мать, прикрыв рот ладошкой после Машиной эскапады, только и смогла произнести - «Маша, что с тобой?»
А Маша, ни слова не говоря, не заботясь, какое впечатление она произвела своими словами, повернулась, и вошла в открытую Елизаветой Аркадьевной дверь.
После её экстравагантной, не присущей милой и нежной Маше, выходки, Олег, ни на следующий день, ни много позже, больше к ним не приходил, и звонков тоже не было.
Маша почувствовала себя так легко и свободно, словно с плеч её сняли тяжкую ношу.
* * *
Время шло. Чередовались дни, недели, месяцы. Маша и не заметила, как настенный календарь отсчитал год, тяжёлый для неё год, год тоски и печали.
Работа в больнице, с её дежурствами, неожиданными болевыми приступами пациентов, и даже скоропостижной смертью, не смогли заставить её забыть Игоря. Он всё время был с ней рядом - такой жизнерадостный, такой нежный, такой…
Маша часто переписывалась с Иркой. Из писем подруги она узнавала, что нового происходило в её жизни.
Однажды подруга похвасталась, что у неё будет ребёнок. Я, представляешь, беременна - мальчик или девочка, пока не знаю. «Мой» очень обрадовался, писала она, и пообещала, как только узнает, кто у неё будет сразу же сообщить Маше.
Затем, в очередном письме она высказала просьбу её и мужа: она писала - у нас будет мальчик, и мы хотим, чтобы крёстной матерью была ты, так что приезжай на крестины, отказа мы не принимаем.
Маша в душе посмеялась над словами Ирки - ну, какая из неё крёстная мать, я же современная женщина, я даже ни разу в жизни в церкви-то не была. И потом, чтобы стать крёстной, наверное, надо самой быть крещёной…
Но мысль о том, что она должна стать крёстной, не покидала её надолго. Любопытно, как это быть крёстной матерью, нет-нет да думала она, иии… кто будет крёстным отцом? И она, однажды, во время семейного ужина, вроде бы в шутку, спросила:
- Мам, интересно, а в детстве, ну, когда я родилась, меня крестили?
Мать удивлённо посмотрела на неё, а отец даже ложку донести до рта не успев, положил её обратно в тарелку.
- Лен, а с чего это у тебя такой интерес к крещению?
- Даа, понимаешь, мама, Ирка хочет…, нуу… чтобы я стала крёстной матерью её ребёнку.
- А, что, - отец вытаращил глаза, - она ожидает прибавления в семье?
- Ну, ты даёшь, папуля! Она сколько времени уж замужем. Она вот-вот родит.
- Даа?
Мать стукнула мужа ладошкой по затылку: «Ты, мужа, совсем в своих кабинетах отстал от жизни» - съёрничала она.
- Наверное. Раз забыл, что выйдя замуж, девушки должны рожать, - растерянно ответил он, и, сняв с носа, протёр очки платком.
Мать снова повернулась к дочери.
- Так ты хочешь знать, крестили ли мы тебя?
- Да, мама. Всё-таки некрещеная женщина не может стать крёстной матерью, я права?
- Не знаю, Лена, но ты крещёная. Мы тебя сразу крестили по настоянию твоей бабушки.
- Ааа, где же мой крестик?
- У тебя в шкатулке где-то.
- Ладно, я посмотрю.
* * *
Машенька, читая и перечитывая письма подруги, радовалась за неё, а у самой нет-нет, да грусть затуманивала душу, и одинокая слезинка скатывалась по щеке.
В такие моменты она вспоминала своего Игоря и, прикрыв глаза, мечтала: как они были бы счастливы; какие прекрасные дети могли бы быть у них; и они бы тоже пригласили Ирку стать крёстной матерью…. Ах, вздыхала она, если бы ты, Игорёк, не погиб в том полёте…
А затем в её мечты неожиданной болью вкрадывались нечаянно услышанные: вопрос дочери командира части, Лены, - «почему не было похорон?», и его ответ - «полковник Севастьянов не может считаться погибшим, так как тело его не найдено! Он считается пропавшим без вести!»
Маша на секунду крепче зажмуривала глаза и просила Бога: «Господи, даруй моему Игорю жизнь, и пусть он найдёт меня! Я так скучаю по нему…. Пусть он найдётся, …, хотя бы ломаный-переломаный, просила она Бога, я всё равно его буду любить, и добавляла - Игорь, я навеки твоя!
Ты мой мужчина, и никто, никогда, не прикоснётся ко мне! - шептала она. Но… я так скучаю без тебя, Игорь: скучаю по твоим ласкам и поцелуям; скучаю по твоим сильным рукам; и…, тут её щёки чуть розовели, по твоему телу…
Рука непроизвольно начинала поглаживать упругую грудь, тело, и, опускаясь всё ниже и ниже…. А тело, её молодое тело, вспоминало интимные ласки Игоря, и, поддаваясь ласкам её руки, начинало полыхать от желания, и покрываться испариной…
Машеньку пронизывала мелкая дрожь наслаждения, тело изгибалось…, тихое постанывание прерывало дыхание…, а глаза, расширяясь…
О, Боже, что я делаю?! - вскрикивала она, подскакивая с кресла. Прости меня, Господи! - и, закусив зубами носовой платок, пыталась подавить в себе желание мужчины.
Слёзы обиды светлыми горошинами, одна за другой, покатились из её глаз.
Господии! - чуть не закричала она, даруй мне силы вынести одиночество и тоску по Игорю! Верни мне моего любимого! Верни!
* * *
Через три месяца принесли телеграмму из Остоженки. Ирка сообщала, что родила мальчика весом три четыреста. Такой карапузик, писала она. Срочно прилетай!!!
«Срочно прилетай» увенчивалось аж тремя восклицательными знаками.
Ну, подруга, ты даёшь, восхитилась Маша. Надо же, ребёнок у неё…, а я должна быть крёстной, ну и ну!
Зав. отделением не хотела отпускать Машу в отпуск - ни по графику, ни без содержания, ссылаясь на нехватку кадров, на большую загруженность отделения и лично её самой.
Она говорила:
- Ну, кем я заменю тебя, Маша? Ты должна меня понять…, я же тоже не двужильная. Я не могу одна за всех работать…
На что Маша приводила один единственный довод, по её мнению очень серьёзный.
- Я, Тамара Михайловна, всего на несколько дней - «Одна нога здесь, другая там!» Ох, простите - «Одна нога там, другая здесь!»
- Вот-вот, - сопротивлялась заведующая отделением, - ты сначала разберись, где какая нога должна быть, а потом уж требуй отпуск!
- Я не требую, миленькая Тамара Михайловна, я прошу. Ну, не может же ребёнок быть не крещённым, вы понимаете. А я его должна крестить, так его родители хотят. Не могу же я это божеское дело передоверить…, кому попало, не могу, правда, ведь? Да и не поймут меня молодые родители, а тем более подруга…, Вы понимаете меня?
Маша умильно, стараясь задобрить заведующую, смотрела на неё.
- Вот и телеграмма у меня есть, - развернула она бланк, - тут даже указано - Срочно!
- Маша, не нужно мне показывать телеграмму! Я же её вместо тебя не поставлю дежурить, или обслуживать больных твоей палаты…
- Да я всего-то на несколько дней, - продолжала канючить Маша...
И добилась-таки своего, доконала заведующую.
А вечером она уже сидела в кресле самолёта, и он уносил её в Иркутск. А там уж и до Остоженки рукой подать.
* * *
В Остоженке Машу встретили: улыбающаяся Ирка с сыном на руках и её муж. Передав ребёнка мужу, Ирка бросилась обнимать Машу и, приговаривая, «Могла бы телеграмму отбить, мы бы тебя встретили в аэропорту», принялась целовать её в щёки.
- Ну, что ты, подруга, ты же с ребёнком на руках, какая тебе поездка? - смутилась Маша.
- Ну, так «мой» бы встретил, не развалился бы, - и строго посмотрела на мужа.
От взгляда жены муженёк широко осклабился и, покачивая ребёнка, словно оправдываясь, произнёс:
- Конечно. Чего уж там. Встретил бы. Мне не трудно.
Отвечая на поцелуи подруги, и видя, как Ирка радуется её приезду, Маша, расчувствовавшись, даже чуть не всплакнула, но вовремя удержалась.
Так, в обнимку, сопровождаемые Иркиным мужем с ребёнком на руках, они и вошли в квартиру.
И только сейчас Маша спохватилась - она не взяла из такси свой чемодан и сумку. Ойкнув, она было кинулась назад, на улицу за вещами, но водитель такси, с чемоданом в одной руке и сумкой в другой, уже стоял у порога.
- Гражданка, вы забыли свои вещи…, и хмуро добавил: «Расплатиться бы надо, гражданочка».
- Да, да, простите, я сейчас, и достала из кармана приготовленные для оплаты несколько купюр. Вы уж извините меня. Понимаете, радость встречи с друзьями и…
Водитель, не дав ей продолжить объяснения, сказал «до свидания» и вышел.
Когда за ним захлопнулась дверь, Маша немного растерялась, но потом, вспомнив, по какому поводу и зачем она появилась в Остоженке, повернулась к Иркиному мужу, Виктору.
- Так мне покажут моего крестника, или как?
Виктор, хотел было подойти к Маше, но остановился, застигнутый строгим голосом жены.
- Витя, пусть Машка сначала руки помоет с дороги, а потом уж смотрит на нашего сынулю!
Улыбнувшись на строгость новоиспечённой молодой матери, Маша направилась в ванную комнату привести себя в порядок.
А вечером собрались вся Викторова и гостившая у них, Иркина родня. Было много разговоров, но главная тема - это, как и когда крестить малыша. Особенно старались доказать свою правоту родственники Иркиного мужа, и молодой матери приходилось их урезонивать и успокаивать. Она на них шикала, просила говорить потише, так как в соседней комнате спит ребёнок.
Разговор, после её увещеваний, переходил на шёпот, а затем споры вновь разгорались.
Маша, ничего не знавшая и не понимавшая в церковных обрядах и правилах при крещении младенцев, в общем разговоре участия не принимала. На вопрос одного из Викторовых родственников, что она думает по этому поводу, она так и ответила - «Как скажете. Я всё равно ничего не знаю», и от неё отстали.
Через несколько дней они, всё той же гурьбой, поехали в церковь, где Иркиному сыну дали имя - Михаил, а Машу записали крёстной матерью. Крёстным отцом, вместо пропавшего без вести Игоря, стал старший брат Виктора.
* * *
Ещё когда начали выбирать крёстного отца для малыша, а это было дней за десять до крестин, упомянули имя Игоря. Пожалев, что он, то ли погиб, то ли пропал без вести, помянули его чаркой водки.
Маша же, когда разговор зашёл об её любимом, загрустила. Она, сидя чуть в стороне от шумноватой компании, и не принимая участия в обсуждении, подперев голову ладошкой, ушла в свои мысли. А мысли эти были грустными и печальными: она вспомнила…, да она никогда и не забывала - свою первую встречу с ним, его первый, робкий поцелуй…
И потекли мысли, завязываясь в кружево воспоминаний. И было это кружево до того прочным, что рви его, разрывай, а оно ещё крепче становилось. А если потянешь из него одну какую-нибудь ниточку, то становилось так больно в груди, что душа криком исходила! И Машенька думала, что вот…, вот сейчас жизнь покинет её, и она так и умрёт в муках воспоминаний…
Привела её в чувство Ирка. Она, поискав взглядом уединившуюся подругу и увидев её отрешённый, словно прощающийся с жизнью взгляд, оставив гостей, кинулась к ней, затормошила:
- Маша, ты что?! Что с тобой милая? Ну-ка посмотри на меня! Это же я, твоя верная подруга! Тебе плохо, да? Пойдём, выйдем на свежий воздух…
Иркины слова, медленно-медленно пробиваясь в сознание, вытягивали Машу из глубокого омута. А омут этот был вязким и, пытаясь не выпустить из своих цепких,
