопасности, и тактического проигрыша никакого, и техника сохранится. Но вот есть приказ: «Ни шагу назад», – и держат под огнем, и губят технику, губят людей.
– Вот-вот, совершенно верно, – сказал Бова, – в сорок первом году двух полковников к нам в армию из Москвы прислали проверить этот самый приказ «Ни шагу назад». А машины у них не было, а мы за трое суток от Гомеля на двести километров драпанули. Я полковников взял к себе в полуторку, чтобы их немцы не захватили, а они трясутся в кузове и меня просят: «Дайте нам материалы по внедрению приказа „«Ни шагу назад“… »… Отчетность, ничего не поделаешь».
26
Отчетность во всем, подотчетность и явное чисто уж вприсядку так и заискивающее перед всяким высоким начальством мучительно вкрадчивое и низкопоклонное очковтирательство…
И наиболее главным тут было как раз-таки то, чтобы все значится, только лишь и пошло по некоему единому плану и буквально без всяческих излишних задержек.
Ну и скольких человеческих жизней те бумажки, где-то в той крайне далекой же тыловой тиши бездумно и многослойно составленные, нашей некогда всецело общей отчизне… на самом-то деле, вполне еще некогда стоили?
Бумажные планы били по рядам наших солдат, куда и впрямь до чего еще только похлеще вражеских пуль.
И как это вообще нечто подобное на деле могло ведь восприниматься многомиллионными массами в серых шинелях?
А простой солдат между тем и близко никак не дурак, а потому и дело ясное – все-то он себе на ус враз мотает, и, кстати, более чем закономерные выводы он уж, поверьте, вполне еще сделать на самом так деле всенепременно сумеет.
27
И сколь, и впрямь оно столь еще естественно, что тот чисто же повседневно им наблюдаемый дикий кавардак поначалу действует на него крайне угнетающе, ну а затем до чего беззастенчиво разлагающе!
Кавардака никакого не было, все о нем праздные разговоры – сущие происки ярых врагов развитого социализма?!
Да только вовсе-то что есть силы уж надо бы прямо ведь так и сказать всему тому слащавому вранью твердое нет!
Поскольку грехи самой обыденной большевистской действительности во время войны обострились, считай ведь именно вдесятеро.
Причем вся та паническая истерия и дикий хаос, и сущая разноголосица мнений были некогда как раз вот именно таковы, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
И вот он всему тому, до чего яркий и наглядный пример из рассказа Владимира Тендрякова «Донна Анна».
«Это было началом нашего отступления. До Волги, до Сталинграда…
Я видел переправу через Дон: горящие под берегом автомашины, занесенные приклады, оскаленные небритые физиономии, ожесточенный мат, выстрелы, падающие в мутную воду трупы и раненые, лежащие на носилках, забытые всеми, никого не зовущие, не стонущие, обреченно молчаливые. Раненые люди молчали, а раненые лошади кричали жуткими, истеричными, почти женскими голосами.
Я видел на той стороне Дона полковников без полков в замызганных солдатских гимнастерках, в рваных ботинках с обмотками, видел майоров и капитанов в одних кальсонах. Возле нас какое-то время толкался молодец и вовсе в чем мать родила. Из жалости ему дали старую плащ-палатку. Он хватал за рукав наше начальство, со слезами уверял, что является личным адъютантом генерала Косматенко, умолял связаться со штабом армии. Никто из наших не имел представления ни о генерале Косматенко, ни о том, где сейчас штаб армии».
28
Да уж, совсем до чего бесшабашно верные слову и делу были некогда генералы в той сколь еще нарочито очищенной от всяческой скверны самостоятельных дум и личной ответственности Краснознаменной армии!
Мало-то в ней в те времена оставалось именно тех самых кадров, которые при любых обстоятельствах были бы всею суровой самодисциплиной явно приучены без малейших в том колебаний, сходу уж брать всю ответственность лично так на себя.
При этом сколь еще до конца вполне понимая всю тяжесть, легшую на их плечи, а потому при случае и впрямь до чего еще твердо готовых буквально за все свои действия пред воинским трибуналом строго ответить.
Да вот уж и нет в штабах многих армий тогда процветало самое так беспринципное чинопочитание, доходящее до самого откровенного лизоблюдства.
И главным было с наскока взять чего-то, а людей можно было при этом терять сколько угодно — это вообще не имело ровным счетом никакого значения.
Ну а вполне тому соответственно и успехи в планировании тех или иных операций зачастую зависели только от силы натиска, при этом, никак не считаясь ни с какими даже и самыми наиболее ужасными потерями.
Да и вообще считай, вот все во время той войны разом уж полагалось незамедлительно делать на редкость массово и лавинообразно.
А главное, всею своею грубой пролетарскою мыслью, только лишь и возлагая надежды на один только тот сколь неудержимо так яростный общечеловеческий фактор…
Причем любая здравая инициатива была нынче сколь строго же наказуема, да даже и в случае более чем наглядно видимого успеха…
Хотя, как то до конца разом оно очевидно, именно в результате неистово смелой победы здравого смысла над той никак не в меру беспардонно ухватистой чисто штабной тупостью, шибко грамотного командира могли попросту разом отправить на верную погибель, а не расстрелять…
Да и вообще, после тех на редкость злокозненно въедливых и широкомасштабных чисток во всем том еще довоенном армейском корпусе попросту и близко более не было никакого прежнего числа командиров, которые все бы решали именно сами, безо всей той совершенно бесцеремонной и крайне ведь откровенно навязчивой подсказки сверху.
Красная армия почти перед самой войной была до чего варварски омыта чудовищной кровью, до самого блеска считай, так начисто очищена от тех хоть сколько-то действительно профессионально знающих свое дело военных.
То есть, при той никак не кособоко проведенной в 1937 году хирургической операции по удалению у нее весьма увесистой части «костного и головного мозга» была ярой пятой НКВД считай, именно уж в пыль раздавлена не одна бледная, словно смерть военная верхушка, бывшая в оппозиции к Сталину…
Нет в точности той же участи удостоились и довольно многие умные люди, кое-кому совсем до чего нелепо попавшиеся тогда разом под чью-то горячую руку.
И вот на место тех вполне толковых и знающих свое дело кадровых военных были весьма спешно уж, сходу затем и посажены те самые тупые марионетки, которыми вождь мог шевелить, словно пальцами на своей руке.
И это разве что тот чисто сталинской скороспелой выпечки генерал и мог столь еще недвусмысленно мигом так догадаться, нагло раздеть своего адъютанта совсем догола, а все свои личные шмотки попросту выкинуть, а то и вообще их где-нибудь в великой спешке сходу зарыть.
Генералы бесславного образца 1937 года вообще были разве что на одну веселую свадьбу наспех-то сколь недвусмысленно ряжены.
И, кстати, сколь еще строго учитывая весь их немыслимо яростный по-пролетарски праведный дух, только лишь эдак им и было самою той еще злюкой судьбой, разом ведь и велено же поступить.
До чего только сразу незамедлительно отпраздновав труса при одном том отчаянно ноющем в самой глубине чьей-либо неказисто серой душонки весьма ведь скверном предощущении, вполне так еще же возможного грядущего плена.
29
Ну а маршалы, те и подавно были людьми столь неприметно безликими и отчаянно недалекими, исключая, быть может, разве что одного того бывшего полковника царской армии – Шапошникова.
И уж никак недаром в тот
