язычества имеют сообщения русской летописи. Дескать, вот – сами русские признали, что их предки приносили в жертву людей. Но разберемся, а что за люди предъявляли обвинения? Язычникам слово не давалось, летописцами были христианские монахи, рьяно исполнявшие заказ начальства, то есть РПЦ. Будучи монополистами, церковники вытворяли с историей всё, что им заблагорассудится. Главное – не жалеть чёрной краски для предшественников и белой для себя. Стало быть, любой самый незначительный факт, даже подобие факта годятся для обвинения. Ну и что обвинителям удалось накопать?
“И жряху имъ наричюше я богы, и привожаху сыны своя и дъщери, и жряху бЪсом, и оскверняху землю требами своими, и осквернися кровьми земля Руска и холмъ той”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 77, Рязань, 2001)
Ну, тут всё просто. Эту фразу летописец без зазрения совести позаимствовал из псалма царя Давида, изменения минимальны:
“…служили истуканам их, которые были для них сетью, и приносили сыновей своих и дочерей своих в жертву бесам; проливали кровь невинную, кровь сыновей своих и дочерей своих, которых приносили в жертву идолам Ханаанским, – и осквернялась земля кровью”
(“Псалом № 105” // “Библия”, с. 713, С.-Петербург, 1900)
Не о языческой Руси здесь говорится, а о древних евреях. И нравы здесь показаны ближневосточные, а не русские. Раз уж летописец пошёл на откровенный подлог, значит ничего, порочащего язычество, он найти так и не сумел. Ведь если бы хоть что-то нашлось, то можно не сомневаться, что церковь использует находку по полной программе, чертям тошно станет. А обвинять-то и не в чем. Обидно. Но есть ещё один фрагмент летописи, который церковники вовсю стараются приспособить к своей пользе. И сомнений он вроде бы не вызывает:
“… и рЪша старци и боляре; “мечемъ жребий на отрока и дЪвицю; на него же падеть, того зарЪжемъ богомъ” Бяше Варягъ единъ <…> пришелъ изъ Грекъ и держаше вЪру хрестеяньску, и бЪ у него сынъ красенъ лицемъ и душею; на сего паде жребий <…> И рЪша пришедше послании к нему: “яко паде жребий на сынъ твой, изволиша бо ѝ бози собЪ; да створим требу богомъ” И рече Варягъ: “не суть то бози, но древо; днесь есть, а утро изъгнееть; не ядять бо, ни пьють, ни молвять, но суть дЪлани руками в деревЪ; а Богъ есть единъ, емуже служатъ Гръци и кланяются, иже створилъ небо и землю, и звЪзды, и луну, и солнце, и человЪка и далъ есть ему житии на земли; а си бози что сдЪлаша? сами дЪлани суть; не дамъ сына своего бЪсомъ”. Они же шедше поведаша людемъ; они же, вземше оружье, поидоша на нь и розъяша двор около его, онъ же стояше на cЪнехъ cъ сыномъ своимъ. Ръша ему: “вдай сына своего, да вдамы богомъ его”. Онъ же рече: “аще суть бози, то единого себе послют бога, да имуть сынъ мой; а вы чему претребуете?” И кликнуша, и посЪкоша сЪни под нима, и тако побиша…”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 80-81, Рязань, 2001)
История жутковатая до неправдоподобия – никакой логики, сплошные нестыковки. Если посланники получили отказ, то как им следовало поступить? Не жаловаться прохожим, а, применив силу, забрать намеченную жертву, без согласия родителей. Но допустим невероятное – посланники оказались на редкость слабосильными и не смогли сломить сопротивление даже одного человека (и где таких отыскали?). Опять же, им полагалось не будоражить народ, а сообщить о происшествии начальству, то есть – городским властям. Городские власти должны были оповестить князя Владимира. Относиться к этому князю можно по-разному, но уж государственным бессилием он точно не страдал. К дому строптивого варяга тут же были бы отправлены стражники, чтобы выбить дверь и заставить хозяина исполнить закон. Именно так, и вмешательство горожан вовсе не требовалось.
Ну предположим, что горожане по непонятной причине всё-таки взяли на себя роль городской стражи и окружили дом христианина, принуждая его выдать сына для жертвоприношения. Так выбивали бы дверь и брали, что им требовалось. Зачем весь дом разрушать? Как раз из-за этого намеченное жертвоприношение и сорвалось. Абсолютная нелепость – язычники отняли жертву у своих богов. Не поступали так язычники, по крайней мере, в описанной ситуации. Боги оскорбятся.
Скорее всего, ситуация была иная – горожане расправились со святотатцем, нагло оскорблявшим и поносившим их. Вот тогда их действия выглядят логичными и понятными. Вообще-то, на Руси уже давно и язычники, и христиане жили совместно и вполне мирно. Но этот варяг получил крещение в Византии, а значит принадлежал к ортодоксальной церкви, люто ненавидевшей любые проявления язычества. Возможно, он и раньше пытался затевать религиозные споры, но всякому терпению бывает предел. Насмешки варяга вконец обозлили людей, и они перешли к рукоприкладству. Почувствовав, что теперь его бьют по-настоящему, новоявленный мессия струхнул и бросился под защиту родных стен. Можно было покаяться и помириться с людьми – простые люди отходчивы. Вот только распетушившийся варяг слишком поверил в свою безопасность и принялся из-за закрытой двери изводить толпу. Ну и огрёб по полной. И сам помер, и семью загубил.
Уличная свара не стоила бы упоминания в летописи, да свежеиспечённая церковь на Руси нуждалась в своих христианских мучениках. Мало ли бывало всевозможных потасовок, но христиане, погибшие от рук язычников, непременно должны стать святыми. К заурядной, в общем-то, истории церковники прилепили байку о несостоявшемся жертвоприношении, только байка с этой историей никак не стыкуется и постоянно от неё отлепляется. Так что летописный рассказ ровным счётом ничего не доказывает.
Конечно, ставить точку ещё рано, но вывод всё равно напрашивается: письменные свидетельства о человеческих жертвоприношениях на Руси недостоверны.
III
Мировые религии “осчастливили” человечество религиозными войнами и расизмом. Язычник не требовал, чтобы иноверец переходил в его веру, но “истинно верующий” не терпит даже малейших отклонений от усвоенных им догматов. Раскол в христианстве одновременно расколол и славянский мир: не только славяне-яычники были противопоставлены своим крещёным сородичам, но и славяне-христиане оказались во враждебных лагерях. Церковники стравливали славянские народы между собой, заставляя их забыть своё происхождение, разделяя на православных и католиков, и происходило это на фоне нагнетания немецкого национализма. “Историческим” народам позволено оставаться националистами, а “неисторическим” запрещалось. Онемечивание славян было угодно церкви. Так не лучше ли отбросить шелуху всемирного братства во Христе и напрямую заняться своими проблемами?
Принятие Русью византийского варианта христианства ничуть не изменило отношения к ней ромеев – такая же злоба и такое же высокомерие. Михаил Пселл (монах, живший в XI веке) русско-византийскую войну 1043 года назвал восстанием росов, рассматривая русских в качестве новых подданных империи. А не жирно ли? “Это варварское племя все время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе”, – истерично вещал ромей. Вот раньше, мол, самодержец Василий вселял в них ужас (Михаил Пселл “Хронография”, ПИМ, с. 95, М., 1978). Эта каким же образом Василий II вселял ужас? Когда он униженно умолял князя Владимира о помощи? Когда, чтобы умилостивить русского князя, отослал к нему свою сестру? Короткая память у ромеев.
Стоило ли менять веру, чтобы взять себе в учителя оголтелых русофобов? Насколько РПЦ нерусская видно из откровений митрополита Антония (Храповицкого):
“Почему я должен был бороться за ту группу людей, которые лишь тем отличаются от своих и моих противников, что говорят на одинаковом со мной наречии?”
(Митрополит Антоний “О национализме и патриотизме” // “Волынские епархиальные ведомости”, 1909, № 51-52, с. 1016)
Может потому, что эта “группа людей” его, митрополита, кормит, поит, одевает, обувает, а он ещё нос воротит. Потом митрополит принялся поучать, какой патриотизм, с его точки зрения, для русских правильный:
“Не так чувствовал и чувствует свою любовь к родине народ русский. Не целью своей деятельности мыслит он свою страну и себя самого, а служебной силой для иной высшей цели, цели святой, божественной и всемирной <…> Самосознание русское, народное – есть самосознание не расовое, не племенное, а вероисповедное, религиозное”
(Там же, с. 1016-1017)
Так значит, наше Отечество лишь средство для распространения православия? И чем же тогда митрополит отличается от небезызвестного Троцкого? Под видом патриотизма он навязывал нашему народу коллективное самоубийство. Примерно так же рассуждал некий Обезьян: “Ты думаешь, свобода – это делать все, что тебе нравится. Нет, ты не прав. Настоящая свобода – делать то, что я тебе скажу” (К.С. Льюис “Хроники Нарнии”, с. 599, М., 1991). Но то был литературный персонаж. А мы нуждаемся ли в таких наставниках, которые нас используют ради удовлетворения своих амбиций? И как знак окончательной деградации – вот такой пассаж:
“Скажу вам нечто еще более знаменательное о русском патриотизме. В Киево-Печерской Лавре в каждую субботу на заутрене читается акафист Пресвятой Богородице, а затем восторженная благодарственная молитва, в которой Матери Божией воздается хвала за то, что Она защищала Свой царствующий град, т.е. Константинополь, от нашествия северных варваров-язычников, “от скифского воеводы, зверообразного лукавого вепря, предстателя бесом, оного прегордого кагана... и многочисленные воинства потопила еси и паки с небесе одождением горящих камык тьмы кораблей в море реющемся разварила еси”. О чем здесь речь? О победе греков над русскими во второй половине IX века.
Ясно, что народ наш считает своими духовными предками не древних русских язычников, а греческих христиан, и их врагов – своими врагами”
(Там же, с. 1017)
Верх цинизма – церковники присвоили себе право на предательство. Можно жить в нашей стране, жировать за наш счёт и нам же гадить. Разумеется, наш народ считает предками не заморских ромеев, а именно русских язычников. Те, кто считают иначе, называются агентами влияния чужого государства.
IV
Единственная польза от церковников, так это летописи. Конечно, и без них нашлись бы грамотные люди, да и церковная цензура давила, но в монастырях, вдали от мирской суеты составлять летописные своды удобнее. Только не всегда летописцы могли отличить рассказ о реальном событии от фольклорного предания. Вот и попадало в летописные тексты то, чего на самом деле и не бывало. Как раз таким и являлось событие, помещённое в летопись под 992 годом:
“Пошел Владимир на хорватов. Когда же возвратился он с хорватской войны, пришли печенеги по той стороне Днепра от Суллы; Владимир же выступил против них и встретил их на Трубеже у брода, где ныне Переяславль. И стал Владимир на этой стороне, а печенеги на той, и не решались наши перейти на ту
