Сверхпроводимость в вакууме человеческого сердца

высокоразвитые люди весьма вот безостановочно везде и повсюду безапелляционно дискредитировали, как его самого, да, и буквально всю его достаточно ведь, как есть ярко разноликую свиту.
Ну а как есть заодно надо бы, и о том до чего разом так и сказать, что это именно эти люди медленно, но верно сходу и подтачивали сами основы всего того, на чем в те времена весьма явственно же держалось в России будто бы и впрямь навеки вечные единовластное самодержавие.

Однако при этом той еще сколь необъятно бескрайней и бесконтрольной разноголосице серой толпы, российские интеллигенты явно уж совсем обессиленно сдавались, как правило, почти безо всякого боя.
Вот как описывает данные события Владимир Федюк в его книге «Керенский»
«Закон перестал быть законом. Все отныне решала сила. Впрочем, точнее сказать, не сила, а слабость Временного правительства и безапелляционная наглость его оппонентов. Достаточно было поднять в печати шум о попрании свободы и демократии, и власть уступала, убоявшись обвинений в реакционности. В революционной России правили бал классовый эгоизм и шкурничество, слегка прикрытое социальной демагогией».

Ну да та извечно так зяблая, да и от всякой сивухи и махорки сиплая серость, вполне сходу поняв, что у нее теперь, как оказывается, появились некие чисто свои никем отныне неоспоримые, особенные права, столь нагло безо всякого счета полезла из кожи вон, дабы сразу уж и стать из пешки ферзем…
И до чего воинственно подбоченясь она отныне до чего по-свойски смело выпячивала грудь, довольно-то искренне при всем том весьма ведь яростно же налегая как раз на все свое исконно так единственно праведное пролетарское происхождение…
Отменная нахрапистость и тупое хамство, в этакие весьма вот отныне беспросветно темные революционные времена чисто так сходу разом возносятся на тот ранее и немыслимый пьедестал беспрецедентно запредельных общественных свобод, ну а всем миром тогда обязательно будет отныне уж править анархия и сущее право диктата сильнейшего.

Ну а в подобной ситуации российский интеллигент весьма уж неотъемлемо становится исключительно так вовсе совсем сторонним наблюдателем полностью как есть помимо его воли беспрестанно происходящих трагических событий.
И вот он при этом только-то лишь разве что зримо осязает все вокруг него искрометно происходящее, однако, чрезвычайно ведь много думать о нем для него в данных тяжелейших условиях явно становиться, чисто этак совсем безнадежно же смертельной мукой.
Да и вообще при подобных крайне вот именно что совсем неблагоприятствующих интеллектуальной деятельности условиях он лишь поболее погрязает в сущих миражах и всего–то навсего на этот раз то будут не миражи райского грядущего, а зачастую того в единый миг истлевшего прошлого – нынче кажущегося сном и абсолютной ирреальностью.
И этаким образом оно уж чисто исторически вполне ведь сложилось разве что из-за самой явственной тупости и снобизма тех, кто был неистово горд, что его, видите ли, приняли в большую европейскую семью.
А между тем его приняли только лишь как варвара с большой дубиной, которому явно ныне и предстояло расчищать путь господам – любителям тонких вин и светских бесед около камина в гостиной. 
И ведь сто раз должны были подумать царские министры, прежде чем вновь разом полезть на рожон, безрассудно так и суя свой длинный нос в совершенно чужую для них европейскую кашу.
А главное все это совсем не иначе, а только лишь потому, что маслицем сверху в ней всегда была российская кровь, щедро и обильно льющаяся за сколь неотъемлемо чуждые всякой российской государственности чисто уж строго вовсе-то никак не общеевропейские интересы.
И они, как то и понятно, были дороги разве что одному разуму и сердцу исключительно тех, кто до чего ревностно и восторженно мыслил как раз о том давно уж весьма назревшем проникновении России в лигу благодатно культурных и вполне до конца цивилизованных государств.
И это именно в результате совсем ведь полностью беспрепятственного распространения всецело-то подобного рода необычайно же благого мышления та самая невообразимо древняя держава буквально вдоволь сколь обездолено, затем и прониклась густою тьмой крайне вот коварного философского духа.
«Российская идеалистическая провинция» в своих высокодуховных самокопательных поисках фактически неизменно тщилась воздвигнуть сущий рай на этой земле, причем никак не иначе, а собиралась она его и впрямь бессребренно возвести как раз на костях издревле уж еще в устах простого народа истошно проклятых и безалаберных угнетателей всей трудовой прослойки общества.
И подобные мысли некогда так и витали в спертом воздухе многих гостиных и люди начисто лишенные всякого широкого кругозора только лишь выносили весь мусор державы куда-то до чего далеко за порог, а простой народ их вполне вот до чего толково тогда ведь услышал.
Причем явным катализатором ко всем тем революционным делам послужил именно тот огненосный запал, что так и растравлял души до чего многих представителей тогдашней восторженно пламенной левой интеллигенции
Уж чего тут поделать души этих людей безумно влекло само, как оно есть весьма многозначительное служение благой идее, а именно потому они и отдавались ему, на редкость чувственно вдохновляясь всяческими безупречно радостными надеждами, причем все это неизменно брало свое самое верное начало разве что от одного необычайно светлого ее лика.
Люди истово верующие в светлые истины не останавливались не перед чем.
Они рвали и метали, выметая вон весь царский престиж вместе со всеми воинскими уставами и всякой той чисто ныне полностью отжившей свое армейской субординацией.
И уж во имя того, дабы четко и ясно все эти свои настроения до чего многозначительно разом сколь отчетливо отобразить на всякой той или иной широкой публике деятели беспутного и сугубо временного правительства никак не пожалели красок во всех своих цветастых буквально доверху переполненных звонкой, но пустозвонной яростью речах.
Причем все это самым непосредственным образом, фактически разом до чего явственно отображалось и на всех их делах чисто же повседневных…
Временное правительство, как правило, осуществляло все эти свои решения, всегда и во всем незамедлительно следуя одному стадному инстинкту правильной позы и отчаянно спесивого, но крайне при этом льстивого серой толпе весьма ведь широкого жеста.
И это именно по этой причине оно со всей старательностью, так и расстаралось создать должные условия, именно что, дабы раз и навсегда всерьез же дискредитировать боевую гвардию, выставив ее как главный первоисточник тех еще и поныне имеющихся бед, да и заодно вовсе никак совсем неправедного житья на всем белом свете.
Ведь та была и впрямь на самом деле способна буквально с лихвою всею-то бравою силой довольно-то быстро и крайне сурово до чего многое сходу как есть ответственно разом вернуть.
Да и именно на то самое вполне надлежащее для него прежнее и совершенно так доселе всецело законное место.
Поскольку у одной лишь и только истинно бравой армии и были самые надлежащие же возможности браво и грубо сходу вот повернуть оглобли ко всему тому никак не иначе, а навеки и близко, пока не изжитому, прежнему, да только кое-кому это было нынче совсем непотребно, и прежде всего, немыслимо же недопустимо!

Временное правительство, спешно и почти безропотно же выполняло все (на тот момент) весьма насущные потребности серой толпы, а той и близко не терпелось разом избавиться от всяческой угрозы самого явного и более чем непременного возвращения былых и вконец ей ныне навек опостылевших старых господских порядков.
Ну а всяческим новым хозяевам тех еще на редкость совсем же отчаянно пресловутых общественных благ совсем этак всерьез неизменно мечталось действительно как-никак, а фактически разом, сходу и начать до чего деятельно управлять всем, этим более чем стародавне патриархальным обществом.
Причем чудовищно вот барски же властвовать над всем честным людом им вполне возжелалось как раз ведь при помощи всяческого рода демагогических пряных посулов.
Ну а во имя хоть сколь-то доподлинно стоящего успеха на данном поприще им и надо было, как следует совсем безумно же развратить солдатские массы политическими свободами.
А то от той где-либо весьма далеко, далеко на некоем германском фронте… за ту самую ныне полностью бывшую царскую вотчину, героически сражающейся армии того и гляди возможно было ожидать довольно-то скорой и большой истинно явной беды.
Ну а дабы вполне плодотворно ее предотвратить, и следовало всех тех вооруженных людей каким-либо тем единственно верным и надежным способом во всей полноте более чем сходу так поспешно нейтрализовать.
А для чего-либо подобного ничего лучшего и придумать уж было совсем вот нисколько нельзя, нежели чем тем чисто политическим путем со всех сторон их сколь полностью до чего и впрямь совсем заорганизовать, ну а точно также заодно и дискредитировать буквально все их военное командование.
Вот как оправдывал приказ №1 один из ярких представителей марионеточного правительства Керенского.
Владимир Федюк «Керенский».
«Кандидат в министры И. Г. Церетели пытался объяснить предыдущие шаги Совета:
"Вам, может быть, был бы понятен приказ №1, если бы вы знали обстановку, в которой он был издан. Перед нами была неорганизованная толпа, и ее надо было организовать"».

Однако куда только поточнее будет как раз на то самое и указать, что это именно на оба же глаза нравственно слепая, как и ведомая наиболее низменными инстинктами серая толпа, и организовывала тогда все, что ей самой было угодно для буквально всевозможного своего несусветно сказочного разгула.
И вполне существенного противовеса ей попросту и не было тогда даже в помине…
А все, потому что бешеный бег времени для той интеллигенции, что как есть, попросту изначально так обвыклась жить в сытой неспешности, был совершенно вот ныне уж вовсе попросту до чего непривычен…
Писатель Алданов, в его исторической повести «Самоубийство» тоже вторит Деникину, а потому приведенное несколько выше достаточно суровое мнение последнего на данный предмет и близко никак не является некими донельзя прискорбными словами весьма удрученного своим горьким поражением, грозного даже и в своем крайне упадническом духе истинно бравого воина российской империи.
«Оба смутно чувствовали, что часть интеллигенции, довольно большая часть, сдалась новой власти уж очень легко и быстро. Служили на разных должностях теперь почти все, кому не удалось бежать за границу или на юг. "Иначе и быть не может: иначе голодная смерть или тюрьма с сыпным тифом", - говорил жене Ласточкин. Но должности были приличные и неприличные. К его неприятному изумлению, неприличные тоже пустовали недолго; на них люди, прежде имевшие почтенную репутацию, не только служили, но прислуживались и выслуживались. Каждый день сообщалось новое: такой-то общественный деятель публично признал свои ошибки и поступил в Комиссариат внутренних дел, такой-то писатель стал писать в "Известиях",