Бог сам наказывает людей за совершенные ими подлости, но в данном случае, оставшись на улице, я бы взял наказание в свои руки. В будущем мои отношения с Орастым Флеммингом станут более сглаженными, затем мы чуть не раздеремся из-за ночников, а теперь нам предстоит вместе решать вопросы о выживании целого нашего дома.
Вопрос о моем проживании в новой квартире решился не просто и был подвешен в воздухе долгое время. Люна посоветовала обратиться одновременно в коммуну и контору, приведя все возможные аргументы в свою пользу. Я написал среди прочего, что, прежде чем приводить в квартиру будующую жену и ее ребенка, собирался сделать в ней капитальный ремонт; что жена заболела и находится в больнице, и поселится в квартире, как только у нее будет достаточно сил приехать. Все приведенные аргументы были слишком слабы, а решение конторщиков изгнать меня из квартиры было слишком сильно. Помогло единственно то, что по закону меня раз в неделю должен был посещать мой несовершеннолетний сын. Это вовсе не означает, что они неожиданно превратились гуманистов, просто они столкнулись с законом, который нельзя не соблюдать, и потому оставили меня в квартире.
Если бы меня все-таки выселили из квартиры, у жителей дома не появилось бы чувство вины передо мной, потому что они меня, возможно, никогда бы не увидели больше. А когда в конце января приехала Наташа и через несколько дней мы поженились и стали жить вместе, они вдруг поняли, в каком грязном деле оказались участниками. Отсюда и чувство вины передо мной, у всех разное, в зависимости от степени содеянного.
Не сомневаюсь, что кое-кого утомил этим рассказом, но это событие сыграет ключевую роль во всей истории и уже в следующей главе.
Герр велосипедист спасает ситуацию
Присутствие в одном доме двух и больше людей, претензирующих на роль лидера, способно привести к краху оборону всего дома. Один лидер может сказать: делай то и это, сооружай баррикады и ловушки. Другой лидер кричит: слушайте только меня: разбирайте баррикады, убирайте ловушки. При таком раскладе вещей ночникам потребуется всего несколько дней, чтобы уничтожить наш дом.
Можно разбиться на две независимые группировки доме двух одинаково сильных лидеров могло привести к краху всю оборону дома. Один скажет делать то, и все бросаются за работу: сооружают баррикады, строют ловушки и прочее; другой кричит: не слушайте его, он сам не знает, что говорит, слушайте только меня: сейчас же разбирайте баррикады, устраняйте ловушки. При таком раскладе вещей ночникам потребуется всего несколько дней, чтобы опустошить наш дом. Можно было бы, конечно, разбиться на две группировки, можно было бы каждому обороняться по одиночке. В таком случае, не исключено, что моя семья продержалась бы дольше всех благодаря моему опыту. Но дольше не означает вечно. В любом случае мы должны были объединиться.
И хотя мои отношения с Орастым Флеммингом на этот момент были не самыми плохими, в ситуации, которая возникла, они могли мгновенно накалиться. Я мог напомнить ему, что если бы не его поддержка, ночников могло бы не быть в нашем районе сегодня. Он бы мог возразить, что если б не я, ночники не были б так злы на нас. Мы бы точно разругались и даже разодрались. Всю ситуацию спас герр Велосипедист, у которого, конечно же, было имя, звали его Нильс.
- Я схожу к Феммингу,- сказал Нильс,- сообщу ему обо всем, послушаю, что он скажет.- И пошел.
Иногда я слышу от своей жены: зачем этот вот человек нужен, зачем тот? Какая от него польза, если на него и смотреть противно. Это не о Нильсе, а, например, о страшном мужчине, который побирается на улицах нашего города; он присаживается то в одном, то в другом месте, ставит перед собой коробочку и засыпает. А когда просыпается, то, если видит, что какая-то мелочь набралась, то шлепает в ближайшее "Нетто", супермаркет, чтобы купить пару бутылочек пива; он выпивает их, а затем снова засыпает. Он никогда не моется, у него грязные всклокоченные волосы, такая же борода до середины груди. Он даже не затрудняет себя попрошайством, небольшие деньги приходят к нему сами собой.
- Зачем нужен такой человек,- спрашивает Наташа,- какая от него может быть польза?
И я всякий раз отвечаю, что польза очень даже налицо. Посмотрит на него тот или иной человек и задумается, что надо бы приложить все усилия, чтобы не стать таким: не лениться, пить не более того, что предписывают мудрые профессора и прочее; подняться в карьере так, чтобы даже и самой малейшей вероятности не оставалось скатиться так низко, как этот несчастный человек. То же и с герром Велосипедистом: бесполезный вроде для окружающих человек, и вдруг пригодился, причем в наисерьезнейшей ситуации.
Пока Нильс-велосипедист ходил к Флеммингу я обсудил его поведение с соседями. Никто точно не знал, чем Нильс занимается, для всех он был человеком-загадкой. Почему он, например, пребывая в возрасте пенсионера, в пять часов утра сбегает по лестницам с таким шумом, точно за ним гонятся; точно он весит двести килограммов; точно одновременно бегут несколько нильсов. Скорее всего, он сбегал по лестнице один, но все равно оставалось загадкой, как может щуплый человек, с виду подросток, производить столько шума. Кроме этого утреннего шума и того, что иногда он забывал закрывать дверь в подвал, больше и нечего было вспомнить в связи с ним.
Самый, по сути, незаметный человечик нашего дома. Чувство вины передо мной у него было огромное в течение двух лет после моего переезда, он и до сих пор почти не смеет поднимать на меня глаза: это вовсе не означает, что он провинился больше всех, просто он относится к своей вине серьезнее остальных.
- Что сказал Орастый?- поинтересовался я у Нильса, когда он снова появился в подъезде.
- Флемминг позвонил Рене,- сказал Нильс.
Рене - это начальник жилищной конторы, о котором я уже упиминал. Впервые я столкнулся с ним тогда, когда он гнал меня из квартиры, но тогда встретиться с ним мне не пришлось: мной занимались конторские работники всего с несколькими классами образования; под самый конец моей эпопеи я разговаривал с женщиной-адвокатом из конторы, которая признала, что по закону меня нельзя выгнать. Но я прекрасно знал, что через пару секунд она запросто возьмет свои слова обратно, потому что управляет всем здесь не она, не закон, а РЕНЕ.
Рене избегал меня, я даже представления не имел, как он выглядит. В моей голове рисовался такой его образ: огромного роста человек властного вида, чем-то похожий на Великого Грузю, только в три раза выше; обладающий огромной физической и психической силами; бороться с таким просто невозможно. Каково же было мое удивление, когда много позже я пришел разбираться с ним по поводу ночников, мешающими мне и моей жене спать по ночам, Рене оказался ростом мне по плечо, с пухлым животиком и худыми ножками, совсем никакой не великан. Если бы мы жили в первобытном обществе, я убил бы его не просто пальцем, а даже просто взглядом.
Кстати, напомните мне рассказать, как я убил соседа по питерской коммуналке всего лишь словом.
Но внутренне Рене действительно был силен, только сила его строилась на всяких гадостях; он был из тех людей, кому ни при каких обстоятельствах нельзя давать даже самой малой власти. Даже над животными, не говоря уже о людях. Я сразу увидел, что меня он просто ненавидит из-за того, что когда-то ему не удалось выселить меня из квартиры.
- Рене сказал Флеммингу,- продолжал Нильс,- что мы можем пользоваться культурным домом на время конфликта с ночниками. Еще Флемминг сказал, что мы должны собраться там в три часа дня.
Нильс пошел предупредить об этом всех.
Жители подъезда 22
В три часа дня должны были собраться вместе все жители дома, чего до сих пор не случалось никогда. Должны были собраться жители 20-го подъезда по 24-й, все три, всего человек сорок-пятьдесят, позже все будут обязательно подсчитанны. Все так или иначе уже встречались друг с другом, но чтобы все сразу и в одном месте - такого не было. Нильс-велосипедист всех оповестил, и сразу после двух часов дня все потянулись в сторону культурного дома (размеры дома не позволяют назвать его Домом Культуры; культурный дом тоже звучит не по-русски, поэтому буду называть его по-датски - культурхусом).
Идти до культурхуса было от двух с полловиной до трех километров. Первыми вышла семья Горбатых, те, что жили прямо надо мной. Вышли они раньше всех, потому что несколько лет назад с женой Горбатого случилось нечто, возможно удар, что она уже не могла ходить самостоятельно, а лишь с помощью тележки на колесиках, которую ей нужно было катить перед собой. Горбатый, хоть и ходил наклоненным к земле, передвигался быстро, он бы наверняка дошел до культурхуса в три-четыре раза скорей жены; несмотря на то, что я терпеть не эту семейку, но отношение Горбатого к своей жене мне нравилось. Оно было примерно таким же, как мое отношение к собственной жене, и ее отношение ко мне. Итак, семья Горбатых выступила первыми.
Нильсу-вепосипедисту в этот день не особо повезло: накануне он проколол заднее колесо велосипеда и этот день собиралсяпосятить его починке, пока не обнаружил, что номера подъездов замараны и не принял на себя обязанности посыльного; возможно он был не так прост и понимал, что без посыльного никак не обойтись в ситуации с ночниками, а потому у него есть шансы уж если не выжить, то хотя бы не исчезнуть в первые же дни войны. До культурхуса ему пришлось добираться пешком, но передвигался он в любом случае быстро, поэтому вышел из дому за четверть часа до собрания. Поскольку он подготовился чинить велосипед, на нем был красный рабочий комбинезон; в ём комбинезоне он и отправился на собрание, так как вернувшись все же намеревался починить свой велосипед.
Лисбет и Пернилла вышли вместе, задолго заранее; вместе, чтобы в дороге не было скучно; заранее потому, что дочь привезла Пернилле собаку на время, так что по пути в культурхус можно было заодно выгулять псинку, а также можно было неспеша обмыть знакомым косточки. Водитель с женой с первого этажа выезжать не торопились. Водителем я называю его чисто условно, поскольку еще восемь лет назад, когда я переехал в этот дом, он уже был пенсионером, и разве что позвонил жителей нашего района туда или сюда, за деньги или чисто по дружбе. О том, что он водитель, я узнал, потому что так он записан в домовой книге по собственному желанию.
Вот так вышли в дорогу жители нашего подъезда. Мы с Наташей выехали на велосипедах и ехать нам было в спокойном темпе десять-пятнадцать минут, но я набавил к поездке еще пять минут, поскольку не люблю приезжать куда-либо в самый последний момент, а чуть до того, чтобы иметь возможность осмотреться на месте. Мы скоро пожалели о том, что не выехали чуть пораньше, потому что в лицо нам задул сильный холодный ветер, мешавший ехать, так что мы порядком вспотели, пока добрались до места.
Жители подъезда номер 20
По пути в культурхус нам повстречались жители 20-го подъезда, которые выглядели процессией. Они шли всем подъездом и вышли рано, потому что не так давно Орастому Флеммингу заменили изношенное правое колено, и еще месяц назад он ходил исключительно на костылях, затем с одним
