боевой топор, его дротики упали, в то время как я избегал его оружия; я добился того, что его стрелы миновали меня все без остатка, пока мы сближались.
Он ринулся на меня. Я выстрелил в него, и моя стрела засела в его шее. Он завопил, упал ничком. Я добил его его (же) топором.
Я испустил свой победный клич на его спине, а все азиаты завопили. Я вознес хвалу богу Монту, в то время как люди силача оплакивали его. А этот правитель, Амуненши, заключил меня в свои объятия.
Затем я забрал его имущество, я угнал его стада. То, что он собирался сделать со мною, я сделал с ним. Я захватил то, что было в его шатре, я опустошил его стан. Я возвысился вследствие этого — возросло мое богатство, умножились мои стада”
(“Рассказ Синухета” // И.Г. Лившиц (пер.) “Сказки и повести Древнего Египта”, ЛП, с. 16-18, Л., 1979)
Возможно, что и египетский вариант не был первым, но более ранние подобные сказания не известны. Скорее всего, ему предшествовали устные рассказы или песни о богатырском поединке, распространённые среди самых разных народов. Подробности схватки варьировались, но побеждал непременно свой силач. Отвлечённые рассуждения о быках в египетском папирусе не имели смысла, а если они всё же были включены в текст, то значит, когда-то и быкам в рассказе отводилось место. Либо поединок с быком постепенно был преобразован в поединок с иноземным силачом, либо, как в русской летописи, он получил роль предварительного испытания.
Что же из летописного рассказа остаётся достоверного? Мы можем поверить, что князь Владимир действительно ходил походом на хорват, не желавших креститься. Печенеги могли воспользоваться отсутствием княжеской дружины для грабежа Руси. И сражение с ними могло состояться возле Переяславля, хотя эпизод с переговорами явно взят из фольклора. В сражении мог отличиться молодой кожемяка, тем боле, что в более поздних летописных сообщениях появляется воевода “Янъ Усмошвець, убивый ПеченЪжьскаго богатыря” (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 68, М., 2000). Так что, и поединок, скорее всего, не выдуман, только схватились бойцы без предварительных условий, а во время сражения. Значит, летописцы не так уж и отклонились от истины. Но в летописи содержится и ещё одна история сомнительного содержания теперь под 997 годом:
“Пошел Владимир к Новгороду за северными воинами против печенегов, так как была в это время беспрерывная великая война. Узнали печенеги, что нет князя, пришли и стали под Белгородом. И не давали выйти из города, и был в городе голод сильный, и не мог Владимир помочь, так как не было у него воинов, а печенегов было великое множество. И затянулась осада города, и был сильный голод. И собрали вече в городе, и сказали: “Вот уже скоро умрем от голода, а помощи нет от князя. Разве лучше нам так умереть? Сдадимся печенегам – кого оставят в живых. А кого умертвят; все равно помираем от голода”. И так порешили на вече. Был же один старец, который не был на том вече, и спросил он: “О чем было вече?”. И поведали ему люди, что завтра хотят сдаться печенегам. Услышав об этом, послал он за городскими старейшинами и сказал им: “Слышал, что хотите сдаться печенегам”. Они же ответили: “Не стерпят люди голода”. И сказал им: “Послушайте меня, не сдавайтесь еще три дня и сделайте то, что я вам велю”. Они же с радостью обещали послушаться. И сказал им: “Соберите хоть по горсти овса, пшеницы или отрубей”. Они же радостно пошли и собрали. И повелел женщинам сделать болтушку, на чем кисель варят, и велел выкопать колодец и вставить в него кадь, и повелел поискать меду. Они же пошли и взяли лукошко меду, которое было спрятано в княжеской медуше. И приказал сделать из нее пресладкую сыту и вылить в кадь в другом колодце. На следующий день повелел он послать за печенегами. И сказали горожане, придя к печенегам: “Возьмите от нас заложников, а сами войдите человек десять в город, чтобы посмотреть, что творится в городе нашем”. Печенеги же обрадовались, подумав, что хотят им сдаться, взяли заложников, а сами выбрали лучших мужей в своих родах и послали в город, чтобы проведали, что делается в городе. И пришли в город, и сказали им люди: “Зачем губите себя? Разве можете перестоять нас? Если будете стоять и 10 лет, то что сделаете нам? Ибо имеем мы пищу от земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами”. И привели их к колодцу, где была болтушка для киселя, и почерпнули ведром, и вылили в латки. И когда сварили кисель, взяли его, и пришли с ними к другому колодцу, и почерпнули сыты из колодца, и стали есть сперва сами, а потом и печенеги. И удивились те, и сказали: “Не поверят нам князья наши, если не отведают сами”. Люди же налили им корчагу кисельного раствора и сыты из колодца и дали печенегам. Они же, вернувшись, поведали все, что было. И, сварив, ели князья печенежские и подивились. И взяв своих заложников, а белгородских пустив, поднялись и пошли от города восвояси”
(“Повесть временных лет”, ЛП, с. 194-195, С.Петербург, 1996)
Неправдоподобно. Пускай печенеги были сплошь неграмотные, но ведь не глупые же. Взрослые люди на такую примитивную уловку не попадутся. И потом, если в городе был такой ужасный голод, что горожане готовы были сдаться, то продуктов для киселя они бы не оставили. И почему в городе нет ни посадника, ни воеводы, а заправляют всем безымянные старейшины? Ситуация времён родового строя. И не позволил бы Владимир печенегам подолгу осаждать русский город. Русь тогда ещё была единой, а правители умели постоять за себя, не в пример нынешним ГМС, ЕБН, ВВП. Сражаться учились с детства.
Д.И. Иловайский скептически отнёсся к этой истории: “… подобный рассказ принадлежит к тем легендарным мотивам, которые встречаются не только у новых, но и у древних народов”. А потом историк указал две параллели летописному сказанию. Одна такая история произошла в 978 году, когда мятежник Варда Фока осаждал византийский город Никею. Мануил Комнин, руководивший обороной города, велел наполнить зернохранилища песком, а сверху прикрыть мукой. Всё это он показал одному пленнику, которого затем отпустил, поручив сказать Склиру, что город обеспечен хлебом на два года. Благодаря такому обману, Склир выпустил его из города вместе с гарнизоном (Д.И. Иловайский “Начало Руси”, АИР, с. 137, М., 1996). Другая параллель – это рассказ Геродота о том, как лидийский царь Алиатт осаждал город Милет и какую хитрость придумал тиран Милета Фрасибул:
“Так вот, царский глашатай прибыл в Милет. Фрасибул же, заранее осведомленный обо всем и зная намерения Алиатта, придумал такую хитрость. Он приказал весь хлеб, что был в городе (и его собственный, и отдельных граждан), снести на рыночную площадь и велел милетянам по данному знаку начинать веселые пирушки с песнями.
А это Фрасибул сделал и отдал такое приказание для того, чтобы глашатай из Сард, увидев огромные кучи хлеба, наваленные на площади, и людей, живущих в сое удовольствие, сообщил об этом Алиатту. Так действительно и случилось <…> После этого был заключен мир, по которому они вступили в дружбу и союз друг с другом”
(Геродот “История”, I.20-22, с. 16-17, М., 2006)
Летописная история про белгородский кисель была одним из многочисленных вариантов бродячего сюжета и никогда не происходила в действительности. Её можно связать с фольклорным Владимиром, но не с историческим, а летописцы порой путали этих двух князей. И ещё один случай, на сей раз произошедший в реальности, только изрядно мифологизированный нынешними историками. В том году, когда было завершено строительство Десятинной церкви:
“В лЪто 6504 (996). Володимеръ видЪвъ церковь свершену, вошедъ в ню и помолился Богу < > и створи праздникъ великъ въ тъ день боляромъ и старцемъ градскимъ, и убогимъ раздая имЪнье много. По сихже придоша ПеченЪзи к Василеву, и Володимер с малою дружиною изыде противу, и съступившимся, и не могъ стерпЪти противу, подъбЪгъ ста подъ мостомъ, одва укрыся противныхъ”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 121-122, Рязань, 2001)
Из летописного текста видно, что воевать Владимир не собирался, на Руси отмечался большой праздник и всё внимание князя поглощали праздничные хлопоты. Соответственно, войска при князе войска не было, разве что немногочисленные охранники. Да и то для почёта. И тут мимо кордонов проскочила шайка печенегов – большой она быть не могла, иначе её бы заметили. На неё и наткнулся Владимир, и эту стычку историки почему-то раздули до размеров настоящего сражения: “Он вышел в поле с малою дружиною, не мог устоять против их множества, и должен был скрыться под мостом” (М.Н. Карамзин “История государства Российского”, т. I, с. 157, М., 1989); “Владимир вышел против них с малою дружиною, не выдержал натиска, побежал и стал под мостом, где едва спасся от врагов” (С.М. Соловьев “История России с древнейших времен”, кн. I, т. I, с. 167, М., 1993).
Какая при князе дружина во время праздника? Да никакой. И в “поле” он не выходил, а раздавал подарки людям. И “множества” печенегов не наблюдалось, тогда их непременно перехватили бы. Если против мелкой шайки не было сил устоять, значит, силы-то составляли всего несколько человек, как раз столько, чтобы укрыться под мостом. Да и то, вряд ли они были вооружены и снаряжены для боя. Не позволили себя перебить – и то хорошо. Вырисовывается совсем другая картина. Владимир и несколько человек, бывших при нём для поручений, внезапно повстречали шайку разбойников. При себе князь и его спутники из оружия имели одни мечи. Ввязываться в схватку практически безоружными – не смелость, а глупость. Следовало не биться, а искать укрытие, что и было сделано. Сразу же после эпизода с мостом печенеги исчезают из летописного рассказа. Стало быть, сообразив, что обнаружены, они сами поскорее бежали, пока ими не занялись всерьёз.
Из летописного рассказа С.М. Соловьёв сделал выводы, мягко говоря, весьма поспешные: “Владимир вовсе не был князем воинственным, не отличался удалью, подобно отцу своему, в крайности решался на бегство перед врагом, спешил укрыться в безопасном месте” (там же, с. 170). Князь, жизнь которого прошла в походах и сражениях, вдруг оказался “не воинственным”. Надо же, как развоевался историк на бумаге. А что князь, по его мнению, должен был предпринять? Подставить голову под вражеские сабли? Так врагам именно это и надо было. Напротив, Владимир принял разумное решение – спасать себя и своих спутников. После этого случая праздник продолжился, то есть, напакостить печенеги не успели. Не был ли целью нападения сам князь? В случае гибели Владимира Русь ожидали бедствия, но случившееся осталось в его памяти только приключением.
В летописи прославляется щедрость князя Владимира, хотя легко быть щедрым, получая все блага задаром. Или же князь откупался от народа за эксперименты над ним? Но такая щедрость не могла быть долговременной, просто ресурсов страны не хватит:
“Раздая убогым 300 гривенъ <…> сзывая бещисленое множство народа <…> продайте имЪнья ваша и дадите нищим <…> всякому нищему и убогому приходити на дворъ княжь и взимати всяку потребу, питье и яденье, и отъ скотьниць кунами <…> возити по
